Сергей Залыгин - Экологический роман Страница 5

- И охота вам, товарищ инженер? Это же - спецконтинент!

- Спецконтингент! - поправил окружкомовец.

- Он самый!

В Салехарде Голубев, повстречавшись с начальником ихтиологическойлаборатории, допытывался: рыба-то будет ли в неводе, которым Обь нынчеперегораживают?

- Ой, не знаю! Ой, не знаю, не знаю! - простонал ихтиолог, схватилсяза голову. - Со своей стороны я предупреждал. Но когда дело провалится,кого сделают ответственным? - меня и сделают. Тебе-то, Голубев, что! Тебяне сделают!

- А кто придумал-то? - хотел узнать Голубев. - Не сам ли первый?

- По секрету - так Семенов. Директор рыбокомбината. Отличитьсяхочется, орден получить, вверх пойти. И так сыр в масле, нам с тобой снашими пайками не снится, а вот ему все мало!

Еще недели через три невод через проруби (вручную долбили по всейширине реки) опустили в воду. Двое суток простоял тот колоссальный неводподо льдом, и тогда был объявлен подъем, а день подъема - днем торжественным. Солнышко в тот день с любопытством поглядывало на землю, назаледеневшую Обь, на мыс Ангальский, на мыс Каменный - что происходит? "Вот уж буду подниматься в небо выше да выше - рассмотрю все домелочи. Меня все на свете касается, все интересует!"

Толпа людей вдоль поперечной от берега к берегу проруби человек,наверное, двести - во главе с первым ждала сигнала. Распорядителем былСеменов - очень подвижный небольшой человечек, рожденный бытьраспорядителем, а также директором Салехардского рыбокомбината.

Сигнал с берега - игрушечный оружейный хлопок в белый свет как вкопеечку, и включен движок. Движок крутит динамо, динамо подает ток налебедки, лебедки со скрежетом наматывают трос - ура! ура! начался подъем!..Уже неводная дель пошла через прорубь, вот она - на поверхности льда повсей ширине Оби от правого к левому берегу. Оркестр: "Легко на сердце отпесни веселой..." И ведь похоже было - у многих легко было на сердце, умногих, только не у всех - астраханцы не радовались. Южные люди, ониставили невод, а до того рыбачили каждый сам по себе - долбили на Обилунки, блеснили нельму, налима, щуку. Лица у них были обморожены,сплошные струпья, кожа с рук сползала клочьями, но кормиться, семьикормить надо.

Местные жители астраханцев ругали, но ругали уважительно:

- Ну заразы! В фуфаечках на льду сидят! Сразу видать: кулачье!

Местные жители уже забыли: они тоже были из "кулачья", их в тридцатые годы, в коллективизацию, за Круг сослали.

Невод астраханцы ставили, а теперь поднимали старательно - имжалованье шло, им пайки шли, фуфайки, рукавицы, пимы и портянки казна выдавала, рыбокомбинат (товарищ Семенов) выдавал, и астраханцы робили ладно, но молча: в удачу не верили.

Вдоль главной проруби, через которую должна была подняться мотня, стояли лошадки, запряженные в дровни, им предстояло возить рыбу - тонны и тонны - на берег, по берегу на Салехардский рыбокомбинат. А еще в ожидании торжественной минуты была здесь знаменитая в Приобье, на весь Ямал знаменитая рыбачка Таисия Шуплецова - женщина видная, румяная. Малица на ней крыта темно-синим материалом, капюшон горностаевый. Шуплецовой предназначалось: взять из невода самую первую рыбину, поднять над головой и сфотографироваться. Фотографию эту вместе с рыбнымиконсервами-деликатесами задумано было отправлять на фронт.

Однако?

Вот и мотня пошла, пошла хорошо и ровно, без перекосов спецконтингент поставил невод умело, - но шла она пустая, рыбки - ни одной.Оркестр попикал-попикал, смолк. Начальство начальственно, но тоже смолкло. Лебедки притихли. Стало слышно, как вздыхают, переступая с ноги на ногу, лошадки.

Наконец вышла на лед вся мотня - астраханцы подняли ее вручную, и там, в самом ее конце-тупике, была-таки рыбка нельмушка. Килограмм с небольшим. И Таисия Шуплецова вскрикнула от приятной этой неожиданности, торопливо схватила нельмушку за хвост, подняла ее над головой и сфотографировалась.

Первый сделал жест, оркестр грянул "Легко на сердце...".

Подошел к Голубеву астраханский рыбак Полежаев, не поздоровавшись спросил: правда, нет ли, что он, Голубев, этот невод проектировал? Пришлось сказать: правда. И еще что-то хотел пояснить Голубев, но Полежаев, кивнув, отошел, затерялся в молчаливой астраханской толпе.

На следующую неделю тихий городок Салехард и вовсе примолк: что-то будет? Какое прибудет из Тюмени областное начальство - кого посадят? Кого выгонят из партии? Кому дадут строгача?

Самым распространенным прогнозом было: Семенов ответит! Это он,Семенов, закоперщик! Стыд, срам; война, люди гибнут, а в Салехарде - под музыку одну нельмушку ловят, два месяца невод готовили, стального троса, крупного диаметра, семьдесят километров пошло в дело. Допрыгался Семенов, бойкий шибко! Худо-бедно, а штрафной батальон ему обеспечен!

В воскресенье Голубев снова дежурил в помещении гидрометстанции в Салехарде, опять обрабатывал данные наблюдений, и что-то много емузвонили из аэропорта, оленесовхоза, из больницы, отовсюду справлялись о его здоровье.

И то: Голубева нынче все считали причастным к "неводному делу", вот и хотели узнать о его здоровье.

Очередной звонок:

- Голубев?

- Я! Кто спрашивает? (Голос будто бы знакомый?) - Как это - кто? Семенов - вот кто! Зайди ко мне нынче же. Жду! Сильно жду! Ко мне домой. Приглашаю!

- Я дежурю!

- И я дежурю. День и ночь. Или дежурным жизни вовсе нет? Голубев сказал "приду", повесил трубку. Уже арестован Семенов? Под домашним арестом? И Голубева вызывают - свидетелем по делу?

Шел Голубев вдоль Полуя, через речку Шайтанку, шел, все больше ибольше убеждаясь в догадке: следователь вызывает!

Дом Семенова, на отшибе от рыбоконсервного комбината, небольшой, аккуратный, с расчищенной от снега дорожкой, с распахнутой калиткой, гудел громко и весело, далеко было слышно: гулянка! И на крыльцо из дома то и дело кто-то выскакивал без шуб, без шапок, на морозе (- 42+ С) торопливо сгибался-разгибался раз-другой и обратно в дом, в гул, в немалую гульбу.

"Дрова, что ли, рубят?" - подумал Голубев, подошел ближе, понял: здесь не дрова рубили, здесь строганину строгали - тонкие ломтики замороженной нельмы.

В доме же - дым коромыслом, песни, крики, все к Голубеву пристали:

- Зачем опоздал? За опоздание - штрафную! Хозяина не уважаешь?Еще штрафную!

Понять невозможно, в чем дело, а к Семенову не подступишься, егоцелуют, его обнимают, качают, целуют снова - в чем дело-то?

Показалось Голубеву - самый трезвый человек здесь первый секретарь, не кричит, не целуется и на ногах держится, Голубеву кивнул благосклонно.У первого он и решился спросить:

- По какому случаю? Собрались?

- Как это - по какому? - с недоумением отозвался первый. - Обь-то перекрыли! До сих пор никогда нигде от истоков до устья никто Обь не перекрывал: великая река! А мы? Мы перекрыли! Впервые в истории!Подойди-ка поздравь Семенова. От души!

- С чем? Поздравить?

- Как это - с чем! Он же - на повышение! На какое? Он в Москву! Как бы и в заместители народного комиссара рыбного хозяйства. К самому наркому Ишкову! У нас весь Ямал под Ишковым ходит! Весь Ямало-Ненецкий округ! Теперь у нас при Ишкове свой человек будет.

Голубев Семенова поздравлял. И на крыльцо строганинку строгать бегал. И упился и даже прихворнул, после того на дежурство по гидрометстанции не вернулся. Быть бы ему с выговором в трудовой книжке, если бы он не догадался сказать начальнику станции:

- Что правда, то правда - прогул. Форменный прогул! Вместе с первым и гулял!

Самое же большое впечатление осталось у него от того, что на гулянке в доме Семенова то и дело провозглашалось на равных два девиза:

1. Все для фронта!

2. Война все спишет!

Голубев любил пересказывать свою жизнь, случаи этой жизни, самому себе. Друзей у него не было, жене (жена Татьяна нынче работала на строительстве оборонных заводов сразу в двух городах - Омске, Новосибирске) рассказы мужа когда-то не показались, не вызвали интереса, и Голубев замолчал. Может быть, и на всю жизнь замолчал перед Татьяной.

Зато Голубеву слушать Голубева было интересно, хотя он и понимал кому-кому, а самому себе ничего не стоит втереть очки! Но все равно он заранее к беседам готовился, отбирал материал. Рассказ "Золотая рыбка" таким материалом, безусловно, был, но тут вскоре и еще случай - под названием "Волчья стая". К золотой рыбке отношения тот случай не имел, но сам по себе звучал, и дело было за немногим: одно к другому подверстать, одно и другое запомнить, чтобы из случаев складывалась жизнь. Собственная, не чужая.

Дней через пять после мероприятия "золотая рыбка" Голубев отправился с инспекторским барометром в крохотную факторию Надым (двадцать пять домов) на реке того же названия.

До поселков Вануйто, Кутупюган и Нори с запада на восток вдоль берега Обской губы ехал он по-разному - на лошади, на собаках, на оленях; но вот и последний перегон от Нори на юг. Попутчиков пришлось, ждать долго - неделю в заезжем доме. Попутчики, четыре оленьих упряжки, со дня на день должны были двинуться вверх по Надыму, там паслись, копытили из- под снега мох ягель огромные оленьи стада, и ехать туда - это со дня на день, а пока что день за днем оленщики в заезжем доме в фактории Нори гуляли - водку пили, спирт пили, а Голубев их ждал - когда кончат пить?