Семен Бронин - Каменная баба Страница 63

Коротая время, он извлек на свет бутылку и начал изучать ее этикетку: получив как-то в подарок ящик этого вина, он считал себя знатоком массандровской мадеры. Последнего делать не следовало. Разглядывание бутылки на улице плохо характеризует человека и служит ему самой скверной рекомендацией. Валентина Егоровна, рассуждавшая именно таким образом, вначале не хотела покидать наблюдательного пункта, из окон которого выглядывала Кузьму Андреича, но этот поступок москвича, обличающий в нем законченного пьяницу, вывел ее из равновесия. Ее повело, и она, вместо того, чтобы остаться дома и ограничиться благоразумными советами и наветами с глазу на глаз, увязалась за Кузьмой Андреичем - провожать его до калитки. Проводы до калитки - это, однако, уже целый обряд и ритуал, означающий в жизни многое и предусматривающий отношения иные, нежели одного совместного квартирного найма. С другой стороны, если ты уж вышла проводить соседа, поздоровайся с его другом и представься ему (так думал уже Алексей Григорьевич, любивший ясность в человеческих отношениях), а Валентина Егоровна и носом не повела в его сторону, но продолжала твердить свои нравоучения: изредка лишь косилась на чужака, чтоб исподтишка разглядеть его и запомнить, но большую часть времени оставалась обращена к нему подслеповатым сорочьим профилем. -Не распахивайте тужурку, Кузьма Андреич: там местами подкладка порвалась, и купите себе десяток яиц: у вас яйца в холодильнике кончились...

Она преподавала математику. Школьники звали ее Биссектрисой, руководствуясь при этом четверостишием, которому она сама, на свою же шею, их научила: чтоб лучше запомнили правило. (Согласно этому стиху, "биссектриса - это такая крыса, которая бегает по углам и делит угол пополам" - сходство было разительное: она тоже бегала по углам и, хотя и не делила их, но выискивала в них нарушителей.) Кузьма Андреич нахмурился: как большинство мужчин, он давал уговорить себя не сразу, а ступенями, через ряд последовательных уступок. -Это я на обратном пути сделаю. -На обратном пути их уже не будет. Яйца надо брать, пока их дают. Это - как железо, которое надо ковать, пока оно куется!..- (Надо бы заметить, что все описанное здесь происходило в эпоху развитого социализма с присущим ему дефицитом продуктов питания, но читатель и сам, наверно, об этом догадался.) -Что ж мне - в кафе с ними идти?- неосторожно проговорился Кузьма Андреич.- В шалман к Матвею Исаичу? -Вы в этот вертеп направляетесь?!- изумилась она.- В это во всех отношениях сомнительное заведение?!. Хорошо, что я вас провожать вышла: как чувствовала неладное... Это ваша идея?- спросила она, не выдержав, Алексея Григорьевича и уставилась на него во все глаза. -Если это можно назвать идеей, то моя,- шутливо отвечал тот. -Нет, это идеей назвать нельзя!- горячо опровергла она себя же.- Во всяком случае, добром она не кончится!.. Мне, что ли, с вами пойти?.. Вы не подумайте: я мешать вам не буду! Сяду за отдельным столиком!.. Алексей в ответ только выразительно хмыкнул, но и Кузьма Андреич понял ее превратно. -Зачем? Валентина Егоровна рассердилась: -Затем, что мне не хочется, чтоб ваше дело разбиралось потом на педсовете! Я вас всегда поддерживаю, Кузьма Андреич, но не все в моих силах. Вы же знаете, какая сейчас ситуация в школе и вообще - в районе! -Какая?!-испугался он.- Вы мне ничего про это не говорили! -Вы про смену начальства ничего не слышали?!. Сейчас самое время - на каком-нибудь пустяке поскользнуться и полететь вверх тормашками!.. Впрочем, это ваше дело. Мое дело - предупредить, а вы - как знаете!..- и криво усмехнулась.Товарищ ваш думает, наверно: что это она из себя выходит, старается? А я за всех тревожусь и за всех в ответе - такой уж у меня характер!..- и, угловатая, жесткая, стремглав пошла к дому, наклонив вперед прямую, как доска, спину... -Ну и мымра!- удивился Алексей Григорьевич.- У нас таких уже нету. -Завуч наш,- хмуро отвечал учитель.- Живем с ней под одной крышей. -Поселили рядом?- не угадал москвич: он и предположить не мог, что у Кузьмы Андреича были с ней отношения иного рода, а учитель не стал разубеждать его: лишать последних иллюзий в жизни. -Значит, Ирина Сергевна, по твоему мнению, неплохо выглядит?- спросил он вместо этого: чтобы укрепиться в новом для себя взгляде на вещи. -Прима. Высший класс. Мисс Петровское - или миссис, неважно. -А ноги не слишком полные?- усомнился учитель. -Так хорошо же!-воскликнул его приятель: чересчур громко, по мнению Кузьмы Андреича.- Будешь вокруг них, как мотылек вокруг цветка, порхать и увиваться! -Тише ты!..-осадил его тот, но глаза его неярко загорелись.- Я с ней один вечер провел,-припомнил он раздумчиво, Алексей приготовился к рассказу об интимных подробностях, но учитель охладил его пыл:- К каменной бабе ходили. На этом все и кончилось. -Мне потом ее покажешь. Я с каменными бабами еще не встречался... Не стали опыта повторять? Бывает. -Какого?.. Прошлись просто по Петровскому. -Ноги, пока гулял, разглядывал? -Не я. Другие... Все видно, когда по селу идешь... Как люди смотрят... Не одобрили, словом, нашу пару... Хотя он и изъяснялся в высшей мере загадочно, москвич его понял. -Это класс! Я б не догадался! Смотреть, как другие смотрят! Этого у нас нет: давно утеряно! -А у вас негде. Не по улице же Горького ходить - в вашей сутолоке. Там ни до кого дела нет, никто ни на кого не смотрит. -Это уж точно.-Москвич представил себе Кузьму Андреича, вышагивающего по Тверской с Ириной Сергеевной и читающего судьбу в серых лицах прохожих.- Полное ко всему безразличие. Но Ирина Сергевна ваша - клад. Такая и в Москве себя покажет. Порода везде чувствуется. Кузьма Андреич вдруг сделался подозрителен. -А ты не специально это говоришь? -Зачем? -Может, сватаешь?загнул Кузьма Андреич нечто вовсе уж невероятное, и Алексей только глянул на него с острым интересом.- Ты еще Наталью Ефремовну не видел,- сказал учитель свысока, отступая с боем и уходя от разговора, ставшего чересчур интимным. -Ноги были худые и длинные? От подмышек росли? -Все у нее было,сказал литератор нравоучительно. -И кто всем этим пользовался?.. Любовник у нее был?- пояснил москвич, потому что тот не понял вопроса в его первой редакции. -Жених ездил,- уклончиво отвечал он, самим тоном давая понять, что тут не все было гладко. -Эти везде поспевают. Очень удобная позиция: все права мужей без их обязанностей. Самое удобное прикрытие...- Кузьма Андреич помалкивал, намекая на то, что все было еще сложнее.- Еще кто-то был? Что говорят по этому поводу летописи? -Летописи говорят разное,- Кузьма Андреич решил прекратить разговор, не приносящий ему ни лавров, ни дивидендов, но это получалось у него не сразу:- Говорят, главный врач руку к этому приложил,- прибавил он почти против воли, веско и значительно. -Он у вас, гляжу, любовник главный! - и Алексей Григорьевич приревновал Пирогова ко всем женщинам Петровского сразу.- То-то он молодых от себя гонит. И с Ириной Сергевной у него, я слышал, роман был? Пока ты ноги измерял и разглядывал. -Был,- признался Кузьма Андреич.- И кончился после того, как он с Натальей связался. -В две воронки один снаряд не падает,- объяснил Алексей логику Ирины Сергеевны.-Так, небось, рассудила... Это ты мне интересные вещи рассказываешь. А откуда знаешь?

-Земля слухами полнится. Особенно в школе... Значит, Ирина Сергевна тебе нравится? -Нравится. И что с того? -Значит, и другим может понравиться,- самым неожиданным образом отвечал тот и умолк, не желая распространяться на эту тему дальше... Кафе было как кафе: клеенки вместо скатертей, металлические ножки под столами и стульями вместо деревянных, пьющие вместо едящих. Матвей Исаич, когда хотел похвастать своим заведением, говорил, туманно и многозначительно, что в нем иной раз устраиваются по вечерам местные юбилеи и даже свадьбы - может, так оно и было, но сейчас оно работало явно по дневному, а не вечернему графику. Молодые люди сели за столик. Кроме них еще двое сидели в дальнем углу и пили водку да официантка, одна на весь зал, подсчитывала за соседним столом выручку и доставала из карманов кучи мятых рублей и трешек. Алексей выбрал место рядом, чтоб привлечь ее внимание, но она ничего вокруг не замечала. Основные события развертывались у стойки, где Матвей Исаич торговал привозным кавказским вином и где толпились посетители и завсегдатаи вполне определенного вида и тремора - один краше другого: против них и предостерегала Кузьму Андреича его многоопытная попечительница. -Не зря наша литература торгашей не любит,-не вытерпел тот, поскольку никто не подходил к ним: Кузьма Андреич не пользовался кредитом у Матвея Исаича - ни денежным, ни моральным.- Пойти биточки взять?..- За прилавком можно было не только вина выпить, но и приобрести по умеренным ценам заранее разложенные по тарелкам блюда.- Я, признаться, проголодался... А с ними это?..- и показал глазами под стол, где их ждала жгучая крымская мадера. -Я б не советовал.Уж очень они синие. Кузьма Андреич поднял голову: -Думаешь, отравит? -Сам отравишься... Ничего, спасем!- прибавил он, видя, какое впечатление произвели его слова на легковерного учителя.- Не робей! С врачами - как за каменной стеной: с того света вытянем... Сам придет, никуда он не денется. Я, пока мы сидим тут, на целый лист нарушений высмотрел.- Алексей Григорьевич, действительно, все вокруг себя примечал и как бы мысленно записывал.- Надо посидеть, психическую атаку выдержать. И мадера подождет. Она к мясу хороша, а не к биточкам, которые неизвестно из чего делаются. -Из чего?!- вдвое против прежнего испугался Кузьма Андреич. -Да из чего только не делают. Я в одном кафе крысу видел разделанную... Ну ладно. Ты уже и поверил. Нельзя ж так на все реагировать. Ты лучше по сторонам гляди. Видишь, твой приятель вино разливает? Я тебя сейчас своему ремеслу выучу - ты тогда не будешь так вздрагивать. Сколько ты у него нарушений санитарных норм нашел? Знаешь, есть такие картинки загадочные: сколько видите несоответствий?.. Кузьма Андреич забыл о синем мясе и переключился на кавказское вино. Директор кафе был тяжеловесный, неповоротливый, но безусловно смышленый и знающий свое дело виночерпий: волшебную, слегка мутноватую влагу он разливал и отмерял всякий раз одним и тем же наработанным, скупым и в то же время щегольским движением руки, опрокидывающим бутылку и заполняющим стакан каждый раз до одной высоты - соответствовала ли она необходимым граммам, никто не знал, но то, что все получали поровну, было несомненно. Посетители всякий раз нетерпеливым, почти царственным мановением руки или даже одного мизинца останавливали его, чтоб не перелил лишнее: это входило в обряд причащения; другой, не менее важной, его частью было столь же небрежное, но рассчитанное до мелочей оставление сдачи в пользу питейного дома - во всем мире ведь бедные люди содержат богатых своей благотворительностью. -Ничего особенного не вижу,- сказал Кузьма Андреич, который, как ни присматривался к действиям своего врага, не нашел в них ничего предосудительного. -Значит, так нас приучили... И такому человеку - три балла?! Ты не его парню - ты ему самому трояк вкатил. Лучше бы ты сыну секретаря райкома пару поставил - он бы только посмеялся, а эта публика чувствительна очень. По больному месту бьешь. -А ты откуда знаешь? -Что ж я, не вижу его? Тут ты точно был не прав. Подумаешь, колбасу не так написал. Что ее вообще писать? Ее есть надо. -Тут не только колбаса. Еще кое-что почище было. Я чуть не сел посреди класса. -Интересно... Что молчишь? Выкладывай давай. У нас время есть. Еще пять минут в запасе - потом в наступление перейдем. С мадерой наперевес. Что он такого отчеканил?.. Кузьма Андреич приготовился рассказывать. Он не в первый раз делал это и выдержал паузу - чтоб создать надлежащее настроение: -Я его спрашиваю, какое стихотворение Пушкин посвятил своей няне, - знаешь, что он ответил? -Нет, конечно. И не догадываюсь.- Алексей и правильного ответа не знал - не то что ошибки Матвеевого отпрыска. За короткую минуту он перебрал в памяти немногие известные ему стихи великого поэта, но ни одно из них не отвечало требованиям учителя. -"Мороз - Красный Нос"!- излишне громко и с наигранной патетикой произнес Кузьма Андреич, так что Матвей Исаич, слышавший это и знавший, что к чему, застыл за стойкой и даже перелил одному счастливцу через край - после чего выругался и обтер тряпкой прилавок: решил, что Кузьма Андреич издевается над ним в его же логове. -А его написал Некрасов?-не то вспомнил, не то спросил Алексей. -Нет, Лермонтов!- съязвил Кузьма Андреич.- Ты, я вижу, тоже бы из трех баллов не вылезал. -Это точно,-согласился Алексей, нисколько этим не задетый.- Еще за счастье бы почитал... А что ты хочешь от них вообще? От своих, как ты говоришь, оглоедов? -Для начала хочу, чтоб прочли все "Горе от ума", от корки до корки. Это мое первое требование в восьмом классе - кто не прочтет, больше трешки не получит. -А в кино нельзя его посмотреть? -Еще скажи - по телевизору!.. В театре - полбеды, можно, но театра нет. Есть, вернее, но "Горе от ума" не ставит. Так что пусть читают. Ее вообще можно понять только читая: на слух только канарейки петь учатся... Это было сказано веско и убедительно, и Алексей поддался внушению: -Надо будет почитать... Дашь как-нибудь... Ну все, наблюдение кончилось - засучили рукава, поехали... Что это они у вас все из одного стакана пьют?- спросил он хорошо поставленным голосом, через весь зал, хозяина заведения.- А мы потом удивляемся: откуда у нас инфекции?.. Действительно - эта частность ускользнула от взыскательных очей литератора - но пили все из одного стакана. Матвей Исаич лишь слегка ополаскивал его водой, текущей струйкой из крана, но мог бы и этого не делать: гости его считали это излишним, полагая, что вино само себя дезинфицирует и моет свою посуду. Трудно представить себе тишину, воцарившуюся в кафе, до того равномерно гудевшем, после этого казенного и бездушного вмешательства. Матвей Исаич поднял бровь в знак удивления, чуть помедлил, вытер тряпкой очередную бутылку, отставил ее, обтер тем же полотенцем собственную физиономию, покрытую крупным потом. -Все,- сказал он очереди.- Стаканов нет. Растащили, а из этого он пить не позволяет,- и ушел внутрь помещения - его сменила официантка: последить в его отсутствие за порядком и за сохранностью имущества. Очередь замерла на миг и затем ахнула. Вначале все решили, что кафе посетила комиссия, против которой не попрешь и которую можно обойти только с тыла, стали приставать к официантке, чтоб отпустила им товар с черного хода, но она дала им понять, что речь идет не о профессионалах, а о любителях санитарии, о никому не известных представителях общественности. Такую самодеятельность никто стерпеть не смог - очередь распалась и пришла в движение, а самые решительные сделали шаг к столику, за которым сидели молодые люди. -Может, ты стаканы дашь?!.-подступился к Алексею один, особенно раззадорившийся, но и остальные были не краше: стали за ним стеной и глядели исподлобья и угрожающе. Кузьма Андреич, хоть и не был трус, но шепнул доктору: -Мотаем отсюда?- в минуту опасности он забывал напыщенный слог и мог изъясниться вполне современно и доходчиво. Сам он был плохой защитой москвичу: сельские педагоги, да еще летом, да в выходной день, страшны только детям - и то не всяким. -Не бойся.- Москвич почувствовал себя, напротив, в родной стихии.- Шум этот сейчас уляжется... Матвея Исаича мне позови,- сказал он официантке. Простые слова, но они означали, во-первых, что он знает директора по имени-отчеству, во-вторых - привык к их громкому произнесению. Бойцы отпрянули, внутренне надломились, а официантка помедлила: словно отмечая в своем сознании некие знаки препинания строптиво повела плечом и пошла за хозяином. Очередь отшатнулась к стойке и с мрачным видом стала ждать разрешения спора, отнявшего у нее уже столько душевных сил и физического напряжения... Матвей Исаич вышел, угловатый и нерасторопный, из кухни и вразвалку, со строгим выражением лица, пошел к столу, где его ждали привередливые посетители. Он был не прочь проучить заносчивого Кузьму Андреича, а его спутника посчитал заезжим гастролером: таким же, как и учитель, дурным и бестолковым... -Вы, собственно, кто такие?- без лишних церемоний спросил он.- Его я знаю,- он указал пальцем на учителя,- он учит в школе буквы выводить. - Хуже про Кузьму Андреича и сказать было нельзя, а в следующую минуту он собирался предложить обоим безоговорочную капитуляцию и немедленное оставление помещения во избежание народной суеты и смуты, но Алексей Григорьевич предупредил его, спросив, чего ради он не хочет признавать в нем свое прямое санитарное начальство. Матвей Исаич в ответ не пошевелил ни одной мышцей лица, но общее выражение его сразу как бы обмякло и стало сонным и задумчивым, будто Алексей Григорьевич вверг его своим вопросом в бог знает какие грезы. Директор лихорадочно вспоминал санитарную иерархию области, но никак не мог вписать в нее, даже предположительно, этого нахала в заграничных джинсах. Очередь поняла одно: развязка откладывается - и разбрелась в унынии кто куда; некоторые даже за столики присели, что здесь было не принято... -Я заместитель Ивана Александрыча по санэпидработе,- помог директору приезжий.-На место Михал Ефимыча приехал - помните такого? А зовут меня Алексей Григорьич... Такое обилие имен и отчеств подействовало на Матвея Исаича еще более одуряющим образом. Он поглядел на молодого человека как сквозь сон и задумчиво произнес: -Ивана Александрыча я знаю, конечно... И Михал Ефимыча помню - хотя этого уже смутно... Тоже вот придирался - только из-за мытья посуды... Но тогда воды горячей не было, а теперь другая напасть... Стаканов не напасешься: заимствуют для своих целей... Говоря это, Матвей Исаич как оборот вокруг своей оси сделал: изменился в лице и сделался совсем иным человеком - в медвежьих ухватках его появилась прежде ему не свойственная обходительность и даже медлительная грация. Следующим и естественным при такой метаморфозе шагом было приглашение обоих друзей в контору, во внутренние покои кафе, подальше от чужих ушей и нескромных взглядов: -Ко мне пройдемте... Здесь разговаривать неудобно... Вдруг у вас, и правда, есть что сказать... Как Иван Александрыч поживает? Давно его не видел - надо будет зайти завтра... Вы-то когда сюда приехали?.. Он поневоле терпел учителя и обращался к одному Алексею Григорьевичу, ощупывая и оглаживая его взглядом. -В подсобке накрой: там удобнее,- сказал он официантке.- А этим новые стаканы вынеси. Открой коробку... Она беспрекословно подчинилась, извлекла из картонной коробки тонкостенные сосуды, еще снабженные фабричными наклейками, и, сменив на боевом рубеже Матвея Исаича, начала разливать старое вино в новые склянки. Очередь пила молча: каждый из своего стакана и едва ли не с благоговением - даже сдачу забирала: будто новое стекло не могло ужиться со старыми традициями. Матвей Исаич не вполне еще расстался с сомнениями: -Иван Александрыч, говорите, в добром здравии?.. Что это он вас послал - вместо того, чтоб самому прийти?.. Там Таська всеми этими делами заправляет - бывает у меня время от времени... Теперь вы ходить будете?.. Он собственноручно, короткими мужскими движениями, хозяйничал у плиты в углу подсобки, где стоял стол и два стула: успел крупно нарезать овощи и открывал ножом консервы. Помещение было обычное: с ободранными и грязными обоями, с настенным календарем трехлетней давности, оставленным из-за яркости фотографии, изображающей заснеженное нагорье - наверно, в Альпах. У каждого директора закусочной или продовольственного магазина есть такой закуток: торговое сердце заведения, где осуществляются самые важные и интимные расчеты, он же - небольшой склад, хранящий самый ходкий товар, и угол для готовки и приема пищи. -Я тут на месяц всего.- Алексей решил играть в открытую: все равно завтра проверит у Ивана Александровича.- Но месяц буду у вас хозяином... Матвей кивнул: в знак того, что нисколько в этом не сомневался, и осклабил широкое, складчатое, помятое жизнью лицо в радушной, хотя и минорной улыбке. -У меня тут немного всего,- согласился он,- но с голоду не опухнете. Не магазин, конечно, но ведь и там не густо?.. И вы будете ходить?..- уже из озорства, хотя и с простодушной миной, спросил он Кузьму Андреича, сидевшего как на угольях и обоими баками своими показывающего, что не имеет отношения к происходящему.Никак не может моему дураку четыре поставить,- пожаловался он, кося один, проницательный, глаз на доктора, другой, неподвижный, оловянный, на учителя.- Оно, конечно, в наше время отметка по литературе мало что значит, но все-таки?.. Хотелось бы, чтоб все как у людей было...- Он взял в охапку нарезанные овощи, ссыпал их на расстеленную на столе газету, поставил вскрытые консервы, осмотрел сервировку стола, остался ею доволен.- Ни разу четыре балла по русскому не получил. -Когда будет грамотно писать и материал знать, тогда и получит,-отрезал неподкупный учитель. -Так это когда будет?не согласился Матвей.- И я ему ничем помочь не могу. Ценники вон Машка пишет - над моими алкаши и те смеются. Если б счет да цифры... Однако ж работаю вот... -В каком он?-Алексей приготовился выступить в роли посредника. -В седьмом,- проворчал учитель, косясь на помидоры. -Поставь. Научится еще. Что тебе стоит? -Нельзя. Слишком неграмотный. По сути дела, и на тройку не знает. -Весь в меня,- с горестью, но и не без затаенной гордости признал директор.- Так и останемся оба неучами... Так что ж вы будете?..- Он задумался: как метрдотель над меню званого обеда.- Кусок мяса я для вас найду, помидоры дал - еще могу подрезать. Из деликатесов только шпроты: с ними теперь туго. Ивана зачем-то осудили, обидели - теперь ничего возить не хочет: мне они не нужны, говорит. Что творим, сами не ведаем... Вы с Иваном знакомы, конечно?..- Это он расставил последние сети: чтоб, не дай бог, не опростоволоситься и не накормить мошенника. -Лукьяновым? А как же? Вместе у Таисии торчим. Не знал только, что его осудили. -Условный срок получил,-сказал Матвей.- Он об этом не распространяется, но это не секрет... Ну что ж, вы и в самом деле оттуда. Недели не прошло, а со всеми перезнакомились. Ко мне вот зашли, у меня порядок навели... А что? Правильно. Для начала надо шороху нагнать: чтоб уважали. Вам бы в торговле работать,- с меланхолической каверзой в лице прибавил он. -А в санитарии нельзя? -Можно и в ней. Это уж к чему душа лежит больше. Маша!..- Матвей Исаич посчитал деловую часть беседы законченной.- Мясо во дворе пожарь. Чтоб сюда дух не шел. Закуску я им подал, а ты - это...- и развел большой палец с мизинцем в стороны, после чего покинул гостей, передоверив их официантке. -Ну что, мальчики?-Официантка, перенявшая эстафету, в свою очередь, приветливо улыбнулась.-Бутылочку? Неплохой портвейн, говорят. Семнадцать градусов. -У нас есть,-вставился учитель, но доктор толкнул его под столом, а Маша сделала вид, что не заметила этого. -Значит, берем. Одну или две? -Одну,- сказал Кузьма Андреич - на правах старшего.- И в счет поставьте,- строго прибавил он, хотя в карманах у него, по его собственному признанию, было негусто. -Поставлю, поставлю,- успокоила она его.- У нас только так - по счету и никак больше.