Валерий Брумель - Не измени себе Страница 31

Выходило так: я, который получил на свое изобретение авторское свидетельство в 1952 году, унаследовал конструкцию Менсона, о которой он упомянул в 1953 году. Вор-провидец!

С первого взгляда бросалась тенденциозность статьи, явное намерение дискредитировать мой метод. Стена вновь пошла в атаку! Теперь она отчуждала от меня отечественный приоритет и отдавала иностранному ученому. По принципу: если не мне, пусть лучше чужой дядька слопает... То есть, "по Гумбольдту", я до конца "испил свою чашу" - мое изобретение миновало три классические стадии.

Сначала: "Какая чушь!"

Затем: "В этом что-то есть".

Наконец: "Кто же этого не знал раньше!"

В журнал я тотчас послал опровержение. Месяц спустя (для этого пришлось затратить немало усилий) его напечатали.

БУСЛАЕВ

Через полгода предстояли Олимпийские игры в Мехико. Газеты напечатали серию очерков о тех спортсменах, которые могли претендовать на золотые медали в Олимпиаде. Обо мне, естественно, ничего сказано не было.

Но именно поэтому я вдруг опять стал получать письма. Люди писали отовсюду. Все интересовались моим здоровьем, планами на будущее, всех беспокоил один и тот же вопрос: буду я снова прыгать? Благодаря этим письмам я воспрянул духом. Прошло три года, как я исчез со спортивного горизонта, а меня не забыли. Я, оказывается, нужен массе незнакомых людей.

Я вновь вспомнил о Калинникове и решил добиться разрешения на госпитализацию в Сургану. Помог Всесоюзный комитет по физической культуре и спорту. Его руководство обратилось в Сурганский обком партии с просьбой.

Аэродром в Сургане был небольшой, однако народу меня встретило много. С цветами. Откровенно говоря, я на это не рассчитывал. У трапа стояли три машины. Комсомольцы усадили меня в "Москвич", отвезли в гостиницу и на весь период пребывания в Сургане взяли надо мной шефство.

На следующий день состоялся консилиум. В клинику я явился с тремя десятками рентгеновских снимков - они отражали всю историю моей болезни.

Калинникова я представлял иным: в очках, сухонького, стареющего. Он оказался крепким, широкоплечим мужчиной лет сорока восьми, с черными пышными усами и сильными пальцами. Держался он просто, уверенно, одет был в самый современный костюм с галстуком.

На консилиуме присутствовали еще десять хирургов - его ученики. Они долго рассматривали, передавая друг другу, мои рентгеновские снимки, говорили, что здесь необходимо поставить какое-то кольцо, там под таким-то углом пропустить штыковую спицу. Я пытался понять смысл их разговоров. Меня раздражало собственное волнение. С какой стати? Сколько уже было подобных консилиумов? Все повторяется!

Неожиданно Калинников обернулся ко мне:

- Вы какой наркоз предпочитаете? Обычный или перетуральный? При перетуральном наркозе обездвиживается лишь нижняя половина тела. То есть во время операции вы пребываете в полном сознании, но боли не чувствуете. Вам, наверное, известно, что общий наркоз может отрицательно отразиться на сердце, на почках - у кого как. А перетуральный почти безвреден.

- Погодите... - я не мог поверить. - Вы хотите сказать, что я смогу ходить, как прежде?

- Конечно! Иначе бы мы вас не вызвали!

Я пробормотал:

- Извините... Я хотел лишь уточнить: я буду ходить без костылей?

Врачи отозвались дружным хохотом. Калинников улыбнулся.

- На абсолютно ровных ногах. Понимаете? Можете быть свободны.

Я поднялся и поковылял из его кабинета на костылях.

Меня (в который уже раз!) положили на операционный стол. В предоперационной уже бубнил голос Калинникова. Он вошел с ассистентами.

- Ну, как себя чувствуете?

Я ответил:

- Как обычно.

- Прекрасно!

Он взял в руки дрель, напоминающую огромную бормашину, и нажал под столом педаль. Стальная спица закрутилась с бешеной скоростью и стала сверлить мою кость.

- Ох-х!.. - захрипел я.

- Вы чего кряхтите? Больно?

- Нет. Представляю просто.

- Ну, тогда поехали дальше!

Спица выскочила с другой стороны кости. Через полчаса (после пяти проведенных спиц) я спросил:

- Еще... долго?

Калинников, уже весь потный, указывая на мою ногу, что-то возбужденно объяснял своим ученикам. Он вдруг наклонился ко мне.

- А вы-то сами как хотите? Быстро или хорошо?

- Хорошо, - отозвался я. - Быстро мне уже делали.

Чтобы отвлечься от неприятных представлений, я стал наблюдать за Калинниковым. В его движениях не было никакого таинства. Он все делал обыкновенно, но с удовольствием - сразу бросалось в глаза, что он занимается любимым делом. Держался он без напряжения, словно присутствовал не на операции, а ходил по квартире в домашних тапочках. Он не стеснялся своей мимики: то хмурился, то улыбался, а иногда вдруг как ребенок откровенно хвалил себя:

- Нет, ну какой я молодец все-таки! Так, так, - приговаривал он уже деловитей. - Эту гайку мы сюда, а эту... А куда же эту?.. Ага, есть! восклицал он. - Вот самое ее место! - И просил ассистента: - Сейчас держите крепче. Поехали, поехали... Опа! Готово! Теперь давайте ту штуковину!

Когда на моей ноге наконец установили аппарат, Калинников отошел в сторонку и, прищурившись, склонил голову набок.

- Монолит! - воскликнул он. - Правда?

Я попытался улыбнуться.

Он взялся за аппарат двумя руками, проверяя его на прочность, попробовал пошевелить всю систему. Ничто не сдвинулось, однако сердцевину моих костей пронзила щемящая боль. На сей раз я не охнул - стерпел.

- Нет! - опять произнес Калинников. - Монолит! Езжайте в палату!

И зашагал прочь из операционной.

По пути меня завезли в рентгеновский кабинет, чтобы сделать снимок. Необходимо было проверить, точно ли стоят спицы в аппарате. Снимок показал, что все в порядке.

Что сделал Калинников? Внизу большой берцовой кости, где не хватало трех с половиной сантиметров, он поставил отломки на постепенную компрессию. Под коленом он разрубил кость и, для того чтобы заполнить этот дефект, начал ее растягивать. По мере роста кости отломки в месте перелома сближались. "Удлиняли" меня посредством гаек в аппарате, простым поворотом ключа.

Очень скоро, как и все больные в клинике Калинникова, я "удлинял" себя уже сам. Тем же ключом.

Аппарат на своей ноге я поначалу воспринял как насилие над человеческой природой. Мне хотелось разорвать железную конструкцию и зашвырнуть ее подальше. Но надо было терпеть.

В этот же день, к вечеру, Калинников заглянул ко мне в палату.

- Лежите? Напрасно. Сейчас наши с канадцами играют. Посмотреть хотите?

- Как?

- А просто, - улыбнулся Калинников. - Берите костыли и шагайте в коридор! К телевизору.

- Сам?

- Конечно! Не на руках же вас понесут!

- Да вы что, Степан Ильич?

- Вставайте, вставайте! - Доктор достал из-под кровати мои костыли.

Я сел на койке, опустил ногу с аппаратом вниз, встал на здоровую. Калинников сунул мне костыли под мышки.

- От кого, кого, а от вас я такой нерешительности не ожидал! Ставьте вторую.

Я оперся на костыли, чуть прикоснулся больной ногой к полу.

- Теперь идите!

Я совершил шаг... второй...

- Смелее!

Все равно было страшно. Но одновременно и стыдно - перед Калинниковым. Я пошагал.

В этот день (еле приступая на ногу в аппарате) я прошел сто метров. Пятьдесят до телевизора и столько же обратно. И два с половиной часа смотрел хоккей.

Через полмесяца я уже шагал не только по коридорам, но и вокруг больницы. Соответственно этому расширилась сфера моих представлений о клинике Калинникова.

Она производила впечатление некой планеты, на которой живут люди с железными ногами и руками. Именно живут! Прежде всего, все они ходили. У больных были оживленные лица, они часто смеялись, шутили. Наконец, играли в волейбол! Если бы не аппараты на ногах и руках, никто бы не поверил, что многие из них страдали тяжелейшими недугами по пять, восемь, десять, а иногда и по двадцать лет!

Неожиданно мне стали сниться такие сны. Будто я куда-то быстро (как раньше) иду или бегу. И от этого мне удивительно хорошо... И вдруг вспоминаю, что у меня сломана нога, и с ужасом застываю на месте!

Калинников объяснил: подобные сны - первый предвестник намечающегося сращения костей...

Снимок это показал тоже...

Горком ВЛКСМ взял с меня обязательство: побывать на некоторых заводах, в совхозах, побеседовать с корреспондентами городской газеты. Через месяц (когда, наступая на две ноги, я мог пройти уже более километра) это стало возможным. Начинал я с рассказов о спорте, а заканчивал о методе доктора Калинникова.

Один из местных журналистов посоветовал написать о нем статью "Глазами больного". Писать я никогда не пробовал. И вдруг меня осенила мысль: не глазами больного, а "устами самих больных и его сотрудников".

На помощь пришел портативный магнитофон. Вот некоторые записи, которые я сделал.

Профессор, заместитель по научной части, Красин: