Борис Можаев - Мужики и бабы Страница 7

- Я не стою на ногах? Я?!

- Держите его, а то он морду об каланцы разобьет!

- Кому в морду? Мне? Да я вас...

- Что, кулак чешется? Ты вон об горшки его, об горшки...

- Расшибу!

Трррах! Трах-та-тах... Брр!

Так вот отгуляли свадьбу, и уехал он, как в песне той поется: "Нам должно с тобой расстаться". Два года на пароходах да четыре на войне... Она уж и забывать его стала.

- Ну что ж, в любви не повезло - в деле свое возьму.

Перед самой войной прислал он ей денег - сто семьдесят рублей. Она и пустила их в дело. За пятнадцать рублей место купила на тихановском базаре - полок деревянный. В Москву съездила за товаром. Два саквояжа мелочи привезла: чулки, да блузки, да платки. Но больше все шарфы газовые, как развесила их на полки: голубые, да зеленые, да желтые. На ветру вьются, как воздушные шары, - того и гляди - улетят. Куда тут! Полбазара на поглядку сбежалось.

- Нет, она колдунья. Смотри, к ней толпой валят покупатели. Это их шишиги толкают. Ей-богу, правда! Вот бочажина!

Из галантереи - мелочь серебряная хорошо шла: брошки, перстеньки, сережки. Особенно крестики брали. Война! Ну и пугачи с пробками. Бывало, не успеет в Агишево путем въехать, как ее окружат татарчата:

- Пробкам есть?

- Есть, есть.

Тысячами продавала. Пальба по базару пойдет, как на охоте.

Свекровь видит - вольную взяла баба... Ну к ней:

- Деньги с выручки в семью!

- Нет, шалишь! Я и так за двух мужиков ургучу.

Митревна каждое лето брюхата (это сноха старшая). Она и в войну ухитрялась родить. К мужу ездила. Он на интендантских складах служил. А Настенку, вторую сноху, чахотка бьет.

- Кто пашет, кто косит, кто стога мечет? Я! Так вам еще и деньги мои подай. Дудки! Дураков нет!

Надежда упряма, но свекровь хитра:

- Ладно, девка, торгуй, если оборот умеешь держать... Только возьми меня в пай!

- Давай!

Поехали они в Пугасово на двух подводах. Купили две бочки рыбы мороженой: судак, лещ, сазан. Свекровь встретила на станции тихановского трактирщика, напилась в чайной водочки:

- Ты, эта, девка, поезжай с Авдюшкой. А я тут шерсть приглядела... глаза черные, так и бегают. Ну цыганка! - Я, эта, с трактирщиком ладиться буду...

Какое там ладиться! Не успела Надежда лошадей покормить, как свекровь с трактирщиком в санках домой укатила.

Ну, поехали они с рыбой на ночь глядя. Дорога дальняя - тридцать верст, да раскат за раскатом... Авдей парень неуклюжий, сырой... Шестнадцать лет, а он лошадь запрячь путем не умеет. Вперед его пустишь - дорогу путает. Сзади оставишь - в ухабы заваливается, постоянно останавливать приходится, бежать к нему, сани оправлять. Под Любишином загнал в такой раскат, что и сани опрокинулись, и лошадь из оглоблей вывернуло. Она к саням побежала, уперлась в бочку... Да разве ей поднять? В бочке пудов двадцать.

- Авдей! - кричит. - На вот веревку, держи концы! Я захлестну ее за головашки саней да бочку буду поддерживать. А ты привяжи за лошадь и выводи ее на дорогу.

Сопит... И что-то подозрительно долго привязать не может.

- Ты за что привязываешь веревку-то?

- За шею.

- Ты что, очумел, черт сопатый? Ты лошадь задушишь!

- А за чаво жа привязывать?

- За хомут, дурак! За гужи!..

Приехала домой за полночь, еле на ногах держится. А компаньонка ее уже на печи похрапывает. Наутро встали, свекровь за столом уж орудует. Самовар у нее кипит, пышек положила, кренделей. А сама глазами так и стрижет:

- Бабы, давайте чай пить, да за дровами езжайте!

- Я вчера наездилась, - сказала Надежда. - Спину так наломала, что не разогнусь.

- Ну что жа, - отозвалась Митревна. - Поедем мы с тобой, Авдюшка.

- Запряги им хоть лошадь, - проворчала свекровь.

Запрягла им лошадь Надежда честь честью, проводила. Вот тебе к обеду, смотрит в окно: батюшки мои! И лошадь в поводу ведут, и от дровней одни головашки тащатся.

- На пенек в лесу наехали... Ну и сани, того, расташшылись.

И пришлось Надежде со свекровью в ночь ехать, собирать и дрова и остатки от саней.

Прошел пост - и рыба испарилась. Когда ее продавали, где? Надежда и не видела. Ни рыбы, ни денег...

- Мама, а как же насчет выручки? - спросила Надежда.

- Какая вам выручка, черти полосатые? Вы пенсию получаете и ни копейки не даете!

Вы - это снохи. Митревна получала семь с полтиной - три на себя, как на солдатку, три на подростка Авдея да полтора рубля на младшего сынишку; Надежда получала всего четыре с полтиной, мальчик жил у ее родителей, а Настасья - три рубля.

- Это на харч дают деньги. А вы их по карманам! - ворчит свекровь.

- Как на харч? Мы ж работаем. Все паи сами обрабатываем! Сколько ты овса продаешь? Сколько шерсти, масла? Две коровы у нас, двадцать овец? На варежки шерсти не даешь! Куда все это идет?

Ну, слово за слово... Распалились. А самовар кипел, завтракать собирались. Свекровь сорвала трубу с самовара, хлоп на него заглушку:

- Черти полосатые! Пенсию не даете - нет вам чаю! Где хотите, там и пейте.

И даже из избы ушла. Хлопнула в горнице дверью и заперлась.

- Вино пошла пить, - усмехнулась Настенка.

У свекрови стоял в горнице большой сундук с расхожим добром, и там, в углу, подглядели снохи, была всегда бутылка водки и кусок копченой колбасы - закусить. И стаканчик стоял. А ключи у нее висели на поясе и хоронились в объемистых складках темной, в белую горошину юбки. Войдет в горницу Татьяна Малахов на, громыхнет крышка сундука, потом - трень-брень: это стаканчик с бутылкой встретится, и забулькает успокоительная влага...

- Ну и черт с ней! - сказала Настенка. - Я домой пойду.

И Митревна засобиралась к своим:

- Что жа, что жа... Я-петь найду чаю...

Ушла. Ей всего через дорогу перейти - свои. Настенка тоже тихановская. А что делать Надежде?

- Ладно, раз вы по домам, и я домой уйду. Но имейте в виду - я уж больше не вернусь. С меня хватит.

Собрала она в узел свои пожитки и через сад, задами, подалась в Бочаги.

Не выдержала свекровь, ударилась за ней, бежит по конопляникам:

- Надя-а! Надежда-а!

А Надежда идет себе и будто не слышит.

- Надя-а! Погоди-кать, погоди!

Остановилась та. Подбегает свекровь - дух еле переводя:

- Ты куда собралась-то, девка?

- Домой!

- Как домой? Твой дом здесь.

- Здесь я уже нажилась. Ухожу я от вас!

- Как уходишь? Весна подошла - сев на носу. А я что с ними насею?

- Да я вам что? И за сохой, и за бороной, и за кобылой вороной? А что коснется - и на варежки шерсти нет тебе...

- Да будет, девка, будет! Я, эта, шерсть вам всю развешу, всю как есть. Косцов найму, и стога смечут мужики. Ты уж давай домой... Ну, погорячились... Не в ноги ж тебе падать!..

- Сейчас я не могу, хоть запорите меня. Вот в Москву съезжу, там посмотрим.

Вернулась она через три дня из Москвы, а свекровь уже в Бочагах сидит, ее дожидает:

- Ты уж, эта, девка, товар-то можешь здесь оставить. А сами-то поедем. Вон и лошадь готова...

Приехали домой - принесла из кладовой мешок шерсти и снохам:

- Нате развешивайте!

- Бабы! - говорит Надежда. - Пока я здесь, берите. А то уеду передумает и шерсть спрячет.

Так и отбилась от свекрови, завоевала себе вольный кредит. От свекрови отбилась - вот тебе свои родители подладились. Сперва отец:

- Давай я тебе помогу овес отвезти.

Ладно, дело стоящее. В Москве овес весной семнадцатого года был по 20 рублей за пуд, а в Тиханове - рубль двадцать копеек. Взяли они десять пудов. Насыпали корзину да два саквояжа. Привезли на станцию. В вагон садиться, а отец говорит:

- Куда с таким грузом? Опузыришься. Давай в багаж сдадим.

Принесли на весы. Весовщик взвесил и спрашивает:

- А что это у вас? (Зерно запрещалось возить.)

- Ну, что? Вещи!

- Уж больно тяжелые. Обождите, я сейчас! - И ушел за контролером.

Э-э, тут не зевай.

- А ну-ка, бери корзину! - говорит она отцу.

- Куда ее?

- В вагон тащи, куда ж еще?

В то время теплушки ходили, двери настежь, что твои ворота. И проводников нет. Он схватил корзину, она - саквояж. И сунули их в первый же вагон. Надежда залезла, отодвинула вещи в угол и посадила на них женщину с девочкой. Второй саквояж отдала отцу и говорит:

- Ступай в конец поезда и растворись там.

Билеты у них на руках, все в порядке. А сама осталась на платформе, похаживает, со стороны наблюдает. Вот прибегает весовщик, с ним контролеры в красных фуражках.

- Где багаж?

А его и след простыл. Они в ближние вагоны сунулись, ходят, смотрят... Ну где найдешь? Клеймо на них, что ли?

В Москву приехали, отец и говорит:

- Ты как хочешь... Вещи сама выноси. Я и в Пугасове довольно натерпелся.

- Э-э, вот ты какой помощничек!

Взяла она носильщика, заплатила ему десятку.

- Куда тебе нести?

- На извозчика.

Принес на извозчика.

- Куда везти?

- Овес нужен?

- Нужен.

- Вези домой!

Сладились по двадцать рублей за пуд. Отец поехал с извозчиком, а Надежда к знакомым, тихановским москвичам. Те в кондитерской работали и сахар продавали по пятьдесят копеек за фунт. А в Тиханове его оптом брали по три рубля за фунт, а на развес и по четыре рубля и по пять. Три пуда взяла сахару, загрузила оба саквояжа, хлопочет с этим сахаром. А отец получил деньги за овес и ходит по Москве, посвистывает.