Виктор Клюшников - Марево Страница 35

— Опять станки…! вскрикнулъ Русановъ. — Кто жь ихъ заказывалъ?

— Кто жь его знаетъ, баринокъ пріѣзжалъ какой-то, только два раза и былъ, фамиліи не сказалъ. Хозяйка-то теперь какъ убивается, дѣло молодое, только бы пожить еще… — Опять заплакала старуха, вытирая глаза концомъ темнаго платка.

Русанову становилось невыносимо. Онъ еще успокоилъ Чижикова и пошелъ домой. Дома, хозяинъ Пудъ Савичъ подалъ ему пригласительный билетъ на сговоръ, имѣющій быть у купца Полозова; невѣстой была дочь его, женихомъ — Доминовъ. Русановъ поглядѣлъ на часы, еще только восемь; ему показалось, что не стоитъ обрекать себя на цѣлый вечеръ скукѣ; часокъ, другой, можно заняться; онъ снова принялся за Ишимовское дѣло, и голова заработала. Ему вспомнился Ишимовъ, всегда довольный собой, молодой, здоровый и такъ внезапно скошенный смертью… отъ разрыва артеріи, точно и въ самомъ дѣлѣ это была жизнь кипучая, съ бурными волненіями, съ симпатіями и ненавистью. Осталась только злостная насмѣшка, писанная вѣроятно рукою ученаго доктора: quid potui feci… И вотъ на неприбранный трупъ слетается воронье дѣлить мертвечину; это духовное завѣщаніе представлялось Русанову чудовищнымъ актомъ святотатства, оскорблявшимъ подложными печатями таинственную печать смерти; а тутъ еще семейство тружениковъ, которое хотятъ ограбить….

"Въ чемъ же большее оскорбленіе величества, думалось ему, — въ глупой пѣснѣ недоучившагося мальчишки или въ этомъ самоувѣренномъ по титулѣ прошеніи?"

Въ домѣ Полозова еще съ утра поднялась возня. Въ парадныхъ комнатахъ натирали полы, горничныя снимали чехлы съ мебели; кучеръ, стоя на подставной лѣстницѣ, обжигалъ свѣчи въ огромной хрустальной люстрѣ.

— Что это у васъ нонѣ? спрашивали полотеры:- кажись у васъ эвти покои разъ въ годъ отворяются?

— Хозяинъ, чу! дочку выдаетъ, говорили горничныя, развѣшивая по стѣнамъ салопы и платья; по столамъ раскладывались бѣлье, подушки, шитыя одѣяла, словомъ, все приданое невѣсты. Часовъ съ семи вечера стала съѣзжаться родня. Купцы входили, крестясь на три стороны и низко кланялись хозяевамъ; многіе крестились двуперстно. Сысой Абрамычъ Полозовъ, съ самодовольною улыбкой на лоснящемся лицѣ, поглаживалъ бороду и выправлялъ медаль на красной ленточкѣ. Хозяйка, повязанная платочкомъ, чествовала гостей, сложивъ руки подъ дорогою шалью. Мущины садились въ рядъ по одной сторонѣ залы; женщины, осмотрѣвъ приданое, чинно размѣщались со другой. Въ ожиданіи жениха, тишина была несказанно….

Офиціантъ во фракѣ и бѣлыхъ перчаткахъ разносилъ чай, за нимъ ходилъ казачокъ, въ поддевкѣ, съ сухарями.

— Не обезсудьте, говорила хозяйка, кланяясь Авениру, пріѣхавшему къ Полозову по торговымъ дѣламъ: — у насъ по старинѣ….

Вышла невѣста, дѣвушка лѣтъ двадцати, необыкновенной бѣлизны и румянца, вся въ брилліантахъ, въ кольцахъ, въ браслетахъ….

Пріѣхалъ Русановъ и заговорилъ съ Авениромъ о предполагаемой покупкѣ желѣза на заводъ. Тому только того и надо было….

— Славный баринъ! молодъ еще, все больше по ученому говоритъ, а ужь деньгу любитъ, коммерцію понимаетъ, говорилъ Полозовъ, подводя къ Русанову человѣка среднихъ лѣтъ, краснощекаго съ длинными усами; тотъ низко кланялся, юлилъ и такъ и напоминалъ поговорку: "тише воды, ниже травы…."

— Господина Ишимова бывшій управитель, сказалъ Полозовъ, — дѣльце у него есть….

— Позвольте имѣть счастіе познакомиться, говорилъ управляющій, забирая руку Русанова въ обѣ свои и прижимая къ сердцу: — не оставьте вниманіемъ…

— Очень радъ, сказалъ Русановъ, стараясь поймать его взглядъ, но это не удалось; глаза управляющаго, масляные и глядѣвшіе слегка изподлобья, такъ и бѣгали, ни на секунду не позволяя себѣ остановиться…

— Если позволите, я изложу вамъ….

— Нѣтъ, вы пріѣзжайте въ присутствіе, тамъ и переговоримъ…

Тотъ униженно поклонился и отошелъ.

— Полякъ? обратился Русановъ къ Полозову.

— Да-съ, ласковый человѣкъ, хорошій…

— А вѣдь дѣльце-то нечистое, уклончиво отвѣтилъ Русановъ.

— Это что-съ! истецъ-то ужъ больно плохъ; почти не стоящій вниманія человѣкъ… Да оно такъ и надо: деньги къ деньгамъ…

— То-есть какже?

— Да то-есть: имѣющему дастся, а у неимущаго и послѣднее отнимется, значительно проговорилъ купецъ, поглаживая бороду.

Русановъ слушалъ его какъ-то разсѣянно, сквозь свою мысль, которую и проговорилъ почти безсознательно…

— Ужь если вы, человѣкъ обезпеченный, богатый, такъ дешевите правдой, кто жь ее защищать станетъ?

Подозовъ ухмыльнулся въ бороду.

— А вы спросите, чѣмъ богатство-то наживается?

Русановъ поглядѣлъ на купца.

— Что? али мудрено? ну вотъ вамъ попроще загадка: чѣмъ бабы хлѣбы въ печь сажаютъ?

— Руками, усмѣхнулся Русановъ.

— Анъ нѣтъ-съ! тѣстомъ-съ; изъ бѣлаго-то черное и выходитъ….

— А кто жь виноватъ? Отчего это происходитъ?

— А отчего гуси плаваютъ?

Русанову это показалось не умно, и онъ пошелъ было прочь.

— Отъ берега, батюшка Владиміръ Ивановичъ, отъ берега, услыхалъ онъ въ догонку.

Управляющій, завидѣвъ подходящаго Русанова, проворно вскочилъ съ кресла и подставилъ ему.

— Скажите, отчего жь Ишимовъ завѣщалъ имѣніе вамъ, а не сестрѣ?

— За преданность, отвѣчалъ тотъ со вздохомъ, — за покорность и неусыпные труды мои….

— Откуда у него благопріобрѣтенное имѣніе? перебилъ Русановъ, котораго позывало плюнуть ему въ рожу: — неужели онъ былъ на что-нибудь способенъ?

— Въ Севастопольскую кампанію провіантъ ставилъ-съ….

— А! безгрѣшные доходы….

— Именно безгрѣшные, можно сказать даже святые, согласился управляющій съ гаденькимъ хихиканьемъ.

— Женихъ! женихъ! пронеслось по залѣ торопливымъ шепотомъ.

Доминовъ вошелъ въ мундирѣ, бѣломъ жилетѣ, съ крестикомъ. Всѣ напряженно глядѣли на него, пока онъ здоровался съ хозяевами. Ему стало неловко, онъ взялъ Русанова подъ-руку и прошелъ въ другую комнату.

— Что дѣлать, mon cher, надоѣла холостая жизнь, говорилъ онъ, — а моя Аннушка такое золотое существо….

— Золотое? переспросилъ Русановъ.

— Tu m'a compris, Bayard! отвѣтилъ тотъ съ лукавою улыбкой…

— Я хотѣлъ попросить васъ о Чижиковѣ, началъ было Русановъ.

— Вотъ еще сокровище-то откопали… Воображаетъ, что коли служитъ, такъ ужь и всякія гадости дѣлать позволительно…. Такіе люди не могутъ быть терпимы….

— Но, послушайте, Петръ Николаевичъ, это дѣло…

— О дѣлахъ завтра, сегодня будемъ веселиться…

Дѣвушки затянули свадебную пѣсню, мать подошла къ невѣстѣ, и обѣ стали плакать.

Доминовъ стоялъ, кусая платокъ….

За ужиномъ говоръ, смѣхъ, стукъ ножей и вилокъ оживилъ и самыхъ степенныхъ матронъ. Хозяйка ходила вокругъ стола, уговаривая гостей пить.

— Поневольтесь, говорила она, — ну хоть пригубьте только.

Хозяинъ затянулъ: "Во лузяхъ, лузяхь…."

"Убраться по добру, по здорову," думалъ Руоявомъ надѣвая пальто: "а то пожалуй и шею намнутъ." На дворѣ онъ услыхалъ плачущій голосъ невѣсты.

VI. Безъ маски

Петръ Николаевичъ Доминовъ, какъ большая часть молодыхъ людей быстро двигающихся по служебной лѣстницѣ, началъ карьеру въ Петербургѣ. Въ провинцію пріѣхалъ онъ налегкѣ; чемоданъ его былъ до крайности миніатюренъ. Онъ остановился въ нумерѣ гостиницы, и долгое время не принималъ никого, отзываясь неустройствомъ. Старые чиновники не на шутку струхнули передъ новымъ начальникомъ; но скоро попривыкли и поуспокоились. Изгонялись только положительно выжившіе изъ силъ, да еще два, три сорванца имъ молодыхъ, неизвѣстно въ чемъ провинившіеся.

Однажды, наканунѣ какого-то торжественнаго дня, онъ отдалъ писцамъ у крѣпостныхъ дѣдлъ приказъ собраться къ нему. Тѣ пришли, не чуя земли подъ собою.

— Господа, сказалъ Доминовъ, — до меня дошла слухи, что въ *** товарищъ предсѣдателя получаетъ отъ крѣпостныхъ писцовъ четыре тысячи въ годъ. Такъ орошу принять это къ свѣдѣнію. Только-съ! прибавилъ онъ, повернулся, и ушелъ въ кабинетъ.

Писцы остались очень довольны краткимъ нравоученіемъ, и повидимому нашли его достаточно вразумительнымъ, потому что, выйдя за двери, тотчасъ просіяли и воскликнули: — Ну, слава-те Господи! Наконец-то и на вашей улицѣ праздникъ!

Теперь Петръ Николаевичъ занималъ лучшій нумеръ въ той же гостиницѣ; огромный письменный столъ, заставленный бронзой, заваленный дѣловыми бумагами, стоялъ по срединѣ кабинета; изящная мебель не полированнаго орѣха разбросана въ артистическомъ безпорядкѣ; два, три пейзажа Айвазовскаго наклонились съ французскихъ обоевъ; большіе бронзовые часы, фарфоровыя вазы поднимались на консоляхъ. Доминовъ сидѣлъ съ управляющимъ Ишимова за партіей шахматъ въ ожиданіи завтрака.

— Секретарь Русановъ, по дѣлу, доложилъ грумъ, пестрый, какъ попугай.