Мирза Ибрагимов - Слияние вод Страница 38

- С хорошими ли вестями?

- Никаких новостей нету, - поспешил успокоить хозяина Салман. Наоборот, речь пойдет о делах давно известных, о посевной...

Бровь Рустама дрогнула, поползла вверх, но Салман не придал этому значения, - он предвидел, что председателю покажется неприятной вводная часть разговора. И со скромной улыбкой он сказал, что, бесспорно, Рустаму-киши надоели бесконечные препирательства о весеннем севе, верно, мозоли в ушах выросли, но Салман не намерен повторяться и лишь смиренно предложит Рустаму-киши на выбор некоторые конкретные проекты.

Ярмамед при каждом его слове согласно кивал, вытягивал длинную, как у гуся, шею, и радовался сообразительности друга: конечно, гораздо выгоднее начать с деловых вопросов, а затем, как бы случайно, поддеть Ширзада.

- После подписания договора с "Красным знаменем" - продолжал свою хитрую речь Салман, - в колхозе все разволновались, только и толкуют о повышении урожайности. А урожайность, сами знаете, великое дело в колхозном производстве...

- Не читай мне шариата, сам грамотный, - буркнул Рустам-киши.

Салман нисколько не обиделся и ровным, бесцветным голосом заметил, что он не молла и шариата не читает, а лишь осмеливается обратить внимание высокочтимого председателя на то, что вместо ста гектаров хлопчатника квадратно-гнездовым способом можно еще успеть посеять двести, что шестьдесят гектаров кукурузы для такого мощного колхоза, как "Новая жизнь", до смешного мало, тут план можно увеличить вдвое за счет залежей, что степные травы год от года гибнут, а построить бы еще силосные ямы, - тогда и силоса прибавится.

Вошел Гараш с подносом, поставил три стакана чая, вазочку с сахаром.

- Но вы, дядюшка, не думайте, что я на чем-то настаиваю, упаси боже! спохватился Салман, поглядывая на Гараша и мучительно соображая, как бы спровадить его из-комнаты. - А то ведь опять упрекнете: за шариат взялся... Да, собственно, чего я на словах расписываю, вот тут все сказано.

И он протянул Рустаму напечатанный на машинке план со множеством цифр, выкладок, подсчетов; в конце бумаги красовалась подпись: "Председатель колхоза..."

- Распишитесь, и дело с концом! Тогда Ширзад не заикнется, что мы не использовали всех резервов, - добавил Салман и, откинувшись к стене, победоносно поглядел на Рустама.

Предложения Салмана казались Рустаму заманчивыми. "И от дурака услышишь иногда умное слово", - подумал он. В самом деле, нынче все только об этом и говорят! А решения партии, ведь они буквально всколыхнули народ... Если так, а это именно так, то председателю колхоза неплохо бы выступить на общем собрании с предложениями, которые народ встретит с энтузиазмом.

- Дельные мысли... - Рустам покрутил кончики усов и погрузился в чтение.

Гараш, поставив чай, не ушел, как хотелось Салману, а прилег на тахту и внимательно слушал разговор. От него не ускользнуло, что гости непрерывно переглядываются, подмигивают друг другу.

Воспользовавшись минутным молчанием, Ярмамед, перекатывая во рту кусочек сахара, начал:

- Милосердный и справедливый дядюшка, вчера эти презренные демагоги, этот Ширзад со своим подручным толстым Наджафом, пристали ко мне с ножом к горлу: покажи конторские книги, хотим знать, как обстоит дело с неделимым фондом, с деньгами...

- Ты показал? - Громовые раскаты председательского баса заставили Ярмамеда скрючиться в три по гибели.

- Как можно! Без вашего разрешения? Да я б скорее умер... Они кричали, угрожали мне, но я был непоколебим. Ширзад заявил, что в колхозе нет демократии, нет коллективного руководства, Рустам превратился в самодержца, а правление у него на побегушках!... А еще сказал... Даже вымолвить страшно. О тех самых ста гектарах! Ну, все же видели, что семена не взошли, а Ширзад, этот богоотступник, опустился до самой грязной клеветы: зерно, говорит, разворовано... Кем? Гусейном и председателем!

Ярмамед дрожал и то чуть слышно шептал, то взвизгивал.

- Зерно украдено?! - Рустам схватился за сердце; побледнел так, что сын в испуге бросился к нему со стаканом воды. - Теперь-то я знаю, кто бомбит райком анонимными доносами! - оттолкнув руку Гараша, продолжал он. И в МТС ведь о том же самом... Как раз теми же словами!

- Анонимный донос? - Салман подсел поближе к хозяину. - А почерк чей? Я понимаю, что измененный: только сумасшедший станет строчить доносы своим почерком... - Вот неблагодарные! После этого доверяй людям!

Он даже плюнул в знак отвращения.

- Врага я еще могу уважать, он сражается открыто. А ведь эти доносчики как кроты прячутся, - пожаловился Рустам. - Ну, напиши в заявлении свое имя, имя отца, наконец. Так нет, анонимка!... Уж на что это тетушка Телли перепортила мне батман крови, а все-таки она послала письмо в райком от своего имени. И за это я ее уважаю. Салман, завтра же на весь день дать грузовик тетушке! - приказал председатель.

Салман и Ярмамед просидели у председателя чуть не до первых петухов; трижды Гараш наполнял стаканы чаем. Он с похвальной покорностью выполнял нелестную для мужчины роль хозяйки, но в беседу не вступал, как ни старался Салман втянуть его в разговор.

Наконец гости, рассыпаясь в благодарностях, пожелав всяческих благ дому, отправились восвояси; залаял волкодав, стукнула калитка.

Рустам с лампой в руке вернулся в столовую.

- Что не ложишься, сынок? - ласково спросил он Гараша.

- Не нравятся мне эти люди. Зря ты пускаешь их /в дом, - упрекнул отца Гараш.

Рустам снисходительно усмехнулся.

- Что ты говоришь? Да это моя опора. Они преданы мне безраздельно... Не видишь, что ли, как твой дружок Ширзад подкапывается под меня? - Гараш хотел возразить, но отец остановил: - обо мне можешь не беспокоиться, уж я - то знаю, какая птица из какого гнезда вылетела... Лампа нужна?

- Да, почитаю немного.

- Спокойной ночи.

Отец поставил лампу на стул около тахты и прошел в спальню. Он устал и был взволнован, но боялся, - что сразу не удастся уснуть, придется долго ворочаться в кровати, размышляя о вероломном Ширзаде.

В спальне его поджидала Сакина, - то ли не заснула еще, то ли проснулась от громких разговоров за перегородкой.

- Вот уж гости так гости, - сказала она, - Не от них ли сладкие сны мои отравлены горечью...

Рустам хотел прикрикнуть на нее: "Не суйся в чужие дела!" - но вспомнил, что поблизости Гараш, пожалуй, снова вступит в спор. Однако и смолчать не смог:

- Что, не спится? Ну, объясни, какая горечь отравляет твои сны?

- Не только сны - всю жизнь отравляют твои помощники - кривоногая цапля Ярмамед и гробокопатель Салман. Не люди, а какие-то злые духи!

- Помолись, женушка, помолись, вот дьявол-то и скроется от тебя, ответил Рустам и стал раздеваться.

- Не знаю, дьявол ли вселился в наш дом, а от людей, темной ночью крадущихся к тебе, добра не жди... Полетишь ты вниз головой вместе с Салманом и Ярмамедом!

- Ну, если в пропасть полечу, то за твой подол хвататься не стану. Муж громко, протяжно зевнул.

В последние дни Сакина не раз замечала, что муж разговаривал с нею грубо, насмешливо, и ей было обидно, что вместе с уходящей молодостью из их семьи исчезают мир и согласие. Неужели прошла любовь, заменилась привычками, обязанностями, ссорами? Старухи говорили когда-то, что можно и без любви жить. И, смахнув навернувшуюся слезу, Сакина сказала:

- Если ты будешь падать, так я рук от тебя не оторву! Но зачем же самому разрушать свой дом? Если тебе в жизни нужна опора, за скалу хватайся, а не за сухую глину.

- Это кого же ты называешь скалою?

- Сам понимаешь кого, - народ! Я тебе все сказала. Об остальном сам подумай! Запомни только, что дети не с тобою, а против тебя.

Рустаму стало жаль жену, и он упрекнул себя за то, что не промолчал, В детстве он часто слушал, как старик сосед, хитро щуря глаза, объяснял, почему ни разу не поссорился с женою: "Как заведет перебранку, я ей: "Упокой, господи, праведного отца твоего, ты права!" А на деле поступаю по-своему". Воспоминание о мудром старике развеселило Рустама, и, накрываясь одеялом, он сказал:

- Упокой, господи, праведного отца твоего, а ты, женушка, как всегда, права...

Вскоре он захрапел, а Сакина сидела у постели и плакала, размышляя о том, как бы вернуть мужа на прежнюю стезю, уберечь его от несчастья. Хватит ли у нее сил?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Проснувшись, Гараш посмотрел на лежавшую рядом Майю и подумал, что он самый счастливый человек на свете. Жена дышала ровно, почти неслышно, белое лицо ее было безмятежно ясным, нежные розовые руки спокойно лежали поверх одеяла...

Священна озаренная сиянием чистой любви женщина! Она прекрасна, и не только потому, что родилась красавицей, а потому, что, любуясь ею, слыша ее дыхание, ты ощущаешь желание быть великодушным и успокаивать плачущего, и протянуть руку помощи упавшему, и приносить людям добро, и сажать в степи деревья, и добывать воду в пустыне, и прокладывать дороги в горах, и строить новые города! Скромная, привычная тебе комнатка родного дома в тот утренний час, когда ты безмолвно любуешься любимой, превращается в дивный лес, наполненный песнями вольных птиц, и ароматом цветов, и шумом родников, низвергающихся с вершин... Боясь нарушить спокойный сон жены, Гараш лежал не шевелясь, смотрел то на потолок, то на трехстворчатое, уже позолоченное зарей окно, то снова и снова на Майю.