Мирза Ибрагимов - Слияние вод Страница 63

Побледнев, Майя бросила на землю лопату, круто повернулась и ушла в сад.

А Першан почему-то во всем обвинила Ширзада.

- Гордость тебя распирает, вот ты и настраиваешь против нас отца!

Лишь на плоском лице Салмана цвела торжествующая улыбка.

10

Как ни крепилась Майя, как ни старалась казаться веселой, а от проницательного взгляда Сакины не укрылись ее страдания.

Майя старалась уходить на работу пораньше, возвращалась с сумерками, бродила пешком по полям до изнеможения, придумывала себе дополнительные дела в управлении, а горе шло за ней по пятам, ни на миг не отпускало. Пока Майя была среди людей, в садах, на зеленеющих хлопковых полях, у арыков, она забывала свою беду, но стоило ей остаться одной в комнате, как сердце сжималось от ноющей боли.

Время - лучший лекарь, так говорили в старину. Но не каждому даже время может принести успокоение.

"Да в чем же я виновата? - спрашивала она себя, ложась в кровать и обнимая подушку Гараша.

Через минуту поняв, что все равно не уснуть, она вскакивала, ходила по комнате, стояла у окна, снова ложилась. Все в комнате - и зеркало, и цветы в вазе, и полусгоревшие свечи в медном подсвечнике - напоминало ей о той первой ночи, когда, полная смутных надежд, она сказала себе: "Здесь ты станешь счастливой с мужем!"

Часто Майя уговаривала себя, что сама придумала все эти страдания и мучения, обычная женская взвинченность, муж день и ночь в поле, все трактористы живут и трудятся точно так же, как ее Гараш. Мало ли что бывает - устал, изнервничался, может, неприятности в МТС, - вот и нагрубил, обошелся с женою небрежно. Нельзя все так близко принимать к сердцу! И следующей весною Гараш так же, как остальные трактористы, опять станет кочевать по степи, спать не в мягкой супружеской кровати, а на жестких топчанах, а то и прямо в борозде...

Босая, в ночной рубашке, Майя подошла к окну, прислушалась к деревенской тишине, сердце ее билось короткими тяжелыми ударами, жадно она ловила малейший шорох, ждала, что вот-вот стукнет в дверь и появится на пороге Гараш. Ведь он так давно не ночевал дома, иногда лишь утром прибегал взять еду, небрежно, торопливо разговаривал с женой и исчезал: "В переулке грузовик ждет!..."

В деревне многие заметили эти затянувшиеся отлучки Гараша, шушукались, перешептывались, покачивали головами, И Майя понимала, что такое странное положение бесконечно продолжаться не может, наступит же какой-то конец!

Но ведь была же у них любовь, была!... Майе любовь представлялась лучезарной звездою, рожденной в груди человека, звездою чистой, как вода горного родника, и сияние этой звезды не угасало вечно!

Майя знала, что бывает порой: девушка и юноша с первой же встречи влюбляются до безумия, а через два-три месяца семейной жизни охладевают, ссорятся. Но это грубые, толстокожие люди. Какой же с них спрос? В таких семьях муж и жена ни в чем не уступают друг другу, не щадят друг друга, из-за каждой мелочи спорят, скандалят и так хоронят свою любовь. А без любви и семья распадается.

Почему она выбрала Гараша? Майя и не задумывалась никогда над этим, но в глубине души чувствовала, что Гараш мужественный, умный, верный своему слову... Разве Майя ошиблась? Нет, он обязательно должен вернуться, он не способен ее обмануть.

Вдруг она заметила мелькнувшую на улице тень, кто-то бесшумно прошел под окнами, волкодав тявкнул едва слышно, будто на знакомого... Майя накинула халат и босиком вышла на веранду. Храп Рустама, бурный, прерывистый, наполнял все углы дома. Волкодав, гремя цепью, еще раз коротко пролаял и завилял хвостом, как бы говоря Майе: свой это, свой, не бойся, отвори... Не чуя земли под собою, Майя подбежала к калитке, засмеялась:

- Гараш, ты?!

Она похолодела, услышав вкрадчивый голос Салмана:

- Это я, ханум, я... Словно безумный, брожу по улице, сон бежит от меня, открой, лишь взгляну и уйду смиренно...

Майя и слова вымолвить не сумела, опрометью бросилась в дом, взлетела по лестнице и прыгнула на кровать. Ей стало так страшно, что зуб на зуб не попадал.

А волкодав на дворе громко взвыл, и Рустам проснулся.

- Жена! Что там пес взбесился?

- Какой-то прохожий... Спи, спи.

- Гараш дома не ночевал? Не нравится мне, что сынок от дома отбился.

Сакина и сама видела, что дело неладно, но решила защищать Гараша.

- Каждую весну так. Мальчик работает...

- Да ведь молодая в постели томится. Мог бы и догадаться, проведать. Как же я-то к тебе с яйлагов каждую ночь прибегал!

Сакина вздохнула.

- Ну, то мы, а то они... Чего вспоминать? Ты бы с невесткой поласковее был. Кричишь все... Хорошо ли? А сейчас сам решил баню строить. Ну, на что это похоже? Да еще торопишься, чтобы раньше всех у Рустама баня появилась.

Эти слова Рустаму пришлись не по душе, он повернулся к жене спиной, зарылся лицом в подушку.

А Майя лежала в полусне и глотала слезы. Ей чудился какой-то незнакомый сад и в нем огромный тюльпан, похожий на царскую корону. Она протянула руку, чтобы сорвать цветок, но не смогла дотянуться, - тюльпан как бы отплывал от нее, прятался в траве, Майя вытянула обе руки, подалась всем телом вперед и...

Кто-то подхватил ее, и Майя, не открывая глаз, почувствовала руки Гараша, потянулась и прошептала:

- Ты? Ты?

И сразу вспомнила бессонные ночи, ожидания, слезы... Выскользнув из объятий мужа, она спросила:

- Где же ты пропадал целую неделю?

Гараш отступил и, пряча глаза, ответил с наигранным спокойствием:

- Будто не знаешь? В поле.

- Чаю хочешь?

- Спасибо. Мама не спала, угостила и ужином и чаем. Ложись, время позднее.

Хотя они спали этой ночью рядом, но Майе вспомнились слова одной обойденной счастьем подруги:

"В могиле теплее, чем в холодной супружеской постели..."

Она проснулась рано. Гараш лежал на спине, мускулистый, с темной от загара волосатой кожей, и вытянутая поверх одеяла рука его была похожа на ствол молодой сосенки... А пальцы сжались в кулак, будто он схватил волчонка за горло.

Майя заставила себя перешагнуть через лежавшего с краю мужа. Накинув халат, она вышла на веранду. Уже поднялось солнце, не жаркое, мглистое, и Майе показалось, чти день ото дня небесная синева становится все ярче. Облокотившись на перила, она молча смотрела в сад. Абрикосы уже усыпали землю лепестками цветов, и кое-где среди листвы прятались крохотные, твердые, покрытые пушком плоды. В ветвях робко запевали птицы, словно позабыли за ночь свои мелодии и сейчас лишь пробовали голоса... Майя спустилась в сад, подошла к клумбе с тюльпанами, выполола сорняки, разрыхлила около цветов влажную, пахнущую сыростью землю. "Скоро зацветут тюльпаны, и в моей комнате будут благоухать огромные букеты", - подумала она, и ей сделалось легче - посветлела душа. Тут же, на лужайке, окаймленной кустарником, она стала делать зарядку, глубоко вдыхая свежий утренний воздух.

Ей не хотелось возвращаться в опостылевшую комнату, она села на скамейку под раскидистым абрикосовым деревом, спиною к балкону. Отсюда были слышны шаги мужа на веранде, вот он спустился во двор, умылся, фыркая и шумно плескаясь, вот опять поднялся наверх...

Наконец Гараш вошел в сад. Майя обернулась, и ей показалось, что у мужа крадущаяся походка, - так ходят только виноватые люди. Он даже не поцеловал ее, не пожелал доброго утра, а деловито сказал:

- Вот что, я поехал. Видимо, вечером в МТС отправлюсь, не жди.

- Что, у тебя теперь дома нету?

- Говорю ведь, работы по горло, - не глядя ей в глаза, проворчал Гараш.

- Милый, что случилось? Скажи откровенно, я вся истерзалась, - положив руки на плечи мужа, спросила Майя.

- Да ничего не случилось, отстань! - крикнул Гараш и резким движением плеч сбросил ее руки,

- Я не смогу этого вынести, помни!

- Ах, не сможешь?!

И потрясенной Майе почудилось, что он занес над ней остро отточенный кинжал, чтобы одним ударом разрезать все нити, соединявшие их, но сдержался и не опустил клинка.

Ссутулившись, Гараш ушел, не оглянувшись.

Майя почувствовала, как задрожали ноги, и прислонилась к стволу дерева.

В двух шагах от нее посаженные Гарашом лилии жадно впитывали солнечные лучи, чтобы поскорее окрепнуть, вымахнуть в полный рост, распуститься словно из белопенного мрамора изваянным цветком, полным росистой прелести и аромата.

И эти цветы посадил так недавно ее же Гараш?!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

Еели поутру посмотреть с веранды поверх деревенских домов, крытых шифером и черепицей, взору откроются простирающиеся до горизонта буйно зеленеющие поля, буераки, холмы, прочерченные как по линейке прямоствольные каналы и арыки, и снова безбрежные поля, поля, поля...

Муганское солнце день ото дня становится все жарче, знойное, суше, и земля под его лучами лежит как парная, набухшая плодородными соками, и каждое зерно, оброненное в почву, пускает корни, и пробивается к солнцу, и гонит вверх стебель, и завязывает бутон, и создает тучный колос... Рустам никогда не мог всем этим налюбоваться. Он подолгу глядел на золотящуюся, уже идущую в трубку пшеницу, на ровные ряды хлопчатника, делянки быстро поднимающейся вверх кукурузы. Сакине не раз приходилось напоминать мужу, что из правления за ним приходили, что оседланная кобыла истомилась в ожидании седока, прежде чем он отрывался от этой радостной для глаза картины и, чувствуя себя отдохнувшим, бодрым, уезжал на работу.