Всеволод Крестовский - Деды Страница 37

– Это необходимо! – утвердил неизвестный самым решительным тоном.

Черепов в знак согласия подставил ему свою голову. Плотно завязав глаза, незнакомец взял его за руку и повел чрез большой ряд покоев. Вдруг он остановился, и Черепов услышал гром тяжелых железных запоров, вслед за которым заскрипели массивные двери.

Оба переступили высокий порог и вошли в комнату, где провожатый посадил Черепова на стул.

– Когда я удалюсь отсюда, – сказал он все тем же вежливым тоном, – вы скиньте повязку и углубитесь в книгу, которая разверста перед вами.

Новый скрип двери и гром запоров возвестили об его удалении.

Черепов снял повязку и в недоумении огляделся вокруг. Его окружали совершенно черные стены какой-то мрачной пещеры. При слабом свете лампады, которая, тихо покачиваясь, висела над его головой, глаза его встретили человеческий череп и близ него разверстую Библию на бархатной голубой подушке, обшитой золотым галуном[303]. Все это помещалось на небольшом квадратном столе, который был покрыт тяжелой черной пеленой, со всех сторон падавшей до самого пола. Этот пол был тоже черный, затянутый сукном или войлоком.

Вся эта мрачная обстановка делала впечатление могилы, которое усилилось еще более, когда Черепов заметил вверху сводчатого потолка, как раз над своей головой, какое-то темное мерцание. Вглядевшись пристальнее, он увидел, что это было круглое матовое стекло, на котором нарисован красками человеческий череп со скрещенными костями и с надписью вокруг: "Memento mori"[304].

Черепов придвинул к себе Библию и внимательно стал читать.

Через несколько времени в глубине пещеры беззвучно раскрылась совершенно незаметная потайная дверь, и в комнату вошел новый незнакомец, одетый в черное. Голубая лента обвивалась вокруг его шеи, опускаясь на грудь, и на ней висел золотой треугольник. Тот же эмблематический знак, но только меньших размеров, на ленте алого цвета с серебряными каймами, украшал левую сторону его груди. В правой руке незнакомца сверкал темным стальным блеском обнаженный меч.

Человек медленными шагами приблизился к столу и с важным видом спросил:

– Какое намерение ваше, вступая в собратство "вольных каменщиков"?

– Открыть вернейший путь к познанию истины, – отвечал Черепов.

– Что есть истина?

– Свойство той первоначальной причины, которая сообщает движение всей вселенной.

– По силе возможности дастся вам понятие о тех путях. Но теперь, – продолжал незнакомец, – следует вам знать, что послушание, терпение и скромность суть главнейшие качества, коих требует от вас вначале общество, в которое вы вступить намереваетесь. Чувствуете ли себя способным облечься сими первоначальными добродетелями?

– Употреблю к тому все свои силы. Но знайте также, – поспешил прибавить Черепов, – что меня привлекает не любопытство к наружным обрядам общества; я хочу увериться в том, что жаждет, но не достигает дух мой; хочу иметь средства утвердиться в добродетели и знать, бессмертна ли душа моя?

– Льзя[305] ли сумневаться в том! Ничто не исчезает в мире.

– Но, будучи частью предвечной души мира сего, каким образом душа, оскверненная пороками, соединится с чистейшим источником своим?

– "Ищите – и обрящете, толците – и отверзется", но начните повиновением, – отвечал незнакомец с несколько торжественною строгостию и, позвав вслед за тем брата прислужника, приказал ему снять с Черепова все вещи, какие были при нем, – шпагу, часы, кошелек, форменный кафтан, камзол и один сапог – именно с левой ноги. Исполнив, что требовалось, брат прислужник накрепко и в узел перетянул ему разутую ногу платком выше колена, снова наложил на его глаза тугую повязку и обнажил грудь, спустив с левого плеча сорочку. Вслед за тем Черепов почувствовал, что к обнаженной груди его, как раз против самого сердца, приставлен меч, острие которого касалось его тела.

– Следуйте за мною, – все с тою же важностью приказал незнакомец и, взяв Черепова за руку, повел его из пещеры.

Долго в таком положении делал он с ним различные круги и обороты по комнатам, не отводя стального острия от его груди, но наконец остановился и наложил его руку на какое-то массивное кольцо.

– Ударьте сим кольцом три раза в вертикальную плоскость, – приказал он, и Черепов исполнил его веление.

Через минуту за дверями послышался голос:

– Кто нарушает спокойствие беседы братской?

– Профан, – отвечал путеводитель. – Он желает вступить в члены священного братства.

– Не тщетное ли любопытство влечет его к тому? – продолжал голос за дверями.

– Нет! Он жаждет озариться светом истины.

– Какое имя его? Звание? Лета? Место рождения? Занятий род?

Черепов через путеводителя должен был с точностью ответить на все эти вопросы, после чего дверь отворилась, и его ввели в большую залу и поставили, как показалось ему, должно быть, посередине нее. Повязка все еще оставалась на глазах его, и холодное острие касалось груди.

Через минуту среди глубокой тишины услышал он издали важный и тихий голос, который его спрашивал:

– Профан! Настоятельно ли желаешь ты вступить в священное сословие?

– Да! – отвечал Черепов.

– Имеешь ли довольно твердости, чтобы перенесть испытания, тебе предлежащие?

– Да, – повторил он с внутренним убеждением.

– Брат учредитель порядка! – торжественно воззвал тот же голос. – Начни испытания и сверши с профаном путь продолжительный и трудный!

Тогда подошел к Черепову брат учредитель порядка и, снова приставя ему меч к груди, а другой рукой взяв его за руку, начал с ним путь от востока на запад и, тихо, малыми шагами продолжая водить его таким образом, громко и внятно говорил на философическую тему о жизни и смерти; потом остановился, потрепал его по плечу и воскликнул:

– Vénérable[306]! Профан свершил первое испытание; твердость его подает надежду к перенесению дальнейших.

Вслед за сим эти же самые слова были повторены еще двумя какими-то голосами, и тогда повелевающий голос воззвал:

– Брат учредитель порядка! Начни второй путь!

И снова повторилось круговое хождение от востока на запад, и снова продолжалась ясная и твердая речь о материи и духе, о бесконечном и о бессмертии; и таким образом был пройден второй путь испытаний и за вторым – третий, который уже был последним. Когда же брат учредитель порядка поставил Черепова на место и, потрепав опять по плечу, отдал венераблю отчет, его речь слово в слово была повторена теми же двумя голосами, и тогда уже третий голос, тихий и сострадательный, произнес:

– Возлюбленнейшие братия! Профан окончил с похвалою испытания свои. Он достоин вступить в общество наше. Позволите ли ему приобщиться к лику вашему?

Раздалось глухое рукоплескание многочисленных лиц, из чего Черепов догадался, что этим знаком братья изъявили свое согласие.

– Итак, да приблизится! – повелел издали голос.

Новопринятого брата повели прямо вперед, направляя его ноги так, чтобы он ступал на известные места, взвели на ступени, поставили одним коленом на подушку и возложили правую руку на Библию и меч. Кто-то наложил на эту руку свою длань[307] и повелел клясться в сохранении тайны.

По произнесении клятвы, слова которой Черепов повторял вслед за незнакомым ему голосом того, кто держал под своей ладонью его руку, его отвели задом на прежнее место, и здесь некто возле него сказал ему:

– Выстави язык! – и приложил к нему какое-то железо.

В то же самое время раздался повелевающий голос:

– Да спадет повязка с глаз его! Да удостоится увидеть свет лучезарный! – И она упала.

Мгновенно перед глазами Черепова вспыхнуло большое яркое пламя и столь же мгновенно исчезло. Тут он увидел пред собой в освещенной круглой зале около сорока человек, сблизившихся вокруг него в полукруг, с устремленными прямо на него мечами. За этими людьми, на возвышении, где помещался престол, под зеленым балдахином, усеянным звездами, стоял великий магистр с повелительно простертою вперед рукою. По мановению его сонм[308] братьев занял места свои.

Приглядываясь к этим людям, Черепов заметил, что все они сидели в черных шляпах и на каждом надет был белый лайковый передник, но у одних передники были просто белые, у других же – обшитые розовыми и голубыми лентами, что означало разные степени достоинств. Точно так же по степеням распределялись и те символические знаки, которыми украшались груди братии. Золотые и серебряные треугольники у одних висели на голубых, у других на алых лентах, и при этом на шее или же в петлицах. Великий магистр тоже был в шляпе, только вместо треугольника на его груди красовался золотой многоугольник, подвешенный на голубой широкой ленте. Пред ним стоял стол, покрытый до самого пола зеленым бархатом. По трем углам этого стола возвышались три массивных шандала[309], а посредине лежали на подушках Библия, меч, белый молоток, циркуль и треугольник.