Николай Наседкин - Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве) Страница 55

И вот именно с холода, охватившего сердце Раскольникова при безобразном ответе своего тёмного двойника, и начался его, Раскольникова, размышленческий мучительный путь, который привёл его не к самоубийству, а к покаянию, к обновлению души, к вере в жизнь, ко Христу.

К воскрешению...

3

Впрочем, и Свидригайлова нам "хоронить" ещё рано.

И стоит вернуться на мгновение к теме точек соприкосновения между этим героем и автором. Беглое, в скобках, отождествление К. Накамурой жены Свидригайлова Марфы с женой Достоевского Марией может вполне получить какие-то основания, если заглянуть в комментарий С. В. Белова к "Преступлению и наказанию", где утверждается, что имя этой героини романа восходит к евангельской Марфе156. Но если это так, то надо вспомнить, что у Марфы есть сестра и именно - Мария. Иисус Христос, остановившись в доме Марфы и заметив разительную разницу между сёстрами в отношении к жизни, сказал: "Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё"157. Если, создавая образ жены Свидригайлова, Достоевский помнил-вспоминал свою жену, то не соединил ли он, действительно, их именами родных евангельских сестёр и не подчеркнул ли именно именем Марфа как раз то, что не нравилось ему в реальной Марии Дмитриевне - её "забота и суета о многом" в ущерб "благой части"?

Стоит прислушаться и к мнению такого известного достоевсковеда, как М. С. Альтман, который сделал интересное наблюдение: привычка жены Свидригайлова настойчиво напоминать ему о необходимости завести часы имеет нечто общее со страстью первой жены Достоевского, самолично заводившей настенные часы до упора, до разрыва пружины...158

Если схожесть между этими двумя женщинами - созданной в воображении писателя и реальной - есть-видится, то тогда и вполне объяснимо, почему Марк Слоним подсознательно "состарил" в своей уже упоминаемой книге бедную Марию Дмитриевну - Марфа Петровна в романе даже старше своего мужа на целых пять лет.

Позволим себе ещё чуть-чуть продвинуться по этому опасному, но весьма заманчивому пути - сопоставлений-сравнений автора с героем, поисков параллелизма в их судьбах. К. Накамура намекает на то, что Достоевский образом-судьбой Марфы Петровны как бы признаётся в своих чёрных мыслях по адресу своей несчастной жены Марии Дмитриевны. Что ж, нам, начитавшимся З. Фрейда, вполне можно предположить и такое. Но сразу же надо уточнить-подчеркнуть, что если даже это и так, то в романе всё, что связано с семейно-супружеской драмой писателя, дано в гротескном, преувеличенном, доведённом до запредельной крайности виде. В реальной жизни Достоевский не отважился сделать решительный шаг - оставить-бросить больную умирающую жену, но, видя-сознавая, что из-за этого теряет Аполлинарию (по крайней мере, так ему казалось), он ждал, не мог не ждать (не будем всё же говорить - желал!) смерти Марии Дмитриевны; в романе Свидригайлов, поняв, что при живой жене он даже и думать-мечтать не смеет о Дуне, решается на самые крайние, преступные меры... В действительной жизни Фёдор Михайлович, увидев-узнав, что его юная возлюбленная уходит-ускользает от него, мольбами и унижениями пытается вернуть её любовь, выпрашивает знаки внимания, как милостыню; Аркадий Иванович в романном мире от мольб и уговоров переходит вскоре к прямому преследованию, шантажу и даже угрозе насилия, опять решаясь на преступление... Ну и, разумеется, финалы жизненного и литературного сюжетов, имеющих общую основу, значительно, а точнее сказать, - кардинально разнятся: писатель, пережив крушение любви-страсти, возрождается к новой жизни, начинает создавать-рождать великое произведение; его герой добровольно отправляется "в Америку", в "баньку с пауками"...

Но, надо полагать, Фёдор Михайлович, описывая путь Аркадия Ивановича к пожарной каланче, под которой суждено было тому покончить счёты с жизнью, цепочку-ход его суждений-умозаключений проверил, так сказать, на достоверность личным болезненным опытом. Хотя, стоит ещё и ещё раз подчеркнуть капитальнейшее, основополагающее отличие Свидригайлова от автора-создателя: Аркадий Иванович - безобразный по натуре, по воспитанию, по складу мыслей и характера человек; человек, как он сам себя характеризует, "развратный и праздный". Не лишён основания и приговор-характеристика даже Лужина по адресу Свидригайлова: "Это самый развращённый и погибший в пороках человек". (-5, 273, 280)

Свидригайлов и сам знает, что он погибший - и не только в пороках, но и в самом прямом смысле слова погибший человек. Авдотья Романовна последняя и единственная его надежда удержаться на этом свете, ещё остаться-продолжить жить. Увы, с её стороны он не может ждать не только терпимости и сострадания (каковыми одаривала порой Аполлинария Достоевского): Дуня его презирает и даже ненавидит - для неё он однозначно отвратителен. А Свидригайлов даже в вине растворить-утопить своё отчаяние не может, ибо, хотя в молодости и отдал обильную дань Бахусу, теперь даже шампанское не любит и не переносит (как, к слову, и сам Достоевский). Его любовь к Дуне - это ещё и не просто влечение пожилого угасающего мужчины к молодой прекрасной девушке, но и его страстное желание хоть кем-то, наконец, стать. Он признаётся Раскольникову: "- Верите ли, хотя бы что-нибудь было; ну, помещиком быть, ну, отцом, ну, уланом, фотографом, журналистом (добавим от себя - писателем! - Н. Н.)... н-ничего, никакой специальности! Иногда даже скучно..."

Аркадий Иванович надеется-мечтает обрести "специальность" если не любимого, то хотя бы любовника. Это его последняя надежда. И разговор у них с Раскольниковым недаром вдруг соскакивает на самоубийство. Вспомним, что диалог этот происходит в трактире буквально за полчаса до того, как Свидригайлов заманит Дуню в квартиру-ловушку. Раскольников, рассуждая о склонности собеседника к разврату, говорит, что - "это болезнь и опасная". Свидригайлов, мысленно, скорей всего, готовясь к судьбоносному свиданию с Дуней, многозначительно отвечает:

"- А, вот вы куда! Я согласен, что это болезнь, как и все переходящее через меру, - а тут непременно придется перейти через меру, - но ведь это, во-первых, у одного так, у другого иначе, а во-вторых, разумеется, во всём держи меру, расчёт, хоть и подлый, но что же делать? Не будь этого, ведь этак застрелиться, пожалуй, пришлось бы. Я согласен, что порядочный человек обязан скучать, но ведь, однако ж...

- А вы могли бы застрелиться?

- Ну вот! - с отвращением отпарировал Свидригайлов, - сделайте одолжение, не говорите мне, - прибавил он поспешно и даже без всякого фанфаронства, которое выказывалось во всех прежних его словах. Даже лицо его как будто изменилось. - Сознаюсь в непростительной слабости, но что делать: боюсь смерти и не люблю, когда говорят о ней. Знаете ли, что я мистик отчасти?.." (-5, 444)

Он так мистически боится смерти, что придумал для своего грядущего самоубийства своеобразный эвфемизм - вояж в Америку. Об этом вояже он говорит-поминает в разговорах с Раскольниковым, с Соней Мармеладовой. И, между прочим, эта игра в слова тоже доставляет ему некое сладострастно-болезненное наслаждение: Раскольников, спустя время, интересуется, мол, скоро ли в вояж-то? Свидригайлов с "коротким" и "громким" смехом отвечает: "А если б знали вы, однако ж, об чём спрашиваете!.." (-5, 276)

Итак, о мистическом страхе смерти говорит-утверждает человек, который уже предчувствует-знает, что через несколько часов он, вероятнее всего, отправится в Америку. Кстати, забегая вперёд, можно отметить, что в мистическом страхе смерти романные двойники - Раскольников и Свидригайлов абсолютно схожи. Автор констатирует: "В сознании о смерти и в ощущении присутствия смерти всегда для него (Раскольникова. - Н. Н.) было что-то тяжёлое и мистически ужасное, с самого детства..." (-5, 416)

Но ещё Э. Дюркгейм, а теперь вот и Г. Чхартишвили, уважаемые суицидологи, подсказали нам, что многие самоубийцы до своего рокового шага боялись смерти, отрицали её и даже осуждали покончивших с собой. Процесс этот - от отрицания смерти до исполнения автоприговора - детально, со всеми психологическими подробностями описан-показан Достоевским на примере Свидригайлова.

Он предчувствовал свой трагический конец, но до последнего мгновения пытался избежать его или, по крайней мере, отдалить-отсрочить. Имелось и два варианта для этого: жениться, как он задумал, на 15-летней невинной девочке или же добиться благорасположения Дуни Раскольниковой. Невеста-подросток и в самом деле существует - Свидригайлов ездит в её дом с подарками, охотно рассказывает о ней Родиону Романовичу. Кстати, весьма любопытную реплику бросает Раскольников во время этой грязной исповеди Свидригайлова: "- Одним словом, в вас эта чудовищная разница лет и развитий и возбуждает сладострастие!.." Многознаменательность этой фразы-реплики очевидна, если вспомнить, что сочинил-написал её 45-летний автор, беспрестанно сватающийся к 20-летним девушкам...