Кирилл Столяров - Казус Страница 4

- Василиса Тихоновна, вы инициатор нашей творческой встречи, вот и командуйте парадом, - подсказал Парахнюк, нетерпеливо потирая руки.

- Кушайте на здоровье, гости дорогие, - нараспев сказала раскрасневшаяся Жибоедова.

- Уж как я рада, что мы встретились. Так рада, что прямо слова все из головы вылетели. - За приятную встречу! - выручая ее, прогудел Парамонычев. Первый тост выпили под дунайскую селедочку с лучком зелененьким, другой под кету семужного посола, а третий под холодец с хреном. Мужчины ели. что называется, за обе щеки, а Парамоны-чев, вдобавок, с такой скоростью, что Фрося удивленно подумала: куда только все это влезает? Ведь Афоня не толстый и росту не сказать чтобы высокого, а аппетит у него, как у волка.

- Граждане, не пора ли нам поговорить о том, ради чего нас сюда позвали? басом пророкотал Парамонычев, накладывая полную тарелку отварного языка с горошком.

Жибоедова и Новак многозначительно переглянулись, а Фрося с нажимом посмотрела на мужа, словно подталкивая его к тому, чтобы воспользоваться удобной минуткой и напомнить Афоне об обещании посодействовать Василисе Тихоновне. Однако Парахнюк с наслаждением дегустировал сочный тамбовский окорок и не заметил ее взгляда.

- Ну-ка, Иннокентий, скажи нам, сколько ты написал произведений? поинтересовался Парамонычев.

- Сейчас я работаю над восемнадцатым романом, - ответил Парахнюк, не переставая жевать.

- Какой же вы плодовитый, Иннокентий Кузьмич! - с жаром воскликнула Броня. - Как я завидую вашей Фросеньке!

- Восемнадцать романов - это сила! - похвалил Парамоны-чев. - Такое сотворить может далеко не каждый. . . Иннокентий еще прославит наш район на всю страну, я в этом ничуть не сомневаюсь. Добавлю к сказанному, что Парахнюк - простой человек и хороший семьянин, то есть достойный пример для подражания другим писателям, потому как среди них, слышали, попадаются людишки мелкие и в быту грязненькие . . . Граждане, выпьем за нашего дорогого земляка, писателя Парахнюка! Твори, брат, на радость нам, твоим почитателям!

Потом выпили за Фросю как за верную подругу писателя, после того - за любителей книжек, а когда прикончили вторую поллитровку, Парамонычев достал портсигар, закурил и снова обратился к Парахнюку:

- А теперь, брат, доставь-ка нам удовольствие и почитай что-нибудь эдакое, занимательное.

- Очень просим, Иннокентий Кузьмич, - присоединилась к нему Жибоедова. Не откажите.

- Моя последняя работа, отрывок из которой я намерен огласить, посвящена иранским событиям. В романе, название которому я еще не придумал, показана смертельная схватка советского разведчика, из последних сил борющегося с кознями международного империализма. - Парахнюк вытащил из кармана рукопись, прочистил горло и начал:

"Над ночным Тегераном низко висела круглая луна. Подобно люминисцентной лампе она освещала улицы города с населением приблизительно четыре миллиона человек бледным, мертвенно-серебристым светом. Как только часы на левом минарете мечети пророка Магомета гулко отбили полночь, из медресе вышел Иван Иванович и огляделся по сторонам. Город спал. . ."

- Кеш, а Кеш, - прервал его Парамонычев. - Кто такой, этот Иван Иванович? Ты извини, нам как-то невдомек.

- Понимаешь, Афоня, Иван Иванович - Максим Максимович Исаев, - пояснил Парахнюк.

- Он там, в Тегеране, работает под Ивана Ивановича?.

- Нет, все куда сложнее. В сокращенном варианте мой роман решено напечатать в районной газете, а редактор кровь из носу потребовал перекрестить Максима Максимовича.

- Почему? - удивилась Фрося, издавна симпатизировавшая сквозному герою всех Кешиных романов.

- Он уперся, как бык, и утверждает, что могут быть неприятности. Юлиан Семенов может даже подать на меня в суд.

- За что? - возмутился Парамонычев. - По какому праву? Не бойся, наш судья парень что надо, он тебя в обиду не даст. Если что, я ему скажу.

- Спасибо тебе, Афоня. Беда в том, что Семенов прежде меня выдумал Максима Максимовича, и тот по закону его собственность.

- Обидно, - пригорюнился Парамонычев.

- Наплевать, - утешил его Парахнюк. - Я просто-напросто поменял имя, отчество и фамилию, а все остальное не тронул. Словом, он отныне Иван Иванович Рамзаев. Ясно?.. Тогда я продолжаю:

"Когда он пересек трамвайные рельсы и шел посередке Вос-точного бульвара, из-под чинары выползла тень и с поклоном шмыгнула ему навстречу.

- Салям-алейкум!

- Алейкум-салям! - ответил Иван Иванович. - Это ты, Ман-сур?

- Да, это я, почтенный аятолла, - негромко подтвердил радист. - Какие будут установки?

- Срочно передай в Центр, - приказал Иван Иванович, протягивая Мансуру вечернюю газету, на полях которой симпатическими чернилами были написаны шесть колонок пятизначных цифр.

Когда в Центре получат эту шифровку, шифровальщики поло-жат в почту руководству розовый бланк следующего содержания: "Юстасу. Тетя заболела, обещает умереть в четверг к вечеру. Надо ли вызвать доктора? Алекс". А руководство запрется в каби-нете нп засов, вложит бланк в кодовую электронную машину, и на световом табло зелеными буквами засветятся слова: "шах ирана мохаммед реза пехлеви в четверг вечером вместе с семьей вылетает в Марокко, следует ли сорвать его попытку к бегству? жду указаний, иван рамзаев".

- Вас понял! - радист спрятал газету. - Разрешите идти? - Алла, бесмилла. ильрахман! - Иван Иванович поднес сложенные руки к чалме.

- Берегите себя, - шепнул радист и скрылся под чинарами. Когда Иван Иванович возвращался в медресе, он с тоской покосился на иссиня-черное небо с крупными звездами на его своде. Эх, все же у нас куда лучше! - подумал он, внезапно пораженный приступом ностальгии".

- Ностальгия - это как, Иннокентий Кузьмич? - полюбопытствовала Жибоедова. - От высокого давления?

- Нет, это чисто нервное, - недовольно пробурчал Парахнюк. - Происходит вследствие тоски по родине.

Жибоедова сообразила, что высунулась невпопад, и смутилась.

"И тут чьи-то цепкие руки схватили его за шею и прижали к носу вонючую ватку, остро пахнувшую аптекой. Звезды на небе завертелись, Большая Медведица перевернулась вверх ногами, и Рамзаев потерял сознание.

Очнулся он, по всей видимости, не раньше чем через час. Сильно болела голова и трудно было разлепить веки. Но Иван Иванович пересилил себя и все же открыл глаза. Он увидел большую комнату с богатой мебелью и пузатого краснолицого мужчину с массивной квадратной челюстью. На мужчине были клетчатые брюки-гольф и черный галстук-бабочка с белыми горошинами.

- Хелло, мистер Рамзаев! - с этими словами краснолицый откусил кончик темно-коричневой сигары и смачно сплюнул его на пушистый ковер. - Я - Боб Смит, тегеранский резидент Центрального Разведывательного Управления США. Что будете пить: виски или портвейн?

Иван Иванович молчал и выигрывал время.

- Мистер Рамзаев, как разведчик разведчику советую вам выпить.

"Где я видел эту противную лысую рожу?" - мучительно вспоминал Иван Иванович. Перед его глазами плавали черные круги, в висках стучала кровь, и было трудно сосредоточиться.

- Вы что, оглохли? - грубо спросил Боб Смит, выпуская изо рта голубой клуб сигарного дыма.

- Мистер Смит, вы что-то путаете, - на чистом персидском языке ответил Иван Иванович. - Я скромный шиитский священно-служитель.

- Мистер Рамзаев, не морочьте мне голову, - с ехидством сказал американец. - Ваша чалма, халат и рваные кеды - подходящий маскарад для иранской контрразведки САВАК, а для нашего ЦРУ это семечки. . . Напрямик признаюсь вам как профессионал профессионалу: мне нравится ваше хладнокровие. Будем говорить как мужчина с мужчиной?

Иван Иванович молча смотрел в крысиные глаза американского бандита и выигрывал время.

- Видно, у вас еще не прошел шок от хлороформа, - продолжал Боб Смит. Это бывает. Иной раз люди, подвергнутые наркозу, надолго теряют память. Мой долг хозяина дома помочь вам...

С этими словами Боб Смит нажал кнопку в подлокотнике кресла и с наглым видом положил ноги на стол. Стенка напротив Ивана Ивановича плавно отъехала влево, обнажив экран, в комнате погас верхний свет, и из-за спины послышалось стрекотание кинопроекционного аппарата.

Рамзаев увидел себя в форме штандартенфюрера СС около своей берлинской виллы, потом свое фото вместе с шефом гестапо группенфюрером Мюллером, а дальше пошел послевоенный период - Иван Иванович и американские физики-атомщики супруги Розенберг, казненные на электрическом стуле по грубо сфабрикованному обвинению в шпионаже. Иван Иванович и Джавахарлал Неру в разгар борьбы за независимость Индии, Иван Иванович в Греции, в Португалии, в Чили и во Вьетнаме.

- Мы познакомились с этим любопытным молодым человеком тридцать пять лет назад, когда он называл себя Штирлицем, - комментировал кинокадры Боб Смит. После падения третьего рейха герр Штирлиц на годик исчез с горизонта и, как птичка Феникс, восстал из пепла под именем месье Жоржа Бламанже, швейцарского финансиста, интересовавшегося военным применением достижений ядерной физики. Потом ему надоела швейцарская маска и он стал англичанином Майклом Келли, собирателем индийских древностей, а через семь лет снова исчез и долго не показывался на людях. Мы уже решили, что не увидимся с ним, но он всплыл в Греции под фамилией Папаникифору, спустя полгода превратился в испанского негоцианта Хосе-Луиса Санчеса, затем - в бразильца Жоана Батиста дос Сантос де Перейра и, наконец, в буддийского монаха Фам Ле Зуя. Так кто же он на самом деле? А вот кто: полковник Иван Рамзаев, снятый на трибуне для почетных гостей во время первомайского парада на Красной площади в 1946 году! Что вы теперь скажете, мистер Рамзаев?