Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести) Страница 49

- А я зато был красивый.

Засмеялись.

Отец Дзыни вообще довольно известным дирижером был. Дирижировал всю дорогу, жили они неплохо: породистая собака, рояль. Теперь уже, конечно, не то. Серебро продали. Бисер уронили в кашу. Рояль разбит. Собака умирает. Минор.

Правда, Дзыня сам дирижирует теперь, но пока без особого успеха.

Сели на кухне, я быстро перед ним, как на молнии, всю душу открыл. Дзыня говорит:

- Ты неверно все делаешь! Стихи надо по заказу писать, к случаю, тогда и деньги и известность - все будет!

- А думаешь, удастся мне: стихи сочетать и научную деятельность?

- Уда-астся! - Дзыня говорит.

- А давай, - говорю, - я буду писать стихи, а ты будешь их пробивать. А считаться будет, что мы вместе пишем.

Дзыня подумал одну секунду.

- Давай!

- Только ты все же, - говорю, - серьезной музыкой занимаешься, я наукой. А для стихов, мне кажется, нам псевдонимы придумать надо.

Долго думали, напряженно, придумали наконец: Жилин и Костылин.

Дзыня говорит:

- Я немного вздремну, а ты работай! На карнизе лягу, чтобы тебе не мешать.

Лег Дзыня на карнизе спать - я голову обвязал мокрым полотенцем, стал сочинять.

Час просидел - два стихотворения сочинил, но каких-то странных.

Первое:

Жали руки до хруста

И дарили им Пруста.

С какой это стати, интересно, я должен кому-то дарить Пруста?

Второе:

С праздником Восьмого марта

Поздравляем Бонапарта!

При чем тут Бонапарт - убей меня Бог, не понял! Да-а. Видно, краткость - сестра таланта, но не его мать!

Дзыня просыпается, влезает в окно - бодрый уже такой, отдохнувший. Смотрит мои стихи.

- Годится!

Особенно готовиться не стали, выгладили только шнурки. Вышли на улицу, пошли. Первым учреждением на нашем пути Госконцерт был. Заходим в кабинет к главному редактору - женщина оказалась, Лада Гвидоновна.

- Вы поэты? - спрашивает.

- Поэты!

С подозрением косится на мой пахучий портфель - не хочу ли я тут подбросить ей труп?

- Ну что ж, - говорит. - Давайте попробуем! Тут заказ поступил от ГАИ - ОРУДа - песню для них написать... Сможете?

- Сможем!

Сел я за столик у дивана, карандаш взял. Дзыня, верный товарищ, рядом стоял, кулаками посторонние звуки отбивал.

Минут двадцать прошло - готово!

Я пошел служить в ОРУД,

Это, братцы, тяжкий труд:

Столько лошадиных сил

А я один их подкосил!

Посади своих друзей,

Мчись в театр и в музей,

Но - забудешь про ОРУД

Тут права и отберут!

Где орудует ОРУД,

Там сигналы не орут,

Не бывает катастроф

И любой всегда здоров!

Прочла Лада Гвидоновна. Говорит:

- Но вы-то понимаете, что это бред?

- Понимаем!

- Впрочем, - плечами пожала, - если композитор напишет приличную музыку, может, песня и пойдет. Тема нужная.

235

- А какой композитор?

- Ну, маститый, надо думать, сотрудничать с вами пока не будет?

- Все ясно!

Вышли мы на улицу. Дзыня говорит:

- Знаю я одного композитора! На последнем конкурсе я симфонией его дирижировал... Полный провал! Думаю, он нам подойдет.

Приехали к нему, какая-то женщина - то ли жена, то ли мать, а может, дочь? - говорит:

- Он в Пупышеве сейчас, там у них творческий семина-ар!

- Ясно!

Стали спорить с Дзынею, кому ехать.

- Ты Жилин, - говорю. - Ты и поезжай!

- Ты перепутал все! - говорит. - Ты Жилин!

На спичках в конце концов загадали - выпало, конечно, мне ехать!

Сначала я не хотел пахучий портфель свой брать, потом вдруг жалко как-то стало его - пусть хоть воздухом свежим подышит, погуляет!

Пока ехал я туда, волновался: все-таки Пупышево, элегантное место, Дом творчества!

Но к счастью, все значительно проще оказалось: домик стоит на краю болота, поднимается холодный туман.

И все.

Зашел я внутрь, по тускло освещенным коридорам походил... никого!

Потом вдруг запахи почуял... Столовая.

Вхожу - официантка мне грубо говорит:

- Ну что? Долго еще по одному будете тащиться? Через десять минут ухожу, кто не успел - пусть голодный ходит... Вы что заказывали?

Что я заказывал? Довольно трудный вообще вопрос.

- Сырники или морковную запеканку? Прям даже и не знаю, что предпочесть!

- А мяса нельзя? Посмотрела на меня.

- Ишь! Мяса!.. Один хоть нормальным человеком оказался!

Приволокла мне мяса. Большая удача! Подходит ко мне распорядитель с блокнотом.

- Сердыбаев? - говорит.

- ... Сердыбаев!

- Только что приехал?

- Да.

- Ну - как там у вас в Туркмении с погодой?

- Чудесно.

- С кем будете жить?

Прям, думаю, даже так?

Определился в шестой номер, где как раз нужный мне композитор жил. Вхожу - довольно молодой еще парень, сидит, кипятит кипятильничком в кружке кипяток.

- Ты что? - говорю. - Ужин же как раз идет! В темпе!.. Ну, пойдем!

Привел я его в столовую, говорю:

- Уж накормите его, прошу!

После ужина композитор мне говорит:

- Может быть, сходим тут неподалеку в театральный Дом творчества?

- Давай!

- Только у меня будет к вам одна просьба...

- Так.

- Если увидите там японок - не приставать!

- ... К японкам? Ну, хорошо.

И пока шли мы с ним в темноте, я все хотел спросить у него: "А есть они там?"

Но не спросил.

А там вообще оказалось пусто! Только в столовой двое - явно не японского вида - стояли, раскачиваясь, по очереди пытаясь вложить замороженную коровью ногу за пазуху, нога со стуком падала, - и это все.

Когда мы вернулись, композитор сказал:

- Не возражаете, если я открою окно?

- Пожалуйста!

Всю ночь я мерз. Ну, ничего! Не так уж это много: не приставать к японкам и спать при открытом окне. Ничего страшного.

Для моего скоропортящегося портфеля это даже хорошо!

Всю ночь я мерз - и с благодарностью почувствовал, как на рассвете композитор покрыл меня своим одеялом.

Во время завтрака подошел ко мне один из проживающих, сказал жалостливо:

- Вас, наверное, послушаются. Скажите коменданту, чтобы не запирал бильярдную на замок.

Неожиданно я уже самым главным здесь оказался! И всюду так: издалека только кажется - дикая конкуренция, чуть ближе подходишь - никого!

После завтрака композитор мне говорит:

- Может быть, прогуляемся немного?

- Можно!

- Только единственная просьба! - Он сморщился...

- Не приставать к японкам! - сказал я. Он с удивлением посмотрел на меня.

- Откуда вы знаете?

- Но вы же сами вчера говорили!

- И вы запомнили?! - В глазах его даже слезы сверкнули!

"Да! - думаю. - Что же за сволочи его окружают, неспособные единственную запомнить, такую скромную просьбу?"

Неужто действительно - я самый хороший человек в его жизни?

На прогулке мы разговорились, я рассказал ему о своих делах, он - о своих... Выяснилось, кстати, что связано у него с японками: во время учебы в консерватории влюбился он в одну из японок, с тех пор не может ее забыть. Все ясно!

После прогулки он сидел за роялем, что-то наигрывая, потом пригласил меня и заиграл вдруг прекрасную мелодию!

- Годится? - резко вдруг обрывая, спросил он.

- Для чего?

- Для твоего текста?

Мы обнялись. Обратно ехал я в полном уже ликовании! Здорово я все сделал! И главное - честно! И человеку приятно, и все счастливы!

Иной раз хочется, конечно, приволокнуться за хорошенькой японкой, но можно же удержаться, тем более если человек просит!

Утром зашел я за Дзыней, понесли Ладе Гвидоновне песню.

Лада Гвидоновна наиграла, напела.

- Что ж, - говорит. - Для начала неплохо! Хотите кофе?

- Не знаем, - говорим.

- Учтите: мы только хорошим авторам кофе предлагаем.

- Тогда хотим!

Жадно выпили по две чашки. Лада Гвидоновна в какой-то справочник посмотрела:

- Вам за ваш текст полагается двадцать рублей.

- А за подтекст?

- А разве есть он у вас?

- Конечно.

- Тогда двадцать пять.

Стоим в кассу, подходит к нам Эммануил Питонцев, руководитель знаменитого ансамбля "Романтики".

- Парни, - говорит, - такую песню мне напишите, чтобы английские слова в ней были.

- А зачем?

- Ну, молодежь попсовая - длинноволосая эта, в джинсах - любит, когда английский текст идет.

Приехал я домой, написал - самую знаменитую нашу впоследствии песню:

Поручите соловью

Пусть он скажет: "Ай лав ю!"

Утром думаю: все, хватит! Пусть Дзыня теперь в Пупышево едет! А то текстов не пишет, с композитором не контактирует, а получает половину гонорара в качестве Костылина.

Вызываю его:

- Поезжай в Пупышево! Все я сделал уже - на готовое, что ли, не можешь съездить? Подселишься к композитору в шестой номер и сразу же скажешь: что любишь тех, что при открытом окне любят спать, а ненавидишь тех, которые к японкам пристают. Запомнил? Или тебе записать?

- Запо-омнил! - Дзыня басит. Уехал он, а я все волновался, ведь перепутает все, наоборот скажет!

Так и есть! Появляется, без каких-либо нот.

- Перепутал! - говорит. - Все наоборот ему сказал! Эх, записать надо было - ты прав.