Клавдия Лукашевич - Ужасные дни Страница 4

— Наказание Господне!.. Что-то будет!.. Не к добру вчера у нас половица трещала, — подтвердила ее товарка, подымаясь с постели.

— Полноте вам пророчить!.. Ничего не будет, — сказал набожный старичок, входя в комнату.

— Все говорят, что страшное будет наводнение… Слышите, опять пушка выпалила? — испуганно проговорила молоденькая папиросница.

— Убрать бы вещи… — сказал кто-то.

— Вода везде достанет… — возразил раздраженный голос.

— Вяжите в узлы и тащите на чердак!

— Всего не унесешь… Да и хозяйка не позволит… Небось, она, ведьма, заперлась в мезонине и знать ничего не хочет!.. Бесчувственная она!..

— Мама, свяжи подушки… Спрячь их скорее. Карлушка сказал, что огромное наводнение будет. Я боюсь, мама, боюсь… — твердила испуганно Марина.

— Молчи! Я тебе задам и с твоим Карлушкой! — прикрикнула Василиса и сердито вытащила из-под головы мужа подушки… Он, совсем пьяный, спал на сундуке и храпел на всю комнату.

— Мама, вода сюда придет. Я боюсь. Мы утонем, — ныла Марина.

— Замолчишь ты или нет?!

Василиса шлёпнула девочку по голове, кинула на пол кацавейку и подушку.

— Ложись спать! Сейчас ложись, — строго сказала она дочери.

Та присела на пол, охватила руками драгоценную подушку и, всхлипывая, испуганно посматривала кругом. Старичок вышел на улицу и тотчас же вернулся.

— Кажется, ветер стихает… Э, полно, что горевать раньше времени… Утро вечера мудренее, — успокоительным голосом проговорил он.

— И то правда, дедушка. Больше Бога не будем! Как Он укажет, так и станется, — ответила торговка.

— И пушек что-то не слыхать, дедушка… Должно быть, ветер вернулся, — заметила папиросница.

Мало-помалу затихли толки, разговоры и споры в углах дома мещанки Андреевой; казалось, затих и ветер. Все скоро заснули, и послышались храпы и свисты на все лады.

… В два часа ночи страшный порыв ветра, какой-то отчаянный гул и неистовый шум, частые выстрелы с крепости разбудили всех этих людей и всю заснувшую Гавань.

Гулко, зловеще отдавались эти выстрелы: они говорили о несчастье.

В подвалах, в лачугах, в нижних этажах Гавани поднялись тысячи перепуганных обитателей с сознанием скорой неминуемой беды. Всюду слышались отчаянные, душу раздиравшие крики: «Наводнение!»

В доме мещанки Андреевой происходил невообразимый переполох. Все поднялись, бегали, кричали, спорили, наскоро хватали и укладывали вещи. Ничего невозможно было понять в этой суматохе.

Василиса изо всей силы трясла и толкала пьяного мужа. Марина плакала, цеплялась за платье матери и кричала;

— Мама, побежим!.. Я боюсь воды. Мы утонем… Побежим скорее!..

— Молчи! Собирай вещи… Завяжи в мой большой платок! Ах, Господи, что я буду делать с этим несчастным?! Не разбудить его. Да вставай же ты, пьяница!

В углу, напротив, папиросница с братом одевали своего идиота, тот не давался и кричал.

Все жильцы метались, убирали свои вещи, связывали и складывали узлы повыше. Пушечные выстрелы раздавались чаще и сильнее; с дома сорвался кусок железной крыши и, ударяясь со страшной силой, хлопал по стене. Маленький домишко весь вздрагивал и, казалось, вот-вот разлетится на мелкие куски.

Марина побледнела как полотно, вся дрожала и испуганно посматривала кругом. Она увидела, что три брата-немца направляются к двери…

— Карлушка, возьми меня, Немца и подушку, — умоляюще просила девочка.

— Иди, иди, после возьму…

— Карлушка, Мишу вытащи… Возьми меня… Миленький, возьми!

— Ладно. Отойди от двери.

Кто-то открыл дверь, и в то же мгновение раздался громкий, пронзительный крик:

— Вода! Вода! Спасайтесь!

Грозная стихия холодной свирепой волной хлынула в подвал; она врывалась в нижние этажи, в лачуги, всё беспощадно губя, унося, подхватывая в своем порыве.

Что затем произошло — не поддается никакому описанию. Кто раз видел этот панический ужас подвальных бедняков, эту борьбу за жизнь, кто слышал эти отчаянные крики о помощи, о спасении — тот во всю жизнь не забудет.

— Матушки-светы! Весь двор затонул! Куда бежать?.. Спасите, православные! — кричали торговки-старушки, бегая по воде.

— Бегите скорее! Зальёт… Ребят тащите… — раздавались голоса.

И продрогшие, посинелые люди, по колени в воде искали кто вещи, кто близких, кто чужих. Каждый думал о погибели. На дворе слышалось ржание лошадей, крики извозчиков, стук дрожек, плач и стоны. Все это сливалось в один невообразимый гул. Вода все прибывала.

— Господи, спаси и сохрани! — слышался чей-то отчаянный вопль…

— Потоп! Настоящий потоп! Наказание Божие! Все погибнем!

На улице было темно. В полумраке огромные волны носились по улицам, срывая и унося все, что попадалось на пути. Брёвна, доски, мебель, обломки вещей, мостков, сорванные крыши носились на гребнях волн, ударялись о дома, о двери, об окна; стекла разбивались вдребезги, и вода стремительно врывалась в жилища бедняков. Тут она портила и губила всё нажитое тяжелым трудом многих лет, скопленное грошами.

Вся Гавань, казалось, затонула. Ужаса, горя и страданий не передать словами.

При появлении воды в подвале Марина не помня себя от ужаса, схватив кота и позабыв о подушке, бросилась по лестнице наверх. Она стучалась и просилась к хозяйке, но та заперлась и никого не пускала. Девочка прижалась в угол к какому-то выбитому окну и долго не могла прийти в себя от пережитого страха. Там, внизу, на дворе, в темноте плескались волны, слышались крики, стоны, плач, споры и гул. И вдруг в этой темноте раздался душераздирающий женский голос:

— Спасите, спасите!

Так могла кричать только мать, теряющая ребенка. «Это сапожница», — мелькнуло в голове Марины и, сбежав стремительно вниз, стоя на пороге, она по колени в воде тоже начала кричать:

— Карлушка, Карлушка, вытащи Мишу!

На дворе было много народу, кто-то толкнул и выбранил девочку, но отчаянных криков больше не раздавалось. Марина видела, что высокая, худощавая фигура пронесла куда-то на улицу двоих детей. «Это Карлушка», — узнала девочка своего приятеля.

Утренний рассвет озарил страшную картину наводнения. Ветер еще дул с прежней силой и пронизывал до костей, вода все еще прибывала. Эти ужасные, губительные волны разгуливали между домов, все ломали и рушили и подымались все выше и выше. Но в Гавань со всех сторон спешили на помощь: ехали ломовые, извозчики, телеги, приплыли по улицам спасательные лодки. Детей вытаскивали прямо из окон, сажали на телеги и увозили. Много погибло народу в это наводнение: не всех успели спасти.

На крыше дома мещанки Андреевой сидела Марина, ухватившись за трубу, и горько плакала.

— Послушайте! Послушайте! — вскрикивала она. — Вон доска уплыла! Кот мой уплыл!

Многие видели эту рыдающую девочку, но не обращали на нее внимания. Она была в безопасности, а кругом другие ждали спасения.

Вдруг Марина заметила своего приятеля. Он то тут, то там боролся с волнами, прыгал, хватая то одно, то другое. Казалось, ему необходимо было спасти все и всех.

— Карлушка, Карлушка, схвати моего Немца! Вон доска уплыла… Миленький! Добренький!

— Где? — спросил басистый голос.

— Вон из ворот выплыли… Через забор перескочили… Ай, уплывут, беги скорее!

Карлушка, подымая высоко ноги и прыгая по воде, пробрался через улицу, через забор и погнался за доской, на которой действительно сидел кот.

Марина с замиранием сердца следила за ним. Как он борется с волнами, как он прыгает… Вот схватил… Нет, кот уплыл далеко… Завернул за дом… Все исчезли: и Карлушка, и доска, и кот… Девочка заплакала еще громче. И плакала долго и горько.

— Бери что ли! — раздался где-то близко сердитый, знакомый окрик. Она очнулась. Внизу на дворе стоял Карлушка и протягивал ей кота.

Марина сбежала вниз.

— Какой ты мокрый, синий! Ты весь дрожишь! Иди, Карлуша, погрейся, — участливо сказала девочка.

— Возьми Мишку, — тихо сказал он.

— Разве это Мишка? Что ты? — рассмеялась и удивилась Марина.

— Я поеду на корабль! — крикнул юноша, вдруг неожиданно расхохотался и, смешно подпрыгивая, скрылся за воротами.

«Что это он мелет?! Уж не рехнулся ли он?!» — с тревогой подумала Марина. В это время снова раздался пушечный выстрел, налетел порыв ветра, и нахлынула новая страшная волна.

Девочка, прижимая к себе кота, побежала спрятаться на чердак.

Страшная, губительная картина разрушения длилась не более 6–7 часов. Затем ветер стал стихать, вода отхлынула. Но то, что представилось глазам, было поистине беспросветно. Ужасные дни переживала многострадальная Гавань!

IV

На другой день после наводнения Галерная Гавань представляла жалкую, печальную картину разрушения, несчастий — и горя. Легкий мороз сковал разлившуюся воду, которая в канавках застыла в виде прозрачных льдинок, громоздившихся друг на друге. Было очень холодно, резкий ветер пронизывал до костей даже тепло одетых людей. На улицах всюду было движение, копошился народ, чего-то искали, чинили, убирали.