Сергей Соловьев - Чтения и рассказы по истории России Страница 69

Беда приходила иногда на городских тяглецов и от своей братьи, богатых торговых людей московских: при царе Михаиле гостиная сотня обратилась к правительству с просьбою о пополнении, и государь велел пополнить ее лучшими людьми из слобод. В начале царствования Алексея Михайловича, в 1647 году, гостиная сотня опять била челом, что в ней многие люди померли, а другие обеднели от государевых служб, служить стало некому, и государь велел пополнить гостиную сотню лучшими людьми из московских черных сотен и из городов. Но в 1648 году, воспользовавшись бунтом и уступчивостью правительства, земские люди из городов били челом, чтоб им отдать назад их братью, взятую в гостиную сотню, государь согласился, а гостиная сотня, как сама призналась, бить челом не посмела в то Смутное время за боязнью. Но в следующем году, когда все утихло, страх прошел, гостиная сотня подала снова челобитную о прибавочных людях. По окладным спискам оказалось, что гостей было в это время только 13 человек, гостиной сотни лучших, средних и худых 158, тогда как до московского разоренья было 350 семей, в суконной сотне оказалось 116 человек. Из этого известия всего лучше можно видеть, какие следствия для торгового русского сословия имело Смутное время, московское разоренье, после которого торговые люди в продолжение XVII века уже не могли поправиться. Вследствие войны с Польшею в Москве оказалось много пленных белорусов, мещан – имя, до сих пор неизвестное в Великой России; по Андрусовскому перемирию они получили свободу, но пожелали остаться в Москве. Сперва их роздали в тягло по черным сотням и слободам, но в 1671 году велено за Сретенскими воротами построить для них новую слободу, которая получила название Мещанской, и мещане взяты в ведомство Малороссийского приказа.

Трудно было выйти из посаду, из тягла на волю, в нетяглые люди. Быть может, оставалась возможность выхода в служилые люди, в которых также нуждалось правительство. Но еще в самом начале Московского государства надобность в тяглых людях, в плательщиках, была, как видно, так же велика, как и в служилых; еще тогда князья в своих договорах повторяют постоянно условие ведать тяглых людей сообща и в службу к себе не принимать. В XVII веке, после разоренья, нужда в тяглых людях не могла уменьшиться, и правительство не позволяет выхода из тяглых в служилые, велит набирать в последние вольных, охочих, людей, а не тяглых. Если тяглый человек пойдет охотою в стрельцы, то велено возвращать его назад, в тягло, с двумя сыновьями, и только третий сын оставался в стрельцах. Исключение было сделано только для тех людей, которые пошли в казаки до смоленского похода, т. е. до начала польской войны при царе Алексее Михайловиче.

Если правительство не позволяло тяглецам вступать в военную службу, то тем менее могло позволить им выходить в подьячие; оно готово было позволить им кормиться пером, но с условием не выходить из тягла. В 1668 году двое посадских из Вологды били челом: «Мы оскудели от пожаров и от медной деньги, торговать, промышлять и кормиться стало нечем, а кормятся на Вологде в писчей избушке площадным письмом посадские оскудалые люди; вели, государь, нам кормиться площадным письмом с площадными подьячими вместе и выписные деньги с ними делить поровну, чтоб нам впредь твоих податей и служб не отбыть и вконец не погибнуть». Позволено, «если прежде оскудалые люди на площади писывали, а тягло тянуть с посадскими людьми». Эти площадные подьячие писали в своей писчей избушке всякие крепости и посторонние письма. Над площадными подьячими был староста, который должен был смотреть, чтоб всякие крепости и посторонние письма писали с его ведома, и работных людей помечали имена и вершили на площади, и по пометкам без записей задаточных денег торговые люди не давали, давали б в то время, как записи совершены и поданы будут в приказной палате (съезжей избе). Староста должен был смотреть за площадными подьячими, чтоб кто воровски не написал каких подставных заочных крепостей; также чтоб вместо записей торговым людям книг наемных с поруками не писали, чтоб в том пошлина не пропадала; на ослушников староста должен подавать докладные письма за руками в приказной палате, и тем людям от площади будет отказано. Назначались эти старосты таким образом: площадные подьячие подадут челобитную, что староста их устарел и чтоб великий государь пожаловал, велел быть у них старостою такомуто, и великий государь указывал быть такомуто старостою. В малых местах, в слободах, площадное письмо отдавалось на откуп одному какомунибудь человеку.

Те самые крепостные отношения, которые существовали у нас до последнего времени относительно крестьян и дворовых людей, в старину существовали относительно посадских, или тяглых, людей, крепких своему городу: так, женится вольный человек на тяглой вдове и пойдет к ней в дом; женится вольный человек на посадской девице и пойдет к тестю в дом – тот и другой прикрепляются к городу в тяглые люди.

Служилый человек должен был служить, посадский тяглый платить на содержание, на жалованье ратным людям; такое первоначальное отношение между двумя частями народонаселения длилось века и условило основной взгляд друг на друга: военный смотрел на посадского или на крестьянина как на человека, которого труд и сбережения этого труда имели непосредственное назначение кормить его, ратного человека. Седьмая глава Уложения о службе всяких ратных людей Московского государства начинается так: «С польским, и с литовским, и с немецким, иными окрестными государствы, у государя царя и вел. князя Алексея Михайловича всея России вечный мир и докончание. А будет которыми мерами с которым государством у Московского государства война зачнется или в которое время изволит государь кому своему государеву недругу мстити недружбу и укажет послать на них своих государевых бояр и воевод, и с ними всяких чинов ратных людей, и для той службы велит государь своим государевым ратным людям всего Московского государства дати свое государево жалованье, и на то государево жалованье ратным людям деньги сбирати со всего Московского государства».

Через пять лет по издании этого постановления, в котором высказывался только извечный обычай, началась война, и продолжалась до конца царствования Алексея Михайловича, и перешла в царствование его преемника; пошли войны и с Польским, и с Немецким (Шведским) государствами, и с черкасами, и с татарами, и с турками, и с Разиным, и с соловецкими бунтовщиками. Легко понять положение тяглых людей.

Приехали в города выборные, бывшие в Москве на соборе, и привезли известие: решено быть войне. В Уложении уже определено, какое непосредственное следствие этого решения: сбор денег. Указ не замедлит прийти – сбирать пятую, или десятую, или двадцатую деньгу; идут тяглые люди и «по святой непорочной евангельской заповеди Христове» говорят правду, что каждому доведется заплатить от животов и промыслов. Утаить нельзя: товарищи торговые люди знают торговлю и промыслы каждого, скажут и положат, что доведется взять. С начала польской войны при царе Алексее собирали сперва двадцатую деньгу, потом десятую в продолжение нескольких лет, а в 1662 и 1663 годах собирали пятую деньгу. Кроме денег, брали натурою на корм ратным людям муку ржаную, сухари, крупы, толокно; брали подводы под военные снаряды, брали с 60 дворов по лошади с проводником, телегою и со всею упряжью, со всеми путевыми припасами. Это были платежи чрезвычайные, на случай войны; постоянно тяглые люди платили: дани и оброки; деньги на выкуп пленных (с двора по 8 денег, с дворов служилых людей по 2 деньги); стрелецкие деньги; ямские деньги; деньги на корм воеводам; в подмогу подьячим, сторожам, палачам, тюремным и губным целовальникам; на строение воеводских дворов, губных изб и тюрем; в приказную избу на свечи, бумагу, чернила и дрова; прорубные деньги – за позволение зимою в прорубях воду черпать, платье мыть и скот поить. Тяглые люди обязаны были строить и чинить крепости в городах; обязаны были строить мосты. В 1658 году, когда война усилилась, начали искать повсюду средств, как бы увеличить доходы, как бы заставить платить тех, которые еще не платили. Пошли грамоты по городам: переписать бобылей, пешков и захребетников, которые служб никаких не служат, податей не платят, живут в белых. Поднялся вопль между бобылями, пошла челобитная: «Разве мы, сироты твои, безданны! С 1624 года каждый год платим в казну окладного оброка с дворов и с пустых мест по 2 рубля по 10 алтын; в смоленскую службу платили мы по 2 рубля с двора да платим по 8 алтын по 2 деньги с двора за хлебные запасы; да с тех же дворов платим по 6 алтын по 4 деньги с ворот; да по 8 денег с двора пленникам на выкуп, да за подводы даточным на год по рублю с двора; да в прошлых же годах платили мы с посадскими людьми в ряд с прожитков своих и животов десятую деньгу».

Для примера, сколько сходило в казну денег с города, возьмем средний по богатству город, именно Устюг Великий: с него в 1670 году «оброку и пошлин, за намесничий корм, за присуд, за пошлинных людей доход, с сох дани, за поминочные черные соболи, ямских и приметных денег, за городовое, засечное и ямчужное (селитряное) дело, за поплужную пошлину, соколья оброку, казначеевых, дьячьих и подьячих пошлин, за праветчикову поворотную пошлину, с посаду, с 11 сох и с полполтрети сохи по окладу 321 рубль 13 алтын 5 денег. Да с лавок и амбаров, с лавочных и амбарных мест, с хлебных полков, с харчевых изб, кузниц, островков, нарей, присад, полянок, дворовых пустых мест, с Пятницкого сельца, с новораспашных деревень за посопный хлеб оброку 81 рубль 12 алтын 5 денег. Таможенной пошлины 4910 рублей; с бани 44 рубля; с кружечных дворов 4530 рублей».