Сергей Соловьев - Чтения и рассказы по истории России Страница 68

Среди дворов с нехитрым строением, избами, клетями виднеются церкви, вообще тоже нехитрого строенья, иные каменные, но больше деревянные; подле церквей дома священников и причта; прихожане выбирают священника, выберут и возьмут с него запись: «Призвали они меня, попа (такогото), полюбовно и челобитную за руками (архиерею) о мне подали, и мне, попу, служить из церковного дохода мирского подания да мне ж, попу, быть послушну к болям, и к роженицам, и ко всякой духовной потребе и в церковь божию; я за церковное место никаких денег не дал и церковного места не купил, и, служа мне в той церкви, строения церковного и всякой утвари своим не называть, и до церковных свеч и до огарков и до денежного церковного сбору дела нет, и того церковного места мне, попу, не продать, и не заложить, и на свое имя не справить, и ни в какие крепости не укрепить, и по умертвии моем жене моей и детям и роду моему и племени до того церковного места дела нет, а церковников мне без мирского ведома одному не принимать и не отказывать; а буде я против сей записи в чемнибудь не устою, и им, прихожанам, с докладу (архиерея) мне от церкви и от церковного места отказать». Подобные записи объясняются жалобами, что священники подбирали церковников под свою руку и церковную казну называли своею. При церквах же находились богадельни, или дома нищей братии. Около каждой церкви кладбище; в конце города убогий дом, где хоронили тела казненных смертию преступников, людей, умерших в государевой опале, также опившихся, самоубийц, утопленников.

Воевода въезжает в город; старый воевода сдает ему крепостное строение, здания, оружие, запасы, деньги, бумаги. Новый воевода пересматривает все по описям, считает по приходным и расходным книгам, проверяет списки служилых, посадских и жилецких людей, их детей и братьи и племянников, которые в возрасте, соседей и захребетников. Воевода привез с собою длинный царский наказ, где исчислены все его обязанности, как он должен промышлять государевым делом, смотреть, чтоб все государево было цело, чтоб везде были сторожа; беречь накрепко, чтоб в городе и уезде не было разбоя, воровства, убийства, бою, грабежа, корчемства, распутства; кто объявится в этих преступлениях, того брать и по сыску наказывать. Воевода судит и во всех гражданских делах. Воевода смотрит, чтоб все доходы государевы доставлялись сполна с города, из уезда. Вторым лицом после воеводы был губный староста, ведавший дела уголовные: его выбирали всех чинов люди из дворян или детей боярских. Иногда, впрочем, губный староста без выборов назначался правительством. Но были лица, выбиравшиеся одними земскими людьми на мирскую службу. Главное между ними лицо – это земский городовой и всеуездный головной староста. Староста один для города и уезда, потому что уездные крестьяне связаны с посадскими людьми общими хозяйственными распоряжениями, сообща раскладывают подати, сообща кормят воеводу, который управляет городом и уездом вместе. Вследствие этой связи между посадскими людьми и уездными крестьянами последние посылали в земскую избу выборных людей к совету (волостных третчиков). Как только выберут земского старосту, подьячий пишет запись и все избиратели прикладывают руки; в записи говорится: «Все посадские люди выбрали и излюбили в мирскую службу в головные старосты такогото: ведать ему в мире всякие дела и в них радеть, а нам, мирским людям, его слушать; а не станем его слушать, и ему нас вольно и неволею к мирскому делу нудить, а ему миру никакой грубости не учинить, а что миру от его грубости учинится, и ему собою поднимать». Кроме головного старосты, в некоторых городах ему в товарищи выбиралось еще несколько земских старост. Главным предметом совещаний земских старост с посадскими и советными от крестьян людьми в земской избе была раскладка податей, выбор окладчиков из лучших, средних и младших людей, «добрых и знающих людей, досужих, ведая чью от жития к богу душевную добродетель и правду, и которым бы такое окладное дело было в обычай». В земской же избе посадские люди выбирают целовальников к государеву делу. Воеводе запрещено вступаться в денежные сборы и в мирские дела, отнимать волю в мирском окладе и в иных делах, запрещено складывать данный оклад с посадских и уездных людей без сыску и приговору мирских людей; запрещено вмешиваться в выборы; воевода только берет выборы по выборных целовальниках за руками выборных людей и отцов их духовных и после не может выборного целовальника переменить или посадить в тюрьму без вины, для своей корысти. Но по вине может и переменить, и посадить в тюрьму, потому что воевода обязан наблюдать, чтоб земские старосты, целовальники и денежные сборщики, мужики богатые и горланы мелких людей не обижали, лишних денег с мирских людей не сбирали. Второй предмет совещаний на сходках в земской избе – городовое хозяйство; так, здесь приговаривали разделить пахотную землю во всех городских трех полях на известное число лет впредь до мирского же раздела; при этом посадские люди приговаривали, что никто не смеет отдать своего участка постороннему человеку ни на один год, ни на одно лето; если же отдаст, то теряет свой участок, который отбирается в мир. Наконец, в земской избе толкуют обо всех нуждах посадских и уездных людей, обо всех случаях, о которых нужно довести до сведения или местного начальства, или дать знать в Москву: земский староста здесь впереди, он представитель посадских и уездных людей, он бьет челом «во всех посадских и уездных людей место».

Тяжела была мирская служба головному старосте, потому что мир составляли тяглые люди, а трудно было тянуть тягло в России XVII века. Тяглый человек был прикреплен к своему городу, потому что уйдет – платить перестанет, и мир должен будет за него поднимать. В Смутное время тяглецы разбежались, и при царе Михайле правительство хлопотало о том, чтобы возвратить их на прежнее место жительства, ибо опустелые посады не могли ничего платить, а в казне не было денег. Уложение позволило ожившимся переселенцам не возвращаться на старые места; но, разумеется, никак не могло позволить снова переходить из города в город и избывать податей. Но если в посаде, в тягле было тяжело, то понятно, что много было охотников уйти: в 1658 году объявлена была смертная казнь за переход из посада в посад, также за женитьбу и выдачу замуж за посад без отпускной. «Бегут! – вопят мирские челобитные царю, – дворы брошены, пусты, нам платить нельзя, помираем на правеже!» Правительство велит ловить, но где же было поймать беглеца в стране, в которой господствовали лес и степь? Постановление смертной казни за побег всего лучше показывает бессилие мер правительственных.

Бегут, бросают дворы – одна беда для мира. Но была еще другая. Приходят, селятся, строят дома, возникают целые слободы около посадов. Но это не тяглецы, не плательщики, это разорители, закладчики, заложились за архиереев и бояр, торгуют, промышляют, а тягла не тянут и податей не платят. Опять пошли мирские челобитные, сначала оставались без ответа, потому что сильным людям не хотелось терять закладчиков; и только после московского бунта, когда были поданы снова на соборе, Уложение постановило: «Архиерейские, боярские и всяких чинов людей слободы, устроенные в городах на посадских землях, взять в посад бесповоротно: не строй на государевой земле слобод и не покупай посадской земли. Вотчины и поместья, которые на посадах и около посадов, взять за государя и устроить к посадам податьми и службами, а вотчинникам и помещикам дать взамен из государевых сел. Кто посмеет закладываться за частных людей, тем кнут и ссылка в Сибирь, на Лену; кто примет закладчика, тому быть в великой опале; земли, где будут жить закладчики, брать на государя». Предвидели лазейку и постарались ее закрыть: «У кого в городах загородные дворы и огороды, тому держать на них только одного дворника, а станет держать много крестьян и бобылей – брать за государя в тягло». Бунт закладчиков не состоялся. Но правительство было бессильно вполне покончить борьбу за свои и мирские интересы с интересами частных людей; оно закладчику грозило кнутом и Сибирью, а принимавшему закладчика неопределенною великою опалою. В 1667 году правительство принуждено было высказаться более определенно, грозить отобранием поместий и вотчин тем, которые снова принимают к себе отписанных в тягло закладчиков и крестьян. Иногда городские тяглецы платились за свое торжество, что по их челобитью возвращали к ним их беглых собратий с земель богатых соседних вотчинников. Из города Луха беглые тяглецы принимались в селе Мыту, принадлежавшем князю Репнину. По Уложению их вывезли опять в Лух. Приказчик Репнинский в Мыту, Шибаев да из крестьян тамошних двое братьев Стреловых не упускали случая мстить на лушанах за это правительственное распоряжение. В Тихоновой пустыне на ярмарке сидело трое лушан за пряниками, мылом и ягодами; откуда ни возьмись Шибаев с своими крестьянами; пряники, мыло и ягоды полетели на землю, а продавцы едва успели убежать поздорову, потому что мытовские крестьяне гнались за ними с ножами. В другой раз Шибаев явился на ту же Тихоновскую ярмарку с большою вооруженною толпою, велел хватать луховских посадских людей и приводить к себе; те, заслышав приказ, побросали товары и бежать, но двоих покололи ножами, товары пропали. В третий раз, во время Тихоновской же ярмарки, когда все лушане были здесь и в городе оставались только старый да малый, Шибаев с семидесятью вооруженными крестьянами приезжает в Лух и прямо к съезжей избе, кричит, что убьет воеводу; от съезжей избы поехал на кабак, разбил здесь чуланы, требуя даром вина; потом стал ездить по посаду, крича: «Бейте, режьте посадских людей до смерти!» Женщины от страху бросались бежать в леса, беременные выкинули. Мимо села Мыта лушанин не смел проехать, а тут шла большая Нижегородская и Балахонская дорога, следовательно, Лух заперт, жителям его некуда было ездить торговать.