Болеслав Маркевич - Марина из Алого Рога Страница 34

Она дала ему скрыться изъ виду и медленно пошла по дорогѣ, по тому же направленію… что-то, въ чемъ не хотѣлось ей признаться самой себѣ, тянуло ее теперь во дворцу… Увидѣть его, на мгновеніе, издали… не говорить съ нимъ, не подходить даже, а только увидѣть, взглянуть… И не поссорилась же вѣдь она съ нимъ, и вѣдь все осталось попрежнему… И она бы теперь преспокойно — вмѣсто этой недоброй встрѣчи въ лѣсу, — могла, еслибы захотѣла, сидѣть тамъ, на миломъ балконѣ, за чаемъ, съ нимъ… Но она не захотѣла, не хочетъ… Нѣтъ, ни за что, ни за что не хочетъ!… Она знаетъ, теперь все кончено!… Но только бы увидѣть его, еще разъ увидѣть!…

Медленно, опустивъ голову, подвигалась она по дорогѣ…

— Марина Осиповна! нежданно раздался впереди визгливый, полный радости и тревоги голосъ.

Она инстинктивно вздрогнула вся, вскинула глазами…

На встрѣчу ей несся со всѣхъ ногъ князь Пужбольскій, въ своей черной пуховой шляпѣ, откинутой отъ жара на затылокъ, со своею огненною бородой, горѣвшею какъ мѣдный котелъ подъ падавшимъ на нее плашмя лучомъ солнца… его выразительное, свѣжее и мужественное лицо показалось ей въ эту минуту невыносимо-безобразнымъ…

А онъ подбѣгалъ въ ней между тѣмъ, едва переводя дыханіе, и, безъ спроса схвативъ ея руку, жалъ ее въ своей до боли.

— Наконецъ… наконецъ, прерывающимся отъ усталости и волненія голосомъ пропускалъ онъ сквозь горло, — я два часа ищу васъ… по всему лѣсу… заблудился… насилу вылизнулъ… и гдѣ это вы были… ради Бога!…

— Я сама заблудилась, сказала Марина, освобождая свою руку и стараясь не встрѣтиться взглядомъ съ его пытливо и страстно устремленными на нее глазами.

— Вотъ видите, говорилъ онъ, — вѣдь Богъ знаетъ, что можетъ случиться… dans cette foret d'Armide! И что вамъ вздумалось вдругъ?… Я… мы… мы всѣ надѣялись, что вы, какъ всегда… придете къ чаю… И вы такъ жестоко намъ измѣнили!… Et au fond pourquoi, mon Dieu!…

Она не отвѣчала.

— Я знаю, я глупъ, что спрашиваю… я знаю, почему вы не пришли, завизжалъ опять Пужбольскій, — и хотя намъ было это очень тяжело, но я васъ понимаю… je vons approuve presque! Эта женщина, она… не для васъ!…

— Или я не для нея, тихо, съ какою-то покорною улыбкой промолвила на это Марина.

Его поразила эта улыбка: ему представилось тотчасъ же, что вчера Дина какимъ-нибудь, неуловленнымъ имъ, взглядомъ, намекомъ задѣла самолюбіе дѣвушки, но онъ уже достаточно для этого зналъ Марину. Онъ понималъ, что въ гордой душе оскорбленіе вызвало бы чувство далеко не похожее на покорность. Что же это значило?

— Почему же вы думаете, что вы не для нея? повторилъ онъ ея слова на всякій случай.

— Потому, неожиданно для него отвѣчала Марина, — потому что она женщина, а я икшая…

Пужбольскій такъ и привскочилъ.

— Вы, вы! залепеталъ онъ въ негодующемъ изумленіи, — и она!… Она безсердечное, до нитки изношенное нравственно существо… une faèon de Blanche de Navarre, которую мужъ ея, le roi Louis Dix, dit le Hutin, велѣлъ задушить собственными ея волосами… elle les avait très beaux!… И вы — правда, прелесть, душа!…

Марина круто обернулась — и, сверкая глазами, топнула на него ногой:

— Не смѣйте, не смѣйте мнѣ этого говорить!

И вслѣдъ за этимъ, нежданнымъ для нея самой, безсознательнымъ взрывомъ гнѣва, все, что накипѣло въ ней горя, все, до чего додумалась она въ эту тяжкую ночь, и тамъ, сейчасъ, подъ сосной, — все это неудержимо запросилось у нея наружу…

— Душа! Давно-ли у меня душа, знаете-ли вы?… И кто вамъ сказалъ, что я не такая же была безсердечная, какъ она? Я говорю вамъ, я дикая… Я была дикая… А развѣ у дикихъ есть душа? какъ у обезьянъ, — инстинктъ, вотъ что у нихъ! И я то же, то же была! Развѣ вы сами этого не видѣли? Говорите, сейчасъ говорите… умоляю васъ, вдругъ послышалась надрывающая нота въ ея голосѣ,- развѣ въ первые дни, когда вы… и… и графъ познакомились съ мною, развѣ вы не смѣялись между собою, развѣ могли не смѣяться, если только случалось вамъ говорить обо мнѣ,- надъ моею нечеловѣчностью?

И она во всѣ глаза глядѣла теперь ему въ лицо, требуя. словно дара, прямаго, безусловнаго, безпощаднаго отвѣта.

— Мы не смѣялись никогда надъ вами, клянусь вамъ! воскликнулъ Пужбольскій:- Мы… мы о васъ, Марина Осиповна, примолвилъ онъ тише, — потому что… дѣйствительно, нѣкоторыя ваши понятія…

— Нѣкоторыя! прервала она его короткимъ и горькимъ смѣхомъ. — Все, все, до нитки, какъ говорите вы про нее, перековеркано было во мнѣ! Ни одного здраваго понятія не было… да и теперь такая путаница!… ни одного чувства…

— А ваша необыкновенная прямота, честность, прервалъ ее Пужбольскій, — вы забыли о ней?

Она утвердительно закивала.

— Да, это правда, это всегда было во мнѣ — честность!… Но вѣдь и Каро мой честенъ, ни за что ничего не стащитъ со стола, хоть не ѣшь онъ цѣлыя сутки. Значитъ, это еще не человѣческое качество!… А знаете-ли вы, что я вотъ здѣсь, въ нашей трущобѣ, гдѣ мы, говорила вчера эта княгиня, счастливые, что имѣемъ время читать книги, — всякія книги читала, только о Евангеліи не имѣла понятія… Да, да, я думала, — мнѣ это говорили, и я вѣрила, — что Евангеліе пустая, несовременная книга… и въ рукахъ его никогда не имѣла! Вотъ только недавно нашла и стала каждый день читать… И знаете — почему? Владиміръ Алексѣевичъ, графъ, помните, сказалъ разъ, что вся человѣческая свобода выросла изъ трехъ строкъ этой книги… Такъ мнѣ хотѣлось отыскать, откуда именно выросла, я и читать начала… въ девятнадцать лѣтъ — въ первый разъ!…

— Вы рано лишились матери! невольно вырвалось у Пужбольскаго.

— Матери!…

Ей вдругъ вспомнилось опять равнодушіе къ своей матери и то, что стала она уважать ея память лишь съ той минуты, когда узнала она, что эта мать ея была невѣрною женой… Она улыбнулась горько, горько.

— Я такъ хорошо воспитана была, молвила она, — что гордилась тѣмъ, что другую заставило бы…

— Марина Осиповна, ради Бога, еще разъ прервалъ ее Пужбольскій и опять схватилъ ее за обѣ руки, — что вамъ вздумалось сегодня такъ немилосердно обличать себя? И вы такъ взволнованы, что я даже не воображалъ, чтобы вы могли… Неужели все это вслѣдствіе вашей встрѣчи съ этою женщиной…

Она замотала головой…

— Не женщина… воспитаніе! не умѣла она лучше выразить свою мысль.

Онъ понялъ.

— Да, изящная форма… и противное содержаніе! возразилъ онъ, — la Circé d'Homère!…

— Такъ развѣ онѣ всѣ такія? воскликнула Марина, — всѣ испорченныя, потому что воспитаны?… Вотъ вы мнѣ разъ говорили про вашу сестру одну… Хорошая вѣдь она женщина?

— Хорошая, Марина Осиповна, не могъ не сознаться нѣсколько сбитый съ позиціи князь.

— Вотъ видите! А ужь она, навѣрно, на меня не похожа?…

Эти вопросы, смѣлость ея признаній, душевная тревога, видимо всю обнимавшая ее, полны были для впечатлительнаго князя новымъ, неотразимымъ обольщеніемъ… Беатриче Ченче, Аріостовская Брадаманта, Розалинда изъ As you like it [18], онъ ужь и не зналъ, къ которому изъ этихъ любевныхъ ему и не совсѣмъ другъ на друга похожихъ типовъ подходитъ она ближе…

— Вы сами не знаете себѣ цѣны! воскликнулъ онъ, — не знаете, какой богатый матеріалъ въ васъ содержится!… То, въ чемъ вы себя упрекаете — ну, да положимъ… je vous estime trop pour le nier… все это происходитъ отъ вашего сиротства… vous n'avez pas été guidée отъ русскаго современнаго безсмыслія, отъ безобразій нашего общественнаго воспитанія… Но при вашемъ умѣ, при этой intuition du vrai, du beau, которою вы такъ богато одарены, о, еслибы вы знали, какъ это легко поправлять… Какая можетъ изъ васъ выйти замѣчательная женщина!… Вы и теперь сокровище для артиста! — вылилось у него изъ самой души.

Она взглянула на него большими изумленными глазами. Словно какая-то нежданная искра блеснула въ ея потемкахъ… Губы ея шевельнулись.

— Изъ меня могло бы что-нибудь выйти только тогда…

Она до ужаса испугалась вдругъ этихъ словъ своихъ. Опять, опять безуміе! точно кольнуло ее въ сердце… И она скоро, скоро, не оглядываясь на своего собесѣдника, устремилась опять по дорожкѣ.

А онъ, онъ не понялъ на этотъ разъ: онъ уже весь утопалъ въ страсти…

— Mademoiselle Marina, заговорилъ онъ, догоняя и останавливая ее, — еслибы вы… еслибы вы рѣшились ввѣрить судьбу вашу человѣку… честному человѣку, клянусь вамъ… который всю бы жизнь свою посвятилъ…

— О чемъ это вы говорите? растерянно взглянула она на него.

— Я… я люблю васъ, залепеталъ растерявшійся еще болѣе ея Пужбольскій.

Въ ея памяти промелькнулъ утрешній разговоръ ея съ Іосифомъ Козьмичемъ.

— Зачѣмъ вы меня обижаете, Александръ Иванычъ? вскликнула она, закрывая глаза себѣ ладонью.