Евгений Козловский - Киносценарии и повести Страница 60

- Штаны-ы!

- Ориентир В-2! Ориентир В-2! - бормотал в уоки-токи Равиль, раком скарабкивающийся из расщелины.

Рыбаки со всех ног чесали к кабинке, утопая в песке!

Кузьма Егорович рванул дверцу, как оперативник в кино.

- Интервью, господин Кропачев! - мгновенно сориентировалась Вероника и протянула Кузьме Егоровичу под нос диктофончик.

Жюли оттеснила Веронику, закрыла Кузьму Егоровича собою и авторитетно произнесла:

- Господин Кропачев в отпуске интервью не дает!

- Ну отчего же! - довольный тем, что обладателем штанов оказалась обладательница, ответил Кузьма Егорович. - Если газета достаточно прогрессивная!

- Progressive?? - возмутилась Жюли. - Reaction! Reaction! - и, взяв Кузьму Егоровича под руку, потащила наружу.

Вероникою, впрочем, уже занималась четверка рыбаков.

Большой теплоход, усеянный редкими огнями, медленно разворачивался близ берега.

Кузьма Егорович стоял на верхней палубе - пальто внакидку - и вдыхал ветер перемен. Потом спустился в каюты. Дверь ванной, за которою слышался шум душа, была приоткрыта, бросая длинный косой луч на ковер коридора. Кузьма Егорович подошел к щели, приложился глазом: за полупрозрачной занавескою Жюли принимала душ.

Чем дольше смотрел Кузьма Егорович, тем больше воодушевлялся. Жюли почувствовала постороннее присутствие, выглянула из-за занавески:

- Это вы, Кузьма?

Кузьма Егорович вздрогнул и поспешил дверь прикрыть.

- Ничего-ничего! - крикнула Жюли. - Мне не дует.

Кузьма Егорович улыбнулся тоже и даже сделал довольно решительный шаг внутрь, как! характерным, требовательным образом зазуммерила кремлевская вертушка. Кузьма Егорович сорвался с места и припустил на звук.

Жюли, накинув халатик, плавно прошествовала в спальню. Дверь за собою закрыла ровно настолько, чтобы, проходя по коридору, можно было увидеть пространство перед зеркалом. В это как раз пространство поместилась, сняла халатик, не спеша надела тончайший, весь в кружевной пене, пеньюар и принялась расчесывать волосы, через зеркало поглядывая на дверь.

В щели тенью, на цыпочках, промелькнул Кузьма Егорович.

- Вы, кажется, что-то хотели сказать, Кузьма? - окликнула Жюли.

Кузьма Егорович воровато появился на пороге и, стараясь не смотреть на Жюли, понуро произнес:

- Спокойной ночи.

После чего прикрыл дверь и бесповоротно скрылся.

Вчерное окно билась рождественская метель. В детской Жюли, одетая маркизою Помпадур, сделала два последних стежка на корсаже Маши - Красной Шапочки, откусила нитку и, хлопнув девочку по попке, послала:

- Беги!

Машенька впорхнула в огромную залу, посреди которой стоял торжественно и красиво накрытый рождественский стол: елочка со свечами, подарки на тарелках под салфетками, великолепие вин и закусок. И, конечно, традиционный гусь.

Вслед за Машенькою вплыла Жюли, ловя восхищенные взгляды. По обеим сторонам стола сидели Равиль и Кузьма Егорович: последний в ослепительно белом смокинге, первый - одетый оперным татарином: шаровары, поясной платок, широкий музейный ятаган. Еще один прибор был пока не задействован.

- По случаю маскарада, - торжественно произнесла Жюли, - говорим только по-французски! - и уселась за стол.

- Чего-чего? - спросил Седовласый у молодого своего ассистента.

- Собираются говорить только по-французски, - перевел ассистент.

- Это кто? - зашелся мрачным смехом Седовласый. - Кузьма?!.

- А почему нету папы? - спросила по-французски Машенька.

- Как это нету? - раздалось от дверей, и появившийся в комнате Никита сделал что-то вроде циркового антрэ.

- Только по-французски! - шутливо поправила Жюли, оборачиваясь, и остолбенела: рядом с Никитою стояла Вероника.

- Ну! - взглянула Вероника на Никиту.

- Знакомься, папа, - решился тот. - Моя невеста.

- Добрый вечер, господин Кропачев, - пропела Вероника, делая несколько пародийный книксен. - Привет, мама.

Жюли стояла как каменная. Кузьма Егорович стрельнул глазами на нее, потом на будущую невестку и поправил бабочку, с непривычки давящую на горло.

- Вы, кажется, не вполне точно информированы относительно наших! отношений! Это - гувернантка моей внучки. Так что называть ее мамой! объяснил, смущенно краснея.

- Но вас-то, господин Кропачев, я могу называть папою? - дерзко улыбнулась Вероника.

- А я даже очень рада! - сказала Машенька чересчур громко и твердо, с эдаким вызовом, и потащила Веронику за стол. - Тебя как звать?

- Вероника, - ответила Вероника.

Возникла неловкая пауза, разбавленная восьмикратным боем часов.

- Мент родился, - прокомментировал Никита тишину, но она вдруг снова нарушилась: на сей раз посторонним шумом с улицы.

Кузьма Егорович привстал, приник к окну.

- Народ обретает права, - пояснил Никита назидательно.

Зазуммерила внутренняя связь. Равиль вскочил, послушал:

- Фургон с продуктами не пропускают. Пикетчики сраные!

- Только по-французски! - произнесла встревоженная Жюли, как бы заклиная праздничную атмосферу вернуться.

- Постой! - остановил Кузьма Егорович Равиля. - Сам выйду. - И посетовал: - Вот народ! Только за границей и уважают!

- А зачем нам еще продукты? - спросила на ломаном русском Жюли вдогонку мужчинам.

- Про запас, - пояснил Никита. - На случай осады.

За воротами, возле вахты, в сумятице метели, волновался не пикет, а целый небольшой митинг. Лозунги типа: КРОПАЧЕВ, УЙДИ ПО-ХОРОШЕМУ!, ДАЕШЬ СОЦИАЛЬНУЮ СПРАВЕДЛИВОСТЬ!, КПСС - РЯД ГЛУХИХ СОГЛАСНЫХ! и аналогичные, которых много можно набрать из архивов рубежа девяностых, колыхались над толпою, облепившей большой грузовик-фургон с красными надписями АВАРИЙНАЯ на бортах. Народ волновался, барабанил кулаками и древками плакатов по стенам фургона.

- Разойдись! - безуспешно пыталась охрана расчистить дорогу грузовику. - Пропустите аварийную!

- Знаем мы ваши аварийные! - кричали из пикета. - Кто ж это КРАСНАЯ ИКРА напишет?!

- Отдай продукт, Кузьма! Дети голодают!

- Добром отдай!

Кузьма Егорович в шутовском своем белом смокинге, в короткой внакидку дошке явился на пороге-ступенечке вахты.

- Товарищи! - прокричал. - Товарищи!

Толпа как-то вдруг перестала шевелиться, притихла.

- Заткнись! - шипел один на соседа.

- Гляди, гляди, Сам вышел, - комментировал другой с уважением.

- Тамбовский волк! - только отдельные возгласы из прежних пыжились вырваться на свободу, но, неуместные в напряженной тишине, гасли, недоговоренные, недокрикнутые.

- Товарищи! - сказал Кузьма Егорович спокойнее, почувствовав, что его слушают. - В резиденции прогнили трубы. Водопровод заливает подвал. Это же, - кивнул на великолепный особняк прошлого, если не позапрошлого, века, - народное достояние. Ваше!

- Ежели наше - чего ж т тут живешь? - спросил кто-то ехидный, и реплика прозвучала уже не так неуместно.

- Вы хотите, чтобы дело рук ваших дедов, ваших прадедов погибло ни за грош?!

- Заботливый какой, - понеслось в ответ.

- Вот и отдай дедово!

Толпа уже почувствовала, что нормального, искреннего разговора не будет, и зашумела, загалдела по-прежнему:

- Хватит нае..вать!

- Фургон открывай!

- Показывай водопроводчиков!

- Товарищи! - пытался перекрыть Кузьма Егорович галдеж. - У нас же правовое государство!

- Прав до х.. - жрать нечего! - выкрикнул из толпы бас!

Равиль стоял позади, поигрывая ятаганом. Вероника с крыльца наладилась снимать происходящее, но Жюли, заметив, бросилась, как орлица на защиту птенца. Завязалась нешуточная борьба, победительницей из которой вышла все-таки мать. Завладев аппаратом, вскрыла его, вырвала пленку.

- Ему и так тяжело! - сказала. - Шлюха вонючая.

- Это я шлюха?! - изумилась Вероника. - Я?!

Висящий на заборе пикетчик орал тем временем:

- Неделя до Нового Года, а у них елка горит!

- И гусь на столе! - добавил прилипший к щели другой.

- С яблоками? - поинтересовался из толпы кто-то веселый.

- Масонам продались.

- Рождество празднуют.

- Католическое!

- Товарищи, товарищи! - все пытался унять Кузьма Егорович вой, но, кажется, только подливал в огонь масла. - Мне что, спецназ вызвать? Сами же провоцируете.

- Ага! Мы и виноватые!

- Всех не перевешаешь! - отвечали ему.

- Открывай фургон, Кузьма! Показывай трубы!

Толпа волновалась уже сильнее критического: вот-вот, чувствовалось, начнет ломать и крушить. Мент в будке вытащил пистолет, снял с предохранителя.

- А! - сказал вдруг Кузьма Егорович и жестом, каким бросают на стойку в кабаке последний рубль или - по национальным преданиям - бросали купцы под ноги цыганке последние десять тысяч, швырнул шубейку. - Ну-ка, Равиль, быстренько! Отворяй фургон!

Равиль спрятал ятаган в ножны и пошел к машине. Вновь притихшая толпа уважительно давала дорогу. Никита наблюдал серьезно, приподняв Веронику; та втихую перезаряжала аппарат.

Равиль сорвал пломбу. Ключиком, висевшим на шее, отпер замок. Кузьма Егорович и сам уже был тут как тут, помогал, отодвигал тяжелые металлические шпингалеты. Народ смотрел за всем этим с некоторой боязливой оторопью.