Игорь Голубев - Особняк Страница 46

Света посмотрела на часы.

- Ты куда-то спешишь?

Надо же так опростоволоситься!

- Духовка, - нашлась она.

Они выпили. Он - коньяк, она - шампанское.

- Знаешь, сидишь рядом со всеми этими книгами великих писателей и думаешь: вот за этой потрепанной обложкой целая придуманная жизнь, любовь, измены, деньги, ненависть и дружба, предательство и верность... А выйдешь на улицу, оглянешься вокруг и ничего, понимаешь, ни-че-го.

- Так уж и ничего? Ты ж красивая баба... Прости, женщина. Неужели у тебя никого нет? Не верю.

- Я не девочка. - Света опять, но теперь уже украдкой, кинула взгляд на часы. - Однако обожглась и теперь на молоко дую. Мне или тряпки попадались вроде Севы, или подлецы.

- Сева еще себя покажет. Он умница. Ему бы из-под маминой опеки вырваться. Вот взяла бы да и вырвала. В хороших руках ему цены не будет.

- Сева? Не нужно надо мной смеяться. Я за большую, всепоглощающую любовь.

Что-то она по-книжному заговорила, подумал Ребров. Его вдруг насторожила целевая направленность разговора. Одно дело, когда к тебе пришли на ночь, другое... Снова на часы посмотрела, заметил он.

- Снимать, что ли? - спросил он по-житейски, нарушая романтически-книжный настрой Светы.

Вот глазастый, чертыхнулась про себя Света и ринулась в атаку. Время поджимало.

- Я ведь тебя с тринадцати лет от всех отличала.

- Наверное, не меня, а форму?

- В тринадцать, может быть, и форму, но сейчас я вдвое старше.

Врет, ей двадцать девять, вспомнил Ребров.

- Да брось, Свет, мы ж соседи...

- Бывшие... Я же догадываюсь, почему ты букой сидишь. Наверняка была у тебя в гарнизоне зазноба, которой ты отдавал всего себя без остатка. А она с тобой как с половой тряпкой. Еще и с другом, наверное. Ненавижу таких баб.

Попала по самому больному.

Говорят, Цезарь в свое окружение подбирал людей по принципу: если обидишь и человек покраснеет от досады - годится, побледнеет от злобы - держи с ним ухо востро, не приближай. Ребров побледнел. Но Света этих тонкостей не знала. Она хоть и окончила институт культуры и служила короткое время в библиотеке, но книги читала только в рамках программы. Книги ее не интересовали. Ее интересовали практические действия, а не выдуманные чужие жизни.

Она встала, подошла к каперангу сзади и, обняв за плечи, склонила к нему голову.

Шампунь дешевый, надо ему хороший подарить, подумала Света.

Ее твердые груди уперлись в спину Реброва, а в ноздри пахнул запах дорогой парфюмерии. Странно, но всегда волнующий запах женского тела отсутствовал напрочь, а ведь все женщины, Ребров знал по опыту, несмотря на дезодоранты, пахнут особенно, все по-разному. От этой женщиной не пахло.

Капитан повел плечами, и она поняла движение как сигнал к действию, моментально стащила с себя майку и осталась в юбке и лифчике.

Ребров понял, что это произойдет, давно. Почему бы нет? Но вот ее лицо, которое он увидел в зеркале. Она усмехнулась... Или показалось? Нет, не показалось. Так же усмехнулась креолка на Кубе, куда они заходили заправляться. Он снял ее в кафешке, пьяно клялся в вечной любви и обещал увезти на своей лодке контрабандой, а утром стыдливо положил в тумбочку колготки в качестве оплаты за ночь. Это была щедрая плата. Он знал, что наши военные в шестидесятых, еще до Карибского кризиса, сначала тоже расплачивались колготками, но потом решили, что накладно. Стали оставлять чулки. Но и это показалось дорого для доступных кубинских женщин. Оставляли уже по одному чулку. Один оставлял черный, другой телесного цвета, кто - со швом, кто - без шва. Так у кубинок набиралось множество разномастных чулок. Их стали носить непарно, и в Латинской Америке родилась мода "стиль домино". Только семь фишек в игре были дуплями, остальные нет.

Ребров высвободился из объятий.

- Духовка, - напомнил он и направился в кухню.

Именно теперь в дверь позвонили.

Ребров озадаченно застыл на полпути и оглянулся. Сделал знак Свете. Та взяла маечку, как бы одеться, и каперанг пошел открывать в полной уверенности, что все в порядке.

На лестнице стояли Канашкины.

- Ребров, Света у вас? - Мы знаем, что она здесь.

Мамаша, не дав ему даже ответить, протиснулась мимо каперанга в квартиру. За ней молча вошел отец.

- Да. Она здесь, - в спину им сказал Ребров. - Мы просто ужина... Капитан обомлел: посреди комнаты стояла Света, но теперь она была в одних трусиках.

- Ужинаем, значит...

В комнате заметался, отражаясь от стен, звонкий звук пощечины. Рука у старшего Канашкина была тяжелая, и на щеке дочери расцвел алый бутон.

- Павел!.. - ломая руки, как в драме Ханжовкова, бросилась к дочери мамаша.

Канашкин повернулся к Реброву и, насупившись, посмотрел тому в лицо.

Если ударит, я ему так врежу - с катушек слетит, пень старый, лучше бы за своей потаскухой глядел, подумал Василий, готовясь к самому худшему, но неожиданно лицо отца разгладилось и потеплело.

- Пойдем поговорим, - предложил Павел, и мужчины вышли на кухню.

Как они узнали, соображал Ребров, никого во дворе не было? Потом у него перед глазами калейдоскопом пронеслись все события вечера. Как она оказалась в магазине? Совпадение? Что это за новая работа? Ведь не сказала ни слова, а женщин хлебом не корми, дай похвастаться. Все время на часы смотрела, разговаривала, а потом уж больно резво маечку стащила...

- Что будем делать? - спросил Канашкин.

- Одну минуту, Палыч. - Василий вернулся в комнату и, ни на кого не глядя, взял со стола коньяк. Накатил два стакана и один подвинул Канашкину: Выпей. Разговор серьезный.

Канашкин согласился.

Выпили.

- Ты ж офицер, - произнес Канашкин. - Должен понимать честь. Или в России офицеров не осталось с честью и совестью? - Он так и сказал "офицеров", с ударением на последнем слоге.

- Слушай, Палыч, я тебе вот что скажу. Я твою дочь не трогал.

Палыч вскинул брови.

- Ты погоди возмущаться... Я на кухню вышел, поглядеть духовку... Вот черт! - только сейчас Ребров почувствовал запах горелого масла и откинул дверцу.

Из плиты повалил дым. Обжигаясь неловко взятым противнем, Василий выдвинул его и уронил на пол. Запеченная капуста коровьей лепехой шлепнулась на линолеум.

- Видишь, что делается?.. Только начал вынимать - и ваш звонок. Я открывать. Ее даже не видел. Сразу в коридор, к двери. Что она там себе нафанта-зировала, не знаю. В магазине меня встретила, говорит, на работу устроилась, пойдем отметим. Соседка же. Я и впустил. Это ж она готовила...

Повисла пауза. Канашкин верил и не верил.

- Мне супруга в метро сказала, что любит Светка тебя.

Вот оно что, значит, мамаша была в курсе, понял Ребров.

- Перец надо было положить... сладкий. Я с перцем люблю, - отрешенно проговорил Канашкин, глядя на дочкину стряпню и принюхавшись.

- Не знаю, - отозвался Ребров, лихорадочно соображая, что бы еще такого придумать в свое оправдание, иначе все, конец.

И тут его осенило. Как-то у приятеля случилось нечто подобное в отпуске, и Ребров решил воспользоваться чужой находкой.

- Я тебе только одному скажу, но ты молчок, слово дай, - понизив голос, попросил он Канашкина.

Неудавшийся тесть кивнул и склонил ухо.

- Не стал бы я ее никогда... Канашкин обиженно выпрямился и даже привстал. Новые подозрения вихрем пронеслись в его крепкой голове.

- Я не в том смысле, а в том, что честь еще осталась у российских офицеров. В последний перед Дембелем поход заходили мы в Сингапур. Сечешь? Затащили меня братки в шалман. Не удержался. Пьяненький был. Ничего не помню. Утром проснулся с бабой. Сечешь? А потом мне корабельный доктор говорит сифилис. Я, конечно, в тайне держал. Доктор тоже. Святое дело.

- Святое, - согласился Канашкин. А у тебя, брат, тоже рыльце в пушку, усмехнулся про себя Ребров и продолжил:

- Как же я мог с твоей дочерью? Я ее с вот такого роста помню...

- Понятно, - крякнул Канашкин. - Ну мы пойдем... А ты лечись. У меня доктор есть знакомый...

- Да я почти уж вылечился совсем, - брякнул Ребров и спохватился: - Но рецидив еще может быть. А твою дочь не трогал, чем хочешь поклянусь.

Они пожали друг другу руки и вышли в комнату. Мама и дочка сидели на диване, сложив ладошки на коленях, как примерные школьницы. Просветленное лицо мужа и отца отразилось на них - они засветились. План удался!

Однако рано радовались.

- Вставайте. Пошли.

- Как? Куда?

- На кудыкину гору воровать помидоры... Марш! Ничего не понимая, женщины бочком протиснулись в коридор. И снова раздался звук затрещины. На этот раз дочери досталось по затылку.

- Отныне будешь дома к девяти, а в десять чтоб в койке лежала, объявил будущий распорядок дня Канашкин.

Взрослая Света рыдала как маленькая.

Каперанг затворил дверь и вздохнул с облегчением. Потом пошел на кухню, машинально собрал лепеху на совок и бросил в мусорное ведро. Похоже, останусь я сегодня голодным, решил Ребров, но вспомнил про салат, остатки шампанского и коньяка и повеселел.