Добрые люди - Сергей Степанов Страница 33

Но пока есть ещё время рассмотреть эту тихую радость. Улыбнуться на жизнь, никогда и не знавшую разницы между злом и добром. Прикоснуться к воде, спокойной, прохладной. Пройтись вдоль берега, звуча по земле, ощущая ступнями жёсткую силу корней, прикасаясь рукой к шершавым стволам. Удивиться, что даже при полном отсутствии ветра, ото всех сторон, как по ягодке в чашку, собирается таинственный нестихающий шёпот, бесконечным и безответным вопросом исходящий от недвижимых с виду, но каждое о своём молчащих деревьев, и вдруг, рванувшись вверх, замерев от восторга и ужаса в самой высшей, смертельной точке полёта, с которой за меньший чем «всё» миг успев ощутить: и прощально обмякшие ноги, и пуговку озера внизу, и леса, и дома, и трубы до самого горизонта, и надо всем – бесконечный нестихающий шёпот, понестись обратно, задыхаясь от ветра и от радости в поющей груди, чувствуя, как родная земля приближается, заполняет собою всю твою жизнь, нарастает чёрным полотном асфальта с пятнами машин… как одна серебристая… и ты в неё… со всего лёту…

* * *

Ощутив какой-то толчок, Зёма глянул в зеркало заднего вида и тут же руками упёрся в руль, а лицом изобразил безнадёжность. Красная «Газель» приближалась с опасной быстротой. Водитель словно не замечал затора.

Удар!.. Скрежет!..

Но нет… В самый последний момент грузовичок присел на переднюю ось, завизжал шинами, вильнул сначала в сторону стоящих машин, затем в сторону отбойника и, пройдя в каких-то сантиметрах от застывшего в ожидании бампера, замер на обочине, часто покачиваясь.

Если бы Зёма не успел сдать немного влево – стоять бы им теперь и дожидаться гайцов. Он выдохнул и принялся было с облегчением честить президентов, но, не добравшись даже до третьего, бросил, указывая возмущённым жестом:

– Ну ты смотри, чё творит! А!

Сокóл обернулся на пассажирском сидении: едва избежавшая аварии «Газель» уже нырнула в узенькое пространство у отбойника и теперь настырно протискивалась вперёд, почти прикасаясь к их машине своим чёрным лопухом.

– Ну конечно! – с какой-то даже радостью воскликнул Зёма, рассмотрев водителя, и, когда кабина поравнялась с его передней дверью, опустил правое стекло и завопил: – Эй, аул! Авца спешыт дамой забйил?!

Аул медленно проплыл мимо, глядя на них своими тёмными, доисторическими, ничего не выражающими глазами. Заехал за стоящий впереди «Спринтер», вроде бы даже легонько чирканув того по борту. Раздались гудки. «Газель» судорожно качалась, то скача в пыли вдоль отбойника, то резко принимая влево, пытаясь пихнуться в медленно продвигавшийся поток. Сокóл, на которого вместе с летним жаром из открытого окна пахнуло ещё и зловонием обгаженной кабины, оторвал тяжёлый взгляд от бараньего боя и повернулся к Зёме, чтобы высказать всё, что у него накопилось, но тот уловил момент, и, не позволив другу включить пятиминутку киселёвости, принялся обыгрывать своё недовольство, стуча нервненькими ручонками по рулю:

– Понаехали!.. В мою страну!.. С дерева за руль!.. Из-за них пробки!.. А-а-а!! Невыносимо!! – (Он изображал свихнувшегося в пробке (ну, или ведущего ток-шоу на центральном канале)) – А ещё собираются по три часа!.. Где у них совесть!.. Нету совести!..

Тут Зёма резко сменил тон и, взглянув на Сокола, очень спокойно и мирно произнёс:

– Но мы ведь никогда не ссоримся из-за таких мелочей, правда?

Сокóл разжал кулак, придушивший дверную ручку, и грузно наклонился, доставая бутылку минеральной воды. Пшикнул. Попил. Зёма, как обычно, прокопался по мелочи – что-то в последний момент укладывал, что-то докупал – и вместо пяти они выехали в полседьмого. Теперь рисковали попасть в самые что ни на есть пиковые пробки на КАДе. А кадить им нужно было долго… До М4 по кольцу было порядка пятидесяти километров.

Если честно, Сокóл уже давно смирился с тем, что при общении с Зёмой он ощущает себя прозрачным. Друг каким-то непостижимым способом прочитывал его на страницу вперёд, и как бы Сокóл ни пытался перелистнуть незаметно, по-своему – Зёма неизменно дожидался его в начале верхней строчки. Вот и теперь: полюбовавшись на Зёмино бесячество, Сокóл устыдился разводить нечто подобное сам.

Он отвернулся к окну и стал злорадно дожидаться затора.

После Солнечногорска движение чуть-чуть разогналось, и лицо Сокола принялось понемногу светлеть. Правда, это была всё же такая, туманная, светлость… Он хоть и сидел с виду спокойный, и профиль его, отражённый в боковом стекле, изображал эмоции, внешне согласные с настроением ясного августовского утра, но по рукам, непрестанно менявшим своё положение, трогавшими то одна другую, то окружающие предметы, можно было с лёгкостью установить то, что происходило в его сознании. Его мысли, вот точно так же, как руки, сплетались, отталкивались, наслаивались, вспыхивали, создавая ощущение напряжённого фона, постоянным тихим шёпотом торопившего делать что-то очень срочное и важное, пусть даже и не до конца сознаваемое. Нет, глядя на берёзки, весело пробегающие мимо машины, на солнце, сияющее из синевы, Сокóл, конечно же, понимал, что, вместо того чтобы просто радоваться этому счастливому утру, он в своих мыслях забегает куда-то далеко вперёд, погружается в какие-то тревожные проблемы, которые, вполне вероятно, и не встретятся на его сегодняшнем пути. Но понимал он это всё вчуже… Воспринимал эту тревогу как должное и ничего даже не пытался в себе изменить… Больше того! Если мы вдруг начали бы рассказывать ему, что существуют целые страны довольных людей, способных вот именно так, не забегая далеко вперёд, ехать и наслаждаться текущим приятным моментом – причёсывать палисадники и передавать их из поколения в поколение, – то он… Да он даже и не заметил бы наших слов! Как котёнок, спешащий к заветной мисочке с молоком сквозь завалы долларовых пачек, он не смог бы понять, о чём тут идёт речь – настолько привычной была для него жизнь в постоянном стремлении к какому-то воображаемому месту, которое одно только и подходило для того, чтобы там отдыхали.

Друзья довольно быстро добрались до Кольцевой и вот тут-то, естественно, прилипли по полной, встав в конец длинной очереди, медленно подвигавшейся на въезд. Сокóл, глядевший на пробки, оторвался от экрана и с унылым удовольствием махнул рукой, кивая кому-то:

– О… Вот теперь – всё.

Зёма повернулся к нему, выпучив глаза. Ибо только теперь он узрел рядом с собою пророка. «Но как ты узнал?» – вопрошал восторженный взор.

Скромняга-пророк вежливо пояснил средним пальцем…

Попадалово было конкретное – теряли как минимум час. Но изменить-то уже ничего не могли… И водитель держал крепко руль. Смотрели вперёд. Ехали…

И может быть, оттого, что размеренное продвижение вмиг заменилось на нудную пробку, а может быть, оттого,