Мирза Ибрагимов - Слияние вод Страница 35

В конце концов это смертельно надоело Ширзаду, и он пригрозил счетоводу:

- Если услышу хоть слово, посажу тебя лицом к лицу с Рустамом и заставлю повторить все мерзости.

Ярмамед так и сжался от страха. Кое-как он отсидел день в конторе, цифры плясали перед его глазами, то сливаясь в серую пелену, то рассыпаясь, словно горошины.

"Ведь добра ему желаю, добра! - недоумевал Ярмамед. - Неужели этот сын жабы Салман нашептал ему о тридцать седьмом годе? Нет, не похоже!... Предупреди я таким манером Салмана, так тот сто раз бы по плечу похлопал, рассыпался в благодарностях".

Вечером, когда правление опустело, Ярмамеду стало невмоготу. Сомнения измучили его. Ширзад и вправду способен рассказать Рустаму, тем более что зарится на его дочку... Как же Ярмамед посмотрит в глаза своему владыке? Придется собрать свое барахлишко и смыться не только из колхоза - из района. А не успеешь сбежать - Рустам впихнет Ярмамеда в пахталку и станет пахтать его, как кислое молоко, а потом из айрана слепит сыр и накормит им псов. Вот как будет-то!... Эх, наивный, наивный Ярмамед! А ведь как будто правильно рассчитал: если на собрании Ширзад резко критиковал председателя, значит, теперь он будет собирать любые сплетни о Рустаме. Салман так и поступает: копит всякие неблаговидные слухи о председателе, а сам лебезит перед ним, выслуживается. Да, не ошибались те деревенские мудрецы, которые говорили, что поэт Ширзад не отрывает глаз от звезд, а потому часто спотыкается.

Ярмамед спрятал бумаги в шкафчик, запер дверь, положил привязанный к тряпочке ключ в условное место на веранде и поплелся домой.

Вспомнив, что Ширзад - поэт, он несколько приободрился: поэт доносами заниматься не станет. Побрезгует!... Но едва Ярмамед сделал несколько шагов, как страх снова овладел его душонкой. Парторг может проболтаться своему дружку Наджафу, а тот - жене, а Гызетар - закадычной подружке Першан, а председательская дочка - папаше. Тогда все пропало!...

Почувствовав, что у него застучали зубы, Ярмамед придержал подбородок рукою. Пуста была улица, в домах ни огонька, тишина, как на кладбище, только грязь чавкала под ногами.

Может, лучше всего побежать к самому Рустаму и повиниться, воскликнуть, рыдая: "Прости, великий мой покровитель, по неведению, разгорячившись, сказал лишнее!... Не всегда язык повинуется разуму. Родственники - и то друг о друге сплетничают. Верным сторожевым псом всю жизнь буду, прости!..."

А если Рустам обо всем узнал? Что ж, придется отрицать, иного выхода нету. Ярмамед - жертва клеветы, грязной, зловонной клеветы! Ему мстят за преданность Рустаму-киши.

Окончательно запутавшись, Ярмамед прислонился к забору: ноги не держали. Он поднял голову. Густо-черные, взлохмаченные тучи, гонимые сильным ветром, бежали, словно стадо баранов. Внезапно ослепительно блеснула молния, осветив на миг деревенские домишки, сараи, пустыри, грязь, и так это все было неприглядно, уныло, что Ярмамеда охватило отчаяние.

Нет, к Рустаму он сейчас идти не в силах. Легче вот тут, у забора, свалиться, умереть легче, чем увидеть его разгневанное лицо, услышать громовой голос. Как утопающему за соломинку, остается теперь ухватиться за Салмана, к нему взывать о помощи. Может, Салман смекнет, что Ярмамед еще ему пригодится. Ах, плоский хитрец, ватным кинжалом он способен зарезать человека, ставшего у него на дороге! Но ведь Ярмамед никогда не преградит ему пути. Хватит у Салмана ума сообразить, что такими, как Ярмамед, не пренебрегают...

А тучи опустились еще ниже, будто на самые плечи Ярмамеда, всей тяжестью прижали его к земле, - дыхание перехватило... Ему показалось, что кто-то крадется вдоль забора, шурша сухой травой.

- А? Кто, кто там? - сдавленным голосом крикнул Ярмамед.

И внезапно ночная темнота ответила ему многоголосым ревом: ветви деревьев со свистом рассекали воздух, ж-жж-ж... загрохотали камни в арыке, будто уносимые половодьем, сама земля - последняя его опора - заколебалась, увлекая за собою в бездну.

Ярмамед был не только труслив, но к тому же и суеверен. И когда ему показалось, что засверкали, словно волчьи глаза, огоньки во всех концах села, он сказал себе: джины... Только в такие непроглядные грозовые ночи джины вылезают из-под земли, прячась в придорожных кустах, воют, как шакалы, ухают, как филины, окликают заблудившихся путников. Вот-вот сейчас и его позовут...

- Ярмаме-е-ед!...

Заслышав свое имя, он в три погибели согнулся и зажал рот дрожащей рукою: только бы не отозваться, авось во мраке не заметят, проскочат мимо. Ведь того, кто ответит, джины крадут, превращают в вечного раба, в преисподнюю опускают на безмерные страдания...

- Ярмаме-е-ед! - заунывно призывали джины.

Он едва не лишился сознания, волосы встали дыбом, но, вспомнив наставления незабвенного папаши-моллы, зашептал, давясь от икоты:

- Бисмиллах! Во имя бога, во имя бога...

И свершилось чудо: голоса джинов смолкли, и, обливаясь ледяным потом, Ярмамед передохнул, пришел в себя. Теперь надо мчаться к Салману! Но едва он сделал шаг как кто-то в темноте тоже сделал шаг, приближаясь к Ярмамеду; он побежал, спотыкаясь в потемках и кто-то тоже побежал, гремя тяжелыми сапогами, почти наступая на пятки.

Ярмамед несся, как ветер, а преследователь не отставал, обжигал его затылок горячим дыханием.

Наконец Ярмамед ворвался во двор Салмана - благо тот собак не держал и заколотил ногами и кулаками в низкую неотесанную дверь.

- Потише, потише, товарищ, за дверь-то деньги плачены! - раздался заспанный голос хозяина, послышалось шлепанье босых ног, звякнула щеколда.

Придерживая у горла ворот ночной рубахи, Салман поднес свечку к искаженному лицу Ярмамеда.

- Что за вид? Бешеная собака, что ли, гналась?!

Из широко распахнутого рта Ярмамеда вылетел заячий писк. Войдя в комнату, он рухнул на тахту.

- Назназ, воды бы поскорее... - спокойно сказал Салман. - Человек сейчас богу душу отдаст. Ай, дружок, какой ты неосторожный! Знаешь ведь, что у тебя тысячи врагов, а в полночь рискуешь ходить по улицам!

- Да что случилось-то? - отозвалась Назназ, сестра Салмана. Она вышла из-за перегородки в ночной рубашке, с шалью на жирных плечах, румяная, так и пышущая жаром ото сна.

- Вот этого я и не знаю, - засмеялся Салман.

Пока всхлипывавшего Ярмамеда отпаивали и утешали, хозяйка зажгла керосиновую лампу.

- Спасибо, сестрица, сердечное спасибо! - пролепетал Ярмамед, не сводя восхищенного взгляда с толстухи.

"Э, вон что тебя оживило-то", - подумал наблюдательный Салман.

- Поди оденься, сестра, - сказал он, - а то Ярмамеду не оправдаться перед судом аллаха!

- Грех надо мной смеяться, - заныл Ярмамед, опуская глаза. - Человек с того света вернулся, а ты...

Салман вдруг задумался, покрутил усы и пошел за перегородку, к сестре.

- Сейчас повеселимся, давай-ка твои "пять звездочек"! - понизив голос, сказал он.

Когда на столе появилась бутылка, две чашки, завернутый в лаваш сыр, Ярмамед слегка приободрился и даже заерзал на тахте, но лицо его сохраняло скорбное выражение.

- Промочи горло, приди в себя! - Салман подал ему налитую до краев чашку.

- Ой, не надо бы, лишнее это., - отмахнулся Ярмамед, но Салман отвел его руку и заставил выпить.

- Еще минуту, и он догнал бы меня, схватил за горло! - торжественно произнес Ярмамед, что, впрочем, не помешало ему, сморщившись, вонзить зубы в лаваш с сыром.

- Давай по второй, - предложил хозяин.

Теперь рука Ярмамеда уже не дрожала, а цепко взяла чашку. Выпив залпом, он лихо сплюнул и тут, будто впервые увидев Назназ, так и уставился на нее, жадно разглядывая толстые, в блестящих шелковых чулках ноги, пышную грудь, распиравшую платье.

- Что же случилось? - кокетливо спросила Назназ, польщенная вниманием гостя.

- А случилось то, Назназ-ханум, что вышел я из правления и, у школьного садика - знаете? - увидел, как в темноте блестят глаза, огромные, словно фары трехтонки. Волк или собака? Я свистнул, и вдруг огромный волк тремя прыжками кинулся на меня! - вдохновенно врал Ярмамед.

Назназ всплеснула руками:

- Ах, как интересно!

- Но бог пришел мне на помощь, рука нащупала на земле булыжник, и я с размаху обрушил камень ему на голову! Волк отпрянул, перемахнул через изгородь и скрылся с жалобным воем во мраке!

- Герой! Поистине ты съел волчье сердце... И правильно поступил, одобрил, лениво позевывая, Салман. - А теперь рассказывай, зачем пожаловал в такую пору. Да только не ври. А ты, Назназ, принеси-ка по стакану чая.

Хозяйка вышла на веранду, а Салман стоял, заложив руки в карманы брюк, и то приподнимался на носки, то опускался на пятки, будто на качелях раскачивался, всем своим видом показывая, что не верит ни одному слову счетовода.

Ярмамед заискивающе улыбнулся, закрыл глаза и попытался прикинуться уснувшим, но на Салмана это не подействовало. Сильной рукою он встряхнул гостя, приказал:

- Говори правду!