Владимир Кожевников - Забытый - Москва Страница 50

- Ты взгляни. Шишки наши какими были, такими и остались. Завоевали нас татары, землю нашу кровью залили, ограбили дочиста, голыми пустили, надругались несказанно! И что?! Шишкам нашим - что? Как сидели, так и сидят! Как драли с нас три шкуры, так и дерут, а теперь еще и хозяевам новым! И главное: между собой так и продолжают кусаться, царапаться, кусок друг у дружки из глотки рвать, да собственную колту набивать. Мразь!!!

"Вот это да!" - Дмитрий старательно отводил взгляд, боясь сбить, отвлечь собеседника от так понравившихся ему речей, шедших, видимо, из самых глубин души. Павел увлекся, сверкал глазами:

- Кто из них о людях думает, о Руси, о том, чтобы из-под татар вырваться?

- Ну уж ты... Я надеюсь, каждый думает.

- Из простых, может, и каждый. А из шишек,.. Но теперь уже не о них речь. Черт с ними! А вот простых людей беда эта великая сплотила. Раньше, когда беды, врага не было, все одинаково смотрели: на все плевать, лишь бы мне хорошо. Сейчас - нет! Заметил? Впрочем, ты литвин, ты наших бед можешь не понимать, но... Сейчас каждый друг с дружкой тесней сомкнулся. Дружней жить стали. Общая беда - куда от нее? Вместе легче. И народ стал добрей! Помогают друг другу, поддерживают. Ведь татары - это что? Это наказание Господне. В чистом виде! За грехи наши, за гордыню, за то, что погрязли в вожделениях: власти, денег, баб чужих, земель и прочая, и прочая - так вот вам за это! Царь Навуходоносор! (Дмитрий содрогнулся: "И этот про Навуходоносора! Это же Алексия мысль, слово в слово!") Один к одному - и объяснять ничего не надо. И для того, чтобы избавиться от Навуходоносора, себя переделать надо. Добрым стать к ближнему, мысли мерзкие, грязные изжить... Человека перевоспитать! А это долгая история. И в Библии сказано: раз Бог послал Навуходоносора - терпи! Переделывайся, расти. И тут вдруг ты!

- Я?!! - Дмитрий чуть со ступенек не съехал.

- Да. А что?

- Ну... Как-то рядом с Навуходоносором, так, сразу...

- А зря, что ли, я тебе говорил, что ты человек незаурядный.

- Ну разве что не совсем уж заурядный...

- А! Верно! А я только собрался объяснять тебе разницу. Бывают люди заурядные, не заурядные и незаурядные. Ощущаешь различие?

- Между последними не очень.

- Так вот. Заурядные сидят среди нас, едят, пьют (до потери образа вон) и не пробуют даже раздумывать о своем существовании. Не заурядные пытаются это существование осмыслить. Люди же незаурядные его не только осмысливают, но пытаются изменить. Причем они могут и не быть умнее не заурядных, но делают всегда больше тех, всегда. Вероятно, их ведет Бог, хотя... - Павел перекрестился, помолчал, - ... хотя это не значит, что ты будешь поступать правильно. По крайней мере с точки зрения людей...

- Как же так?!

- Ну, пути Господни... сам знаешь. А вот насчет людей... Вот ты теперь думаешь, что коль расколотил татар, то это безусловно хорошо.

- Безусловно! - у Дмитрия ожесточилось лицо, он с неприязнью подумал: "неужели могут найтись такие, кто увидят в его победе что-то отрицательное?!", - а как же иначе?

- Возможно и иначе.

- Не может быть.

- Может.

- Тогда объясни - как. - Дмитрий рассердился: "Выпендривается. Теперь, когда татар побили, можно и повыпендриваться. Засранец! Что ж мне, бежать надо было или как?"

- Думаешь - выпендриваюсь? Нет, я от Библии пляшу. Коли ты татар разбил, значит, разбил Навуходоносора. Значит, избавление не за горами. Люди еще проникнуться не успели тем, что вместе надо, что дружно надо, что нельзя завидовать, отнимать у слабого, обманывать и прочее, а надо стеной друг за друга! А от наказания уже избавились. Значит, можно все по-старому! Как только внешний враг исчезнет, люди сразу же перегрызутся между собой, и все вернется на круги своя. Понимаешь ли меня? Согласен ли?!

- Понимаю, Павел, вполне понимаю. И согласен почти во всем. Только одно возразить хочу. Если я смотрю узковато, то ты, по-моему, слишком широко. Ведь татар побить, не поле перейти, и даже - не жизнь прожить. Это так много, так надолго... что, может быть, только я один пока вполне это осознаю. Очень долго еще придется нам сплачиваться и помогать друг другу, прежде чем татары отвалятся от нас. Думаю, что ты быстрым своим умом перескочил сразу в конец проблемы: что получится в результате. Исчезнет враг внешний, начнутся свары внутренние. Опять! Но до того надо еще этого внешнего врага убрать. А для этого - заметь себе: если мы уже сейчас начнем! - потребуется столько времени, усилий, крови, значит и сплочения и сроднения, столько всего-всего, что они, победив, может, уже и не захотят больше между собой собачиться? А? Не допускаешь? А я на это надеюсь.

Солнце за Волгой поднялось уже довольно высоко. Вокруг них начали просыпаться и шевелиться люди. Некоторые поднимались, прислушивались, перебирались поближе. Видно было, как это не нравилось Павлу. Он замолчал, некоторое время неприязненно оглядывался и вдруг резко поднялся:

- Я буду Бога молить, чтобы ты оказался прав. И вот скажи мне теперь; когда я назвал тебя человеком незаурядным, разве я был неправ?

Дмитрий улыбнулся, пожал плечами.

- Ну вот. А ты - лесть, лесть. Прощай. Дай тебе Бог.

- До свиданья. Как тебя найти, ежели что? - Дмитрий понял, что это единственный, пожалуй, человек в Нижнем, с которым ему хочется встретиться еще и говорить, долго говорить обо всем на свете.

- По утрам здесь. А так - спроси любого, - Павел повернулся и пошел неспешно, высокий-высокий и тонкий, как засохшая ель.

Они не встретились больше ни разу. Только разговор этот Дмитрий помнил всю жизнь.

* * *

- Митя, можно к тебе? - Люба бочком высунулась из-за двери и загадочно, заговорщически улыбнулась брату.

- Сестренка! Иди, иди! - Дмитрий приглашающе замахал рукой, смотрел весело-выжидающе.

- Ты один? - Люба знала, что он один, но этим вопросом настраивала на конфиденциальный лад.

- Один, один! Да входи ты! Садись! - Дмитрий выскочил из-за стола, схватил ее за руку, потащил к лавке, усадил, заглянул в глаза жадно. - От него?!

- Не-ет...

- А что же?

- А если я к тебе так, повидаться зашла? соскучилась?

- Я всегда тебе рад, - Дмитрий обнял ее за плечи, поцеловал в щеку, только не лукавь. ТЫ так просто никогда не заходишь. А могла бы...

- Вот я и зашла.

- Врешь ведь! "Ты один?" - это что?

- Вру, - засмеялась Люба, - а весть все же не от него. Отсюда, но важная очень,- и понизила голос, - смотри, не выдай меня отцу Алексию, а то я пропала.

- Ну-ну!

- Данило Феофаныч намекнул мне, чтобы я Митю помогла поскорее из Нижнего возвратить.

- Да ну-у! Ай, мудрецы! Почуяли все же, что жареным запахло! - Дмитрий ударил в ладоши и крепко потер их друг о друга. - И как же он намекал?

- Сказал: боюсь, как бы теперь Константиныч не загордился. Вдруг начнет татар пуще задирать. А из Сарая, сама, мол, знаешь, как аукнуться может. А то, не приведи Господь, к зятю претензии начнет предъявлять. Я, говорит, даже с дядей по этому поводу поспорил.

- С дядей?! Значит, Алексий не хочет Дмитрия возвращать?!

- Не то чтобы не хочет. Но вроде как считает, что ничего особенного не произошло, что нет никакой причины для беспокойства.

- Данило беспокоится, а Алексий нет? Что-то тут не то... Алексий всегда опасность раньше других чует. Иван Родионыч сказывал, как он и Данилу одергивал, когда тот рискнуть пытался. Не-ет, не то что-то. А что?

- Мить, а не сам ли митрополит через Данилу действует?

- Во! Вот это похоже! А ты быстро соображаешь, однако.

- Приходится. С кем поведешься...

- Та-ак. Алексий не хочет показать... И как же нам тогда повыкобениваться с тезкой, чтобы позиций побольше у него выбить? А?!

- Это с ним бы посоветоваться.

- Хорошо. Пиши ему письмо и - быстро по своим каналам. Как будто я ни сном, ни духом. А с ответом - ко мне. Что-то он надумает, а что-то и мы добавим. Вот так, святой отец! Против НЕГО, - он закатил глаза вверх, - не попрешь! Господи! Вижу, что помогаешь мне! Значит, прав я и правильно делаю! Благодарю тебя, Господи! - Дмитрий оглянулся в передний угол и широко перекрестился.

* * *

Ответ не заставил себя ждать:

"Милая Аня, хорошо, что письмо твое успело вовремя. Потому что я совсем собрался домой и уже приготовил послание брату твоему, чтобы он под любым предлогом вызвал меня к себе.

Здесь такое творится, что в письме не расскажешь. Я заключил одно: делать здесь больше совершенно нечего. Хотя карьера моя после победы над Пулад-Темиром пошла сказочно: Дмитрий Константиныч объявил меня главным воеводой княжества и подчинил мне не только все свои войска, но принудил то же сделать брата, Бориса Городецкого. Так что в княжестве Нижегородском положение мое установилось гораздо выше, чем положение Василь Василича в княжестве Московском. Я это, конечно, никак серьезно не воспринимаю, а вот бояре московские и даже сам митрополит должны воспринять. И устроишь это ты. Брата держи в курсе полностью, чтобы он не волновался, но вмешиваться не давай. Если он начнет активно настаивать на моем возвращении, то может спугнуть Алексия, и тот решит отказаться от моих услуг. Тогда и Дмитрий, боюсь, ничего не сделает.