Алексей Смирнов - Мемуриалки - 1 Страница 4

- Вот закодировал бы ты меня от этой штуки, раз ты невропатолог!

И дернул окровавленным подбородком в сторону пива.

- Пожалуйста, - сказал я ему. - Смотри на меня. Раз, два, три. Если выпьешь эту кружку - сразу сдохнешь.

Встал и ушел, а он остался, неподвижный. Я его лицо до сих пор помню, как вживую. (Вообще, я много чем занимался. Как-то, помню, собрался сделать аборт, но не себе, а знакомой, потому что она тоже попросила, как этот дяденька. Я тогда учился на 3-м курсе, и мне не давали лечить даже ОРЗ, но я честно достал учебник по акушерству и гинекологии и начал готовиться. Правда, ничего не сделал, потому что там рассосалось, по-моему, все).

Сексуальный Мемуар

Как-то раз мне сильно захотелось сделаться сексопатологом, благо такая возможность вдруг появилась: меня послали на курсы. Но черта с два я им стал, потому что полученные корочки были дрянь. Они лишь уведомляли мировое сообщество о том, что податель сего осведомлен в существовании сексопатологии как научного факта. Но я все внимательно прослушал, а послушать было что, ибо с нами занимался Доктор Щеглов. Мне особенно запомнилось процитированное им определение сексуальной нормы, которое он, похоже, полностью разделял: "Норма - это то, что делают ДВА (! ) ВЗРОСЛЫХ (! ) ЧЕЛОВЕКА (! ) с обоюдного согласия и при закрытых дверях". Дальше, как он выразился, они вольны кукарекать на люстре - и ничего.

В общем, курсы были очень интересные, но пользы от них вышло шиш, а мне ужасно хотелось применить полученные знания на практике и что-нибудь заработать. И вот я немного заработал: меня подрядили в школу читать факультативные лекции по сексуальному просвещению. Для десятиклассников. Это мне удружила жена, которая тогда работала в этой школе и подбила на сексуальное просвещение классную руководительницу.

Я внедрился в прогрессивную школу и с честью справился с заданием, прочитав десять лекций: пять для мальчиков и пять для девочек. Оплачивал это мероприятие Родительский Комитет. Уроки протекали довольно забавно. Я убедился, что отроковицы гораздо смышленее отроков. Они задавали правильные вопросы о контрацепции и очень внимательно слушали. А придурки мужского пола ржали и спрашивали, передается ли по наследству гомосексуализм. Когда я нарисовал оси абсцисс и ординат, желая показать им кривую женского оргазма, они пришли в неописуемый восторг, узнавши нечто памятное из курса алгебры-геометрии, по которым у меня, кстати сказать, всегда были двойки. Один вынул фотоаппарат и стал меня снимать, а когда я осведомился, зачем он это делает, сказал, что будет продавать меня в подземном переходе под видом порнушки, хотя я был в свитере и штанах, а не как-нибудь там, в угоду теме.

Между прочим, я оказался неплохим педагогом. Прошло время (сколько положено), и в классе случилась беременность, которая образовалась неизвестно от кого, а классная руководительница вышла замуж за ученика, самого здоровенного.

Слово да Дело

Есть у меня старинный приятель Миша, мы подружились еще в детском саду, а потом за одной партой сидели. И жили в соседних домах. У него среди прочих странностей была одна забавная: он ходил с бритвочкой и вырезал ею маленькие гробики. Рисовал их шариковой ручкой, штриховал, а потом вырезал, штук по 10-20. Бывало, сидишь и скучаешь, а тут тебя сзади толкают: записка пришла, тюремная почта. Развернешь бумажку, а оттуда высыпается кучка гробиков. И Миша уже оглядывается с первой парты, улыбается, доволен.

Потом мы с ним вместе ездили в институт - он, правда в свой, химико-фармацевтический, а я в свой, медицинский. Но они были рядом. Однажды мы с Мишей напились до изумления, и утром нам было очень скверно. И я предложил ему пойти на лекцию не к себе, а к нам. Миша не возражал, ему было все равно. И мы пошли.

Лекцию я вижу и слышу, как сейчас, она была по анестезиологии: можно расслабиться. Аудитория, в которой ее читали, была выстроена амфитеатром. Наша группа всегда сидела на самом верху сбоку, на балкончике, и снизу нас было не видно. Под нами на стульчиках сидели сотрудники кафедры: ассистенты и аспиранты, которые за каким-то чертом должны были прислуживать на лекциях, хотя чего там прислуживать - тряпку намочить, с доски стереть, плакат повесить. Ну, да профессора же не заставишь. И вот мы с Мишей расположились наверху. Нас было мало на челне: справа от меня Миша, дальше я сам, а слева - Серёня. Серёня был огромный бугай от сохи, с дегенеративным лицом, про какие говорят, что с такой рожей полагается поднимать кулацкий бунт. Может быть, он его где и поднимал, дремучий был пролетарий, не то крестьянин; он не доучился потом, ушел обратно на завод махать кувалдой. Он тоже был с серьезного бодуна, но у него бодун принял причудливую форму: Серёня вдруг стал писать лекцию. Он строчил, словно швейный Зингер дерюжку, записывая слово в слово, со знаками препинания, и ни хрена, конечно, не разумея в написанном. Это была разновидность медитативного созерцания.

Я скучал, Миша достал фармацевтическую тетрадку и стал рисовать гроб. Тогда я вынул ручку и написал ему в тетради слово из трех букв. Миша оставил гроб в покое, невозмутимо извлек бритву и начал вырезать это слово. Вырезав, он с победным видом подложил его мне. Я, ни секунды не задумываясь, взял слово и положил его перед Серёней. Бег Серёниного пера прервался. Он тупо смотрел на свалившееся с неба Слово, стараясь осмыслить его семантику, фонетику, употребляемость и табуированность. Потом, так и не осознав до конца, но возмутившись посягательством на свое пробудившееся не к месту студенческое рвение, он прицельным щелчком отправил его вниз, за перила. И клочок полетел, порхая, кружась и перекувыркиваясь, словно радостный мотылек или птица счастья, несущая людям Слово, и Слово дошло до людей, не растеряв ни единой из имевшихся в нем трех букв. Оно дошло до коленей заведующей учебной частью, которые были туго обтянуты белым халатом. Слово впорхнуло ей в руки. Потом нас позвали в подсобку, и эта мегера, о свирепости которой ходили легенды, тыкала нам в нос этим Словом, которое она положила в футляр из-под очков. В этом было нечто метафизическое.

Опыты невоздержанности

Если бы мне случилось изготавливать фальшивые алкогольные напитки, то очень возможно, что я проявил бы себя на этом поприще с незаурядной стороны. Боюсь, однако, что врожденная нерасторопность, да косность мышления помешают мне поставить дело на ноги. Но в юные годы мы с товарищами проявляли чудеса находчивости. Конечно, мы не пили тогда запоем, ибо время еще не пришло, но кое-какие заслуги за нами числились. Однажды, помню, родители прогневались на мое поведение и, уходя по гостям, забрали с собой ключ от бара. И как же мы поступили в этом безвыходном случае? Сняли с серванта заднюю стенку, вот как.

Но это прямого отношения к фальсификации не имеет, здесь поминается лишь культура потребления.

Не имеет к ней отношения и случай, когда водка, заботливо положенная бабушкой в морозилку, замерзла там ко всеобщему удивлению.

А вот с иссиня-черным вином под названием "Южная ночь" я обошелся достаточно изобретательно. Обнаружив эту бутылку в буфете, мы с женой, бурно радовавшиеся первому году совместного проживания, решили, что ей негоже пылиться в закромах. Мы вылили содержимое, а в бутылку налили воды с крахмалом. И я, за годы учебы неплохо овладевший биохимией, окрасил эту вкуснятину йодом, из-за чего и вышла реакция, то бишь искомый черный цвет.

В другой раз мы с моим товарищем решили отпить рижского бальзаму из непрозрачной бутылки. Бутылка была в собственности моего отчима-доктора, у которого даже в самые мрачные годы не переводился коньяк и прочие деликатесы. Мы отстригли полоску бумаги и, попивая из рюмок, через каждые пять минут измеряли уровень жидкости. Мы успокаивали себя, говоря, что еще много осталось. Но вот не осталось ничего, и мы тогда, заполнив бутылку все той же водой для тяжести, нагрели мою старую выжигалку по дереву и запаяли сургуч. А после, благо там раньше была какая-то эмблема, запечатали новоявленную пробку гербом с советского пятака.

Но лучше всего запомнилась история с марочным коньяком, которого мы все с тем же субъектом решили отведать после концерта БГ, тогда еще полуподпольного. Я здорово дрейфил раскупорить эту бутылку, предчувствуя обструкцию. Мы стали отсасывать содержимое через шприц, но выходило очень медленно. Тогда мой товарищ принялся уговаривать меня, как любимую женщину, и я клянусь, что если бы он так со всеми ними поступал, то давно бы умер от полового излишества. Но тогдашний объект привлекал его гораздо сильнее. И вот я сдался, как первокурсница, и мы содрали пластмассовый колпачок, и друг шептал мне: "Ну вот видишь, ну вот видишь, вот и все". Мы выпили коньяк, накрыли горлышко марлей и закачали в бутылку крепкий чай. Потом нахлобучили целехонький колпачок, и все стало замечательно. Через неделю, когда мать зачем-то полезла в бар, я мельком глянул туда и похолодел: на поверхности коньяка соткался белесый гриб, а может быть - просто плесень. Улучив момент, я быстро развернул бутылку так, чтобы новообразование скрылось за узенькой этикеткой с указанием достоинств напитка. Потом, оставшись в одиночестве, выловил лишнее и добавил в бутылку моего излюбленного снадобья, все того же йода, чтобы там больше ничего не росло.