Мирза Ибрагимов - Наступит день Страница 60

Иногда в памяти Керимхана оживали и более отдаленные события его жизни: детские годы, каторжный труд, первый арест и ссылка. Но чаще всего перед его глазами возникала Хавер, и в эти минуты ему казалось, что сырая темница наполняется ароматом весны.

Но теперешнюю жизнь Хавер он боялся себе представить: это могло сломить его, ослабить силу сопротивления, поколебать волю.

И тогда он начинал думать о Фридуне, о Курд Ахмеде, радовался за Арама, которому удалось выскочить в окно и, очевидно, скрыться. Мысли о друзьях вливали в него новые силы и бодрость.

Лишь одного он не мог вспомнить и определить: сколько времени он находится здесь? И как было бы хорошо, если бы он установил хотя бы одно: ночь сейчас или день?

Часто вставал перед его глазами и Гусейн Махбуси. Керимхан отгонял закрадывавшиеся в его душу сомнения. Ему страшно было подумать, что в провале организации виноват он сам со своей излишней доверчивостью. Эта мысль была для него мучительнее всех пыток и истязаний.

"Но ведь арестовали и Махбуси? - успокаивал он себя. - Ведь и этот несчастный, наверное, мучается теперь в такой же стоячей могиле, как я!"

И все же он радовался тому, что не успел познакомить с Гусейном Махбуси Фридуна и Курд Ахмеда. Если он даже честен, то мог под пытками выдать и их!

Это было единственное обстоятельство, которое немного утешало Керимхана.

В один из таких моментов, когда он обретал способность мыслить и вспоминать, неожиданно открылась дверь камеры. Чьи-то руки схватили его и выволокли в коридор.

Больно резанул по глазам свет фонаря.

Керимхана повели к серхенгу Сефаи. В коридоре он встретил согбенною старца, который шел под охраной жандармов. Поравнявшись, Керимхан узнал в нем доктора Симоняна. Симонян тоже узнал в нем его, и по лицу старика скользнула слабая улыбка.

Голова доктора была забинтована. По всему лицу проходила вспухшая красная полоса, очевидно, след от плети.

"Перенесет ли старик эти мученья?" - с болью подумал Керимхан.

Целых два часа пытал Керимхана серхенг, требуя, чтобы тот назвал сообщников, указал, где бы мог скрываться Арам. На все вопросы Керимхан отвечал, как и раньше:

- Не знаю.

- А Фридуна... тоже не знаешь? - вдруг спросил серхенг с расстановкой.

Керимхана первую минуту будто поразили в самое сердце.

"Неужели выдали? - подумал он, и тотчас же перед его глазами встал всегда улыбающийся, умный, добрый Фридун. - Если даже его приведут сюда и поставят перед моими глазами, у меня будет один ответ: "Не знаю" - твердо решил Керимхан про себя.

- Нет, не знаю, - не моргнув глазом, ответил Керимхан серхенгу.

- Послушай, - тоном сочувствия начал серхенг. - Ведь ты напрасно губишь себя. Ты стараешься отрицать ясные как день вещи. А это что?

Серхенг показал Керимхану небольшую записную книжку, отобранную у него при обыске, и прочитал: "Повидать Фридуна".

- Рассказывай теперь, что это за Фридун? Кто он такой? "Ага, значит, никто ничего не рассказал! - подумал Керимхан с радостью. - Они не знают даже, кто он такой".

Серхенг настойчиво повторил вопрос.

- Не знаю я, - ответил Керимхан. - Мало ли на свете людей по имени Фридун...

Серхенг наотмашь ударил его по лицу.

- Увести! - приказал он жандармам.

Керимхана потащили в соседнюю комнату. Два здоровенных жандарма раздели его и стали бить резиновыми дубинками. Керимхан собрал последние силы и, приподнявшись, бросился на жандармов. Один из них ударил Керимхана дубинкой по голове. У Керимхана потемнело в глазах, голова закружилась, и он упал без памяти.

Придя в сознание, Керимхан увидел себя в той же сырой и темной камере.

"Что это?" - почувствовав острую боль в левом глазу, подумал он...

Он пытался приподнять веко, повернуть глазом. Тщетно. Тогда он догадался, что ему выбили глаз. Не выдержав невыносимой боли, он снова впал в беспамятство.

Придя в себя, Керимхан услышал какие-то голоса. Открывали дверь. Его приволокли в другую камеру, которая была просторнее; в ней стояли даже две койки.

Вскоре пришел врач и наложил на вытекший глаз повязку.

"Наверное, следствие кончено и теперь будет суд", - решил Керимхан.

В этой камере он провел день и еще ночь. На другой день дверь открылась, и, как шесть-семь лет тому назад, к нему в камеру втолкнули кого-то. Новый узник упал ничком и принялся тяжко стонать.

Керимхан сразу узнал Гусейна Махбуси. Тот, как бы не подозревая присутствия в камере другого узника, все еще стонал, не подымая головы от пола.

- Не ной! - проговорил Керимхан сухо. - Встань, садись на койку.

Махбуси на минуту притих. Потом пошевельнулся в полумраке. По-видимому, хотел подняться.

Керимхан взял его под руку и усадил на койку. Стоны Махбуси сменились плачущими вскриками.

- Осторожно, брат мой Керимхан, осторожно! Эти негодяи живого места не оставили на мне.

Керимхан ничего не ответил. Молчал и Махбуси. Казалось, в темной и немой камере они изучают друг друга.

Наконец это безмолвие стало угнетать обоих. Первым тяжелое молчание нарушил Гусейн Махбуси:

- Я рад, что мы в одной камере. Вместе и горе кажется легче.

Он снова всхлипнул. Керимхану даже стало жаль его. Слово, сказанное от всего сердца, поднимало человека в его глазах. В голосе Махбуси он уловил нотки искренности.

Не так же ли подавляло одиночество и его самого? Разве не счел бы и он за счастье иметь рядом с собой человека, да любое живое существо - собаку, кошку, даже крысу?

- Эх, Гусейн! - отозвался он на жалобы Махбуси. - Таких мучений, как в этот раз, я никогда не испытывал. И думаю, как выносливо тело человека! Тебя не искалечили?

- Дышать не могу. Сломали ребро. Но теперь мне лучше. Я думал - умру и избавлюсь навсегда от этой муки.

- Нет, Гусейн, не говори так. Человек никогда не должен желать и искать смерти. Смерть - это ничто, пустота... Жить, жить... Какой смысл желать того, что кладет конец всему? Даже человек, по горло утонувший в горестях и несчастьях, предпочитает жизнь смерти.

- Какое у тебя твердое сердце Керимхан! Но я, по правде говоря, желаю только скорой смерти.

- Не малодушничай! Все это пройдет. Темницы, в которых нас сегодня гноят, завтра будут снесены. Как знать, быть может, когда-нибудь на месте этой тюрьмы будет разбит сад. А вот здесь, где находится наша мрачная камера, вырастет розовый куст... Каждую весну будут на нем распускаться ароматные розы. И разве не вспомнят тогда нас будущие поколения? Наши Азады?.. Вспомнят! Непременно вспомнят! Но я верю, что и мы сами доживем до этого дня.

- Не верится. На этот раз нам не спастись от виселицы, Керимхан.

Минуту оба молчали. Потом Махбуси добавил:

- Для спасения у нас единственный путь.

- Какой? - живо спросил Керимхан. - Если для этого надо грызть землю, я готов на все.

- Братец мой Керимхан! Нам нет спасения. Мы погибнем. А тем путем, который сулит нам спасенье, мы, конечно, не пойдем. Ведь мне не раз предлагали: назови хотя бы одного из своих товарищей - получишь свободу. Меня били, истязали, но я ничего не сказал. Теперь я убедился, что и с тобой поступали так же. Сердце на части разрывается. Как ты думаешь, братец? Может... может, назвать одного, двух, чтобы избавиться от этих мучений...

- Как? - глухо спросил Керимхан, не веря своим ушам. Охая и стеная, Махбуси повторил свой вопрос.

Душу Керимхана вновь всколыхнули страшные сомнения: "А не я ли действительно виновен во всех наших несчастьях?"

Махбуси понял его молчание как признак колебания и нерешительности и стал смелее:

- Брат мой, я совершенно выбился из сил. Ты, я вижу, не в лучшем состоянии... Керимхан, друг, давай только скажем, где находится Фридун... Его, наверно, там уже нет. Но они оставят нас в покое. Подумай, у тебя жена, ребенок...

Эти слова, этот заискивающий, плаксивый голосок разрешили все сомнения Керимхана. Он быстро повернулся л, схватил сильными руками Махбуси за горло, подмял его под себя.

- Негодяй! Это ты нас предал! Теперь ты хочешь, чтобы и я предал своих товарищей?!

Внезапно дверь камеры распахнулась. Трое здоровенных тюремщиков набросились на Керимхана, вырвали Махбуси из его рук и еле живого унесли из камеры.

- Перевести его в прежнюю камеру! - приказал подошедший серхенг Сефаи.

И Керимхана опять водворили в камеру, которая напоминала поставленную стоймя могилу.

Теперь он не сомневался в том, кто был в действительности Гусейн Махбуси. Понял и всю непоправимость своей ошибки. И, прижавшись головой к мокрой стене, он зарыдал.

После ареста Керимхана Хавер долго и мучительно раздумывала над своим положением. Она не могла представить себе, что ее ждет завтра? Что будет с ее сыном? Арест доктора Симоняна, и исчезновение Арама лишили ее последней надежды на спасение. Она знала, что куда бы она ни пошла, в какие бы двери ни постучалась, повсюду услышит один ответ: "Убирайся прочь! Работы нет!" Нищенствовать? Или?.. Разве мало было молодых женщин, которые ради куска хлеба продавали свое тело?