Олег Малахов - Liberty Страница 6

Waiting for the trivial telephone call from Mr. Nick Zana I realising I should be a polite young man however could not stop my creative invasion of the oil world. I was a pacifier looking for my pass. Stuart Satclife came to me at night. A girl in a rouge jacket puts a stone in her pants. No one predicted that it appeared to be a rolling one.

No one in my dreams resembles a piano player. Though Stephanie was too persistent in looking for the password enabling her seeing..seeing a piano player in any dream of hers, thus she got lost in dreams, of hers.

I was the one living once and again leaving home and just trying to read your heart....

getting old at a speed of light... dear.. how shameless it is from my side to make you using your time making me losing my mind.. hard to recognise the ability to write quite a sincere letter to a person like you as if taking a chance to escape nowhere from personal 'inner' phobias. If we get to know each other... hope we would.... you'll probably find it remarkable to interpret these abortions of my life.

Выспавшись в Рио-де-Жанейро, Альто поцеловал Анжелу, как дочь, забыв о своем фотоаппарате и о скучной беседе с Карлом на заре бразильского солнца. Весь в солнечных пятнах, он припарковал машину и влез в прокуренный светопоглощающий клуб, заказал ванильное мороженое с водкой, большой Альто курил безостановочно, Анжела тонула в океане своей менструальной крови, и странные волосы росли на ее ногах, у нее есть стерео в капюшоне ее испытанного парашюта, уносящего ее в тоску безмолвия. Велика была ответственность, которую взвалил на свои плечи Альваро, когда целовал Анжелу губами, не знавшими ничего иного, кроме вкуса гипса в лаборатории. Его модели, несомненно, догадывались, что он изменился, и штрихи его мазков на камне напоминали гроздья волос Анжелы, милой и глупой, не для стынущей бездны стона, для сладкого романа, милой и глупой. Для португальской корриды и карнавалов без права на венерические недуги.

- Все будет хорошо, - отпуская Анжелу в Сан-Паоло, Альваро рисовал ее в своих будущих снах и сгорал от вдохновения.

Ее ждал Карл, влюбляясь в нее еще больше, в ее отсутствующие детали. В ее одежду, когда она стояла так близко в его неожиданных воспоминаниях. В смутный взгляд ее не выспавшихся глаз, рождающих свет подиумов и объективов. Он звал ее, как сестру, руками притягивая к себе, к груди, к душе своей, раскрепощаясь, не пытаясь найти ей замену.

- В какой-то момент мне показалось, что ты не со мной, - отрешенностью своих желаний в контексте произнесенной фразы окутал Карл Анжелу, прячущую глаза.

Prussian blue.

Norway seemed to be dedicated to the snowball giants. A piano player left Norway for any place. He's on the rode. Wether he remembered his sarcastic flat in the heart of Prussian blue or didn't nobody could be sure. He studied the most complicated rhythms and piano compositions and newly born cheeks of his beautiful dream to see Stephanie... And that day he lied on the warm sand in Benin looking in the sun and everything was perfect, he saw her face and definitely recalled his history in Prussian blue.

* * *

Примеряясь к трубам на обочинах, человек с внешностью рисковал дважды. Первый раз в жизни он не подозревал о неразделенном чувстве, чувствовал упоение от связи с человеком, который никогда не любил, но очень хотел воспитывать собственных детей. А второй раз человек с внешностью посмотрел в зеркало и внезапно вспомнил название ненаписанной книги о воспитании.

DJ Shadow с каждодневной девочкой занимался ни чем иным, как сексом по-голландски в Китайском метро без видимого ее желания, но трижды. Они играли в пэйнтбол и выигрывали в казино, и еще больше они выигрывали на скачках, и лучами дискодвижений освещали друг друга, танцевали у океана, ехали на велосипедах в эллипс солнца на горизонте, частицы субтропического ветра и льдинки Антарктического льда заражались их присутствием. И в шоколадном мороженом таяли они, и казалось, будто они не могли усомниться в своем вечном стремлении никогда не расставаться. Их находили в итоге то там, то там, и вовсе в непредсказуемых местах убитыми, с пулевыми ранениями в висках, повешенными на столбах у обочин, впрочем, они не жалеют о судьбоносности своих взглядов, находящих друг друга привлекательными.

Безропотно Анжела писала на карнизы небоскребов, когда летела на злополучных боингах, от сонливости хотелось испускать мочу не торопливо, размерено поливая теплой влагой все вокруг. Капельки ее падали на язык, который Альваро выставил в оконный проем, когда пытался уловить вкус ветра, еще не пришедшего, но уже принесшего тревогу. Анжела делала красивые пируэты в воздухе, дышала струей небосвода, лишь ей доступной, живая искусительница акул шоу-бизнеса, не покорная. И Стефани уже не могла ничего сказать пианисту ни на бумаге, ни на словах вечно истребляемых языков своих предков, лишь кивнуть могла в ответ на его бесконечно ожидаемые и безответные вопросы.

- Почитай глупые рассказы о проститутках 19-го века, - рекомендовал Карл Анжеле, - ты найдешь их забавными. И всунул руки ей в нежную ночную ткань ее белья.

Нет стен.

Стань к стене. Остынь и устань.

Тень.

Маленькие вещицы, крохотные, незаметные, от них полнеют, но о них никто не говорит вслух, и внутренние голоса тешат нутро барабанных перепонок своим щемящим плачем, все из-за каких-то маленьких вещиц, они уводят в сторону и дарят бесплатный отдых от катастроф с символом столбовой двойственности, с достоянием нации без национальностей и с незнанием словарных статей, посвященных этносу. Маленькие вещицы, пустяшные, становятся классикой, золотом эпох, контрольной чертой гениальности.

The Who explained me a lot and who I am, though Kate Bush distinctly understood me, however random nights of seldom lights disturbed the city song of love and passion. She was with eyes of the man who's come from distant clouds. And walking on the moon lonesome sounds heard I heard.

What is ..

Please

Lease and tease ... mea culpa

Cease and bring me home from source of breath ... me...breathless .

It is so wonderful you are recording my remote voices from the behind of sorrow. Reveal so so so tenderly in line in stripe of flow low flowing blow...........

Friends of Lea. Do it now. In pain and un-skinned implanted in decentness of any baby's dream.... Careful. You lock your life. Secrets are still strong and indispensable.

Срывает крышу, и у Анжелы, и у Карла, и у Альваро, и у некогда умершей Анастасии. Пианист никогда не имел ее, лишь брал в займы у Стефани. Робин крышу своего особняка называл "полигоном оргий", он много времени проводил там, любил он там редко, и только самого себя, растопыривая ноги и всовывая внутрь своего ануса ручки вилок и ложек, ему было больно от того, что ни на что, кроме боли он не способен.

Спасите дорогу на Ужгород, раскройте старые карты, где отчетливо видны контуры маршрутов к замкам песчаных королей.

Бородатый мужчина со взмокшей от слез бородой выпил кофе, и теперь его нельзя было узнать, он окунался в мир контрастов. Его борода беспорядочно меняла цвет, бесконечно его зубы то удлинялись, то укорачивались как у оборотня, однако без причины, нервы его рвались, умирали и восстанавливались. Чудный дяденька. Он-то и соблазнил Стефани, мысленно изнасиловав.

Это бесконечное пламя, сжигающее беспечно творчески сломленных личностей; вот она, такая большая и светлая гроза; атомные котята открывают глаза и спрашивают пустоту, чувствует ли она то же самое, если они мечтают о вечном пламени, способном остановить биение сердца.

Где же выход, по очереди они кричали, вопль их был слышен мудрецам в любой точке планеты. Каждый чего-то хотел, и неосуществимость калечила их, неуязвимых, казалось бы, калечимых вечно, уродовала, уничтожала, но их просили хранители их тайн, проговаривали каждому внутрь душевного напряжения: "прости, раскройся хризантемой в боеголовке, расплавься в сонме ангелов небесных городов, прости, притворись родившейся не из-за родов субстанцией света и тьмы, как мы...."

Ребенок сидел у подножия Везувия, открытые глаза ребенка не опознавали цвет магмы, летели птицы и их песни порождали смех. Странными казались птицы, умеющие летать. Восемнадцатого ноября закончилась лекарственная вода. Разобран, как игрушечный домик, расклеен на холодных столбах, расколот на части несоединимые. Сегодня каждый ощутит, как неведомая субстанция с моими чертами лица ворвется в сознание каждого, и принесет ощущение очищения, исчезнув навсегда. Улыбкой встретят избрание мной новой религии неверные, любой звук моей молитвы обязан заставить не умирать цветы, сделает оргазм бесконечным от любого движения любящих людей, и все, что кто-то кому-то не сказал, должно обрести крохотное всеобъемлющее сердце.

И это были даже не звуки крыльев, не птицами были обладатели сверкающих на солнце перьев, ими не могли быть также люди, которые однажды могли нарастить перья и сжиться с ними, совершая изредка безобидные недолгие полеты, и не полетами были те движения, наполнявшие пространство искрометными неподражаемыми звуками. Лишь при определении далеких импульсов чьих-то радостных свиданий и отчаянных стремлений освободиться от нелюбви, тот, кто слышал звуки, слегка похожие на звуки крыльев, осознавал свое полное право соединяться с сердцами ветреных юношей и девушек, заброшенных ветром в мир иллюзий. И не в птиц превращались их крики, зовущие неведомое и неосознанное, стихию, которая не может быть живой и тучей комаров несущей малярию, либо шквалом телефонных звонков, раздражающим даже глухих стариков, телом ощущающих неуемную вибрацию материй. Чем-то иным становился их зов, тяжкий.

Снова словно изнутри.

При странных обстоятельствах оказались там, где были не за чем, и стартовали из ниоткуда. Мы взялись за воображаемые руки, и преодолели миллионы вспышек и отзвуков. Место, где мы договорились встретиться, постоянно изменяло широту и долготу, подобно солнцу, меняющему желания и программу телепередач. Все сели в один и тот же поезд, а потом сошли по трапу одного из самолетов в толерантность необъяснимого ощущения свободы.