Якоб Штелин - Подлинные анекдоты из жизни Петра Великого слышанные от знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге Страница 47

Почти подобная сей речь помещена и иностранцами, бывшими тогда (в 1689 году) в Москве с Посольством Цесарским, напечатанная в Лейпцигских ученых деяниях, Acta Editorum Lipsiensia anno 1708, каковую молодой Государь произнес при сем случае оnцам детей тех, коих назначил в посылку. А сие доказывает, что она не вымышлена, и точно в 1689 году была говорена монархом; но из следствия видно, что упорство знатных, и можно сказать всех почти подданных его, принудило Великого Государя остановить до времени сию посылку детей; ибо из Истории его видно, что первая такая посылка последовала в 1696 году, то есть пред самым Государевым отъездоь в Голландию.

Между же тем недовольство на его величество за сие намерение, произвело многие на жизнь его заговоры, от которых очевидно спасало его провидение Божие, как то и из следующих Анекдотов откроется.

6. Монарх нечаянно входит в неизвестный ему дом, находит заговорщиков на жизнь свою, и забирает их под стражу

«Если бы все чувствовали (говорит Сократ) царствующее во вселенной согласие, то никогда бы не могли почесть слепого случая причиною столь многих повсюду, по правилам удивительные премудрости, совокупных действий ко всеобщей пользе. Если бы всевысшее Существо не содействовало распложению, размножению и общему сохранению существ, и не бдело бы беспрестанно о них: то как бы статься могло, чтоб в такой чудно составленной и столь великой машине никакого в столь многие веки не воспоследовало беспорядка?

Сию-то стройность, и сей-то порядок называем мы достойно и праведно Провидением и Промыслом Божиим, управляющим не одною только машиною вселенной, но и каждою дышущею тварью; паче же человеком, одаренным бессмертною душою, и еще паче участию царей и царств, яко от Него поставленных и устроенных. Сие ясно доказывает нам не только святое Писание, но и История, которая есть зеркало провидения, в коем неослепленное предрассудками око усматривает пути судеб Божиих, правящих участью народов и царств мира. Сей-то Промысл Божий не меньше ощутителен и в чудесном поистине избавлении героя нашего от множества явных и тайных на жизнь его заговоров.

Объявленное в предшествующем анекдоте намерение Петра Велика го, послать в чужие земли юношей российских для учения, возмутило еще более суеверные умы, особливо же чиновников мятежного стрелецкого корпуса. Они устраивали разные тайные совещания, как бы удобнее сбыть им с рук такого Государя, которой заводит новизны, противные по их мнению православному закону. Одна из таковых злодейских шаек, около 1695 года, то есть за год до Циклерова заговора[145], собралась в одном доме зимою в 8 часу пополудни, и надобно думать, что было сие весьма тайно: однако ж в ту самую ночь, и в том же часу, Великий Государь, по частому обыкновению своему поехал в санках по улицам Московским, имея при себе одного только денщика своего, Дурнова; но приехав к Арбатским воротам, остановил лошадь свою, и углубясь в размышление, простоял на оном месте около четверти часа. Помянутый денщик, видя сие, осмелился сказать ему: «Долго ли, государь, стоять нам здесь?» Монарх, как бы опомнясь от сего вопроса, сказал про себя: «Поехал было я туда, а надобно заехать не туда». И так поворотив лошадь, въехав в переулок, называющийся Хлебным, и остановясь у одного дому, вышел он из санок, послал на оных денщика сего к караульному офицеру гвардии своей с повелением, чтобы он с двенадцатью гренадерами, не мешкая ни мало, пришел к тому дому; а сам без шуму вошел в калитку на двор, и в покои, из которых во втором нашел сидящих за столом и подпивающих четверых из чиновных стрельцов, коих он всех знал по имени: «Что вы делаете здесь ребята?» – сказал им монарх.

Можно себе представить, сколько должно было встревожить их нечаянное таковое посещение; они даже не могли на вопрос сей ни слова произнести; но монарх вывел их из того замешательства и страху, сказав, что он, ездя по Москве в санях, озяб, и видя огонь, заехал в сей дом обогреться, и по счастию нашел еще в нем и знакомых. Ободренные сим милостивым отзывом ответствовали, что они званы хозяином на пиво; то же самое подтвердил и вошедший между тем хозяин дома; и потом налив стакан пива, осмелились поднести его величеству. Монарх выпив оный, разговаривал с ними и с хозяином о делах ничего почти не значущих до того самого времени, в которое должно было уже прибыть офицеру; и потом сказав им, что он обогрелся и пора ему с ними расстаться, вышел из комнат. Они хотели было его проводить; но государь, остановив их в дверях, затворил оные и припер.

Офицер с командою был уже у ворот и Монарх повелел ему, забрать сих четырех гостей, привести в Преображенск; а хозяину сказать его указом, чтобы он и домашние его под страхом смертной казни не дерзнули сего происшествия никому открывать.

Расспросы, по одиночке им учиненные, замешали и разбили их, так что принуждены были они наконец признаться в совещании своем на жизнь Государеву. Причиною ж того, по словам их, была несносная им служба, предпочтение оказываемое солдатам, а паче вводимые новости, противные, по мнению их, закону и старинному обыкновению, и намеряемая им посылка детей их в еретические земли, и проч. Они были наказаны и посланы в Сибирь, и всё сие произведено было так тайно, что никто оного не проповедовал, и не знали даже, куда сии четыре чиновника девались.

Так разрушал монарх многие на священную особу свою заговоры! Но каким образом узнал великий сей государь дом тот, и собравшихся в оной заговорщиков, сие осталось неизвестным.[146]

Слепому ли же, впрочем, случаю злодеи сии должны были сие приписать, или тай ному промыслу Божию, наказывающему злодеяния? О сем предоставляю судить читателю. Но следующий Анекдот кажется решит вопрос сей.

7. Один злодей в сонного государя дважды стреляет из пистолета, но в оба раза оный осекается

Один изверг, предпринявший лишить жизни монарха, был издавна заражен ядом изуверства, представлявшим ему в Государе еретика и разорителя старинных обыкновений и обрядов, которых изуверы не различали от сущности самой веры. Одни именуют его денщиком государевым, не открывая имени, а другие говорят, что то был Кикин, называя его комнатным Государевым. А как и денщики его величества могли называться комнатными же, яко неотлучно при комнате его находившиеся по очереди: то и можно слово комнатного принять за денщика, и денщика за комнатного; но как бы то ни было, различие сие не отъемлет вероятия в существе деда, согласно всеми повествуемого. Известно же, что Кикин и денщики Его Величества имели свободный к нему всегда вход, и нередко оставляемы были монархом в спальне его до того самого времени, когда он заснет, и тогда уже выходили они из оной. Сие-то самое время избрано было на произведение замышленного убийства; изверг, предпринявший оное, имел при себе заряженный пулею пистолет; он направляет оный на самое сердце заснувшего крепким сном Государя, спускает курок; но оный осекается. Злодей неудачей сею смущается и выходит; и злодейство остается неизвестным.

Через некоторое же время проклятый сей изувер снова предпринимает то же. Он переменил кремень, и поробовал многократно курок; и уверившись в исправности его, приходит ввечеру к Государю; оставляется им, как и прежде, в спальне до опочивания своего; – и изверг снова направляет в заснувшего монарха выстрел; но Провидение Божие, по недоведомым смертному судьбам, допустившее Равальяку убить Генриха IV, своего Государя, покрыло щитом своего заступничества нашего Героя: пистолет, как и прежде, осекся.

Сколь ни злобным изуверством напоено было сердце сего изверга; однако же не могло оно не поразиться столь ясным доказательством Промысла Божия, сохраняющего помазанника своего. Ему впечатлелось тогда, что если он, не отлагая ни минуты, не засвидетельствует того признанием и раскаянием своим, то сила Всевышнего мгновенно поразит его. Словом, он решился разбудить Государя и признаться в своем злодеянии. Монарх пробуждается, и первое слово его было: «Что сделалось?» Но преступник говорил ему: «Государь! я послан к тебе от Бога возвестить, что он содержит тебя в своем покровительстве; и что никакая вражья сила и никакая адская злоба несильны погубить, ниже повредить тебя. При окончании сих слов злодей падает на колени, и показывая ему пистолет: «Посмотри, Государь, – сказал он, – сколько он хорош, и никогда не осекался; но два раза мною, извергом, направляем был на отнятие жизни твоей и в оба раза осекался. Видя столь явное покровительство Божие, спасающее тебя, решился я возвестить тебе, не отлагая ни мгновения, и с сею хранящею тебя силою Всевышнего поздравить. Теперь голова моя в твоей воле, и я не достоин более тяготить собою землю.

Монарх, выслушав сие, встал с постели, и оставив преступника, несколько фаз прошел по комнате, не говоря ни слова, и наконец обращаясь к нему, сказал: «Послов ни секут, ни рубят; покровительство Божие раскаянием твоим более еще ощущаю; Бог тебя простит! И после сего не отменил милости своей к нему.