Добрые люди - Сергей Степанов Страница 6

знавшим до этого пути людям. Её родители, у которых они поселились после свадьбы, разрывали бедный кулёк напополам, ревниво следя, чтобы ни одному из конкурентов не досталось больше Счастьюшка. Жемчужинка, игриво подглядывающая за взрослыми из пелёнок, беззвучно смеялась бубликом-ротиком, как будто знала наперёд, что ласка и любовь пребудут с ней навеки. Молодых родителей сладчайше отговорили от переезда в далёкий посёлок, где им предлагалась работа с жильём; их холили, лелеяли и самыми шпионски-ухищрёнными способами отсылали гулять и развлекаться, чтобы старые родители могли спокойно соревноваться в количестве пойманных Солнечных зайчиков-улыбок.

Что-то такое, только ещё более ироничное, она отправляла для публикации и очень ждала. Но её всё равно не взяли. И мать, Вера запомнила, сдержанно извивалась губами, узнав об этом, но всё же выпустила что-то вроде «детей рожай», и выражение лица мелькнуло, памятное с детства ещё, когда мать одними глазами, держа бумажки в вытянутой руке, читала Верины стишки. А ещё, когда у Веры однажды устала грудь, и молоко не шло, та проползла в ванную и до унижения больно и целеустремлённо нацедила нужную дозу, лишь бы отправить…

Ну а с Кирюхой всё как-то очень быстро наладилось. Стало таким, каким и должно было быть. Мать словно дождалась: округлилась и покрылась глянцем от этой новости. А тем же вечером в речи отца негромко звякнуло упоминание отдельной квартиры. Андрей тогда был в походе, и её очень обидели сладковатые намёки на то, чем должен заниматься настоящий мужчина. И Вера сама змеилась шёпотом, чтобы не слышала Валька, отвечала матери, что он в этой семье в подобных словах не увязнет… Он их и не слышал. Зато как аппетитно и сочно чвыркали по телефону успехи чьих-то первоначальных взносов, как за семейными ужинами обсасывались размеры чужих окладов. Отец, накашляв в кулачок, брал Андрея за руку и говорил, что есть у них место в институте, такое, что можно… Глядя на это, она мечтала поскорее освежиться глотком работы – им катастрофически не хватало денег даже на добавку к маткапиталу, а в школе с нетерпением ждали её возвращения – но вырваться из детей она никак не могла. И Андрей именно после её жалоб стал всё дольше задерживался на работе, всё чаще выходить в выходные, жертвовать встречами в турклубе. Его было просто не выпихнуть в поход за новыми впечатлениями. Тогда-то и началась эта история с Тулой…

– Мама, мама, а можно мы ещё мультик посмотрим? – Вбежала на кухню дочка.

Она посмотрела на часы, был уже одиннадцатый.

– Ну ладно, пока папа не придёт.

Сказав так, она знакомо заметила тень нависающей вины, но ей нужно было домыть посуду, поставить Андрею… Прощала себя по мелочам – до той поры, пока у неё не появится то, чего ей так не хватает. Сомневалась – не будет ли поздно? Мелькучие мультики и яркие бабушкины игрушки засасывали неповинного ребенка.

Она несколько раз сравнивала фотографии с обеих выписок и не могла поверить, что эти женщины на фотографиях – её мать. Даже когда был подписан договор и ожидалась сдача квартиры, расстояние всё равно продолжало увеличиваться, как будто дельце было вовсе и не в квадратных метрах… С Кириллом по-прежнему никто не нянчился, ей было не отойти от ребёнка! Несмотря на это, Валька всё так же, даже более демонстративно, блуждала по дедко-бабкиным рукам. Но с показухой завершили вчера. Родители уехали на все майские на дачу, внуки остались в городе.

До последнего времени Кирюха много и опасно болел. И если дочка давала ей что-то писать, особенно когда была малепуськой, то с появлением второго ребёнка всё творчество было сначала отложено, потом забыто. Вера утонула в зелени бессонных ночей, в бормочущих рифмах лекарств, в интернетных рассказах и диагнозах, в сверлящем ужасе от ощущения безвольного тела, сорокаградусно стекающего меж дрожащих рук, от ночных пробуждений, разрезающих молнией: «Не дышит!» Вспоминая именно это напряжённое болото (не родовые боли), она даже представить не могла, где найти столько сил, чтобы решиться ещё раз. Ей казалось, что за последние три года она перечувствовала столько, сколько ни одна мать никогда не испытывала, по крайней мере, это касалось отражённого в литературе. Беззащитное младенческое тельце на фоне хмурых вековых елей. Она как-то попыталась описать это словами мужу, родителям, подругам, но или слова в спешке вылетали не те, или они их ловить не пытались… Ни родители, ни муж не понимали её, не поддерживали. Андрей самым больным кусочком отдалялся от этого непонимания: он, бесспорно, жил только для неё и детей, но вся помощь у него как-то скатывалась к деньгам, к выматывающей пашке на работе и дома – словно только этого она от него ждала, словно он видел в ней только голодное тело. Всю суету воспитания двоих детей, все ужасы болезней она переносила одна, совершенно одна. Копила в себе впечатления, берегла нежно чувства, не делясь ими даже с больным ребёнком. И ей уже давно и невероятно сильно, до полового возбуждения, до набухания сосков, хотелось излить эту бесконечную точечку чувств, стройными и ровными рядами слов заполнить окружившие трещины, чтобы заставить хоть кого-то повиниться и приблизиться. И вот теперь, когда Валюшка осенью шла в школу, а Кирюха – в садик, в их новой, пустой и тихой квартирке из-за хмурых, нависших над листом бумаги туч должно было засиять ясное, понятное солнце. Несмотря на то, что в одиночку тянуть кредиты было очень непросто, Андрей был не против, чтобы она вышла на работу не в сентябре, а, например, после зимних. По крайней мере, ещё совсем недавно они на это рассчитывали…

«Может, не говорить?» – хрустнула вдруг ей мысль. Такая голодная и неизбежная, что ноги сами подошли к шкафчику, а руки сами достали ещё одну таблетку и поднесли кружку ко рту.

– Чего глотаем?

Он подкрался настолько неожиданно, что она поперхнулась водой. Он стучал её по спине, но она всё задыхалась. Не могла никак остановиться, опустилась на корточки и долго, до рвоты, кашляла.

– Извини, извини, – лепетал он, – извини, пожалуйста…

Она подняла лицо и захлебнулась в брызгах его испуганных глаз, и слёзы смели горным потоком. На пороге стояли взволнованные дети. У Кирюхи лицо уже было готово излиться, как набухшая губка в чьем-то кулаке.

– Идите…Идите… – ревела она ему и махала рукой в сторону комнаты. – Это я… нервное… у меня… сейчас…

Она просто сидела на полу и плакала… Потом просто сидела… Потом пошла в их спаленку и прилегла… Слышала, как он загоняет детей в