Борис Можаев - Мужики и бабы Страница 8

- Папаша, а где деньги?

- Какие деньги? Ты сахар продашь, вот тебе и деньги. А мне за овес... Вместе трудились...

- Вон ты какой тружельник!

На обратной дороге в Рязани контроль накрыл. Отец встал да на вокзал ушел. Надежда выставила свои саквояжи посреди вагона, а сама в уголок села. Один контролер перешагнул через саквояжи, второй споткнулся. Хвать за ручку - не поднять:

- Что тут, камни, что ли? Чьи вещи?

Молчание.

- Что там за вещи? - спрашивает начальник в военном.

- Да что-то подозрительно тяжелое. Где хозяин?

Нет хозяина.

- Забирай их, на вокзале проверим.

Тут Надежда из угла подает голос:

- Гражданин военный, мое дело постороннее, но только я вас предупреждаю - на них флотский матрос сидел. Он пошел обедать на вокзал. Просил поглядеть.

- Флотский? - военный почесал затылок и говорит: - Ладно, оставьте их.

Поехали!..

Так и возила она то сахар из Москвы, то из Нижнего купорос медный, да серу горючую - торговки на дубление овчин брали да на лекарства. Капитал сколотить мечтала да лавку открыть.

Не повезло, поздно надумала. Пришла вторая революция, и деньги лопнули. Тут лет пять торговали на хлеб. Куда его девать? Обожраться, что ли? Плюнула она на торговлю...

Вернулся муж с войны, отделились от семьи. Делились пять братьев - трое женатых да двое холостых. Кому избу, кому горницу, кому сруб на дом. Андрею Ивановичу выпал жребий на выдел: кобыла рыжая с упряжкой досталась, корова, три овцы, сарай молотильный да восемьдесят пудов хлеба. Одна овца успела объягниться до раздела. Свекровь забрала ягненка.

- Что ж ты его от матери отымаешь? - сказала Надежда. - Или не жалко?

А Зиновий, младший деверь, в ответ ей:

- Ты вон какого сына у матери отняла, и то не жалеешь.

Построились. Пошло хозяйство силу набирать... И опять захлопотала Надежда, размечталась: "Коров разведем, сепаратор купим. Масло на станцию возить будем... А там свиней достанем англицкой породы! Загудим... Кормов хватит. Земли-то на семь едоков нарезано. И лугов сколько! Золотое дно... Только старайся". Да, видать, впрягли их, лебедя да рака, в одну повозку... Один в облака рвется, другой задом пятится.

- Пустая твоя голова! Ну, что ты связался с лошадьми? Вон, Евгений Егорович на коровах-то молзавод открыл. А ты что от лошадей, навозную фабрику откроешь?

- И то дело, - буркнет хозяин, а дальше и слушать не хочет.

С великим трудом убедила она его продать Белобокую кобылу на базаре в Троицу.

- Нагуляется она на лугах-то, справной будет, и лошади пока в цене, а коровы дешевые. Белобокую продадим, а корову купим. Ведь пять человек детей. Щадно с молоком живем...

Ну, убедила... И тут не повезло. Кобылу рыжую угнали! Куда ж теперь Белобокую продавать? На нее вся опора.

Когда Надежде утром сказали, из лугов вернувшись, что кобылы нет, она так и присела. Целый день все из рук валилось. Еще думалось, теплилось: авось найдет лошадь, пригонит хозяин. Нет, приехал на Белобокой...

Приехал вечером, стадо уж домой пустили. Она с подойником во двор собиралась. Вышла на заднее крыльцо. Он лошадь привязывал к яслям. И не глядит. Хмурый. Да и с чего веселиться? Открыла она ворота в хлев - вот тебе, оттуда морда буланая рогастая: "У-у-у!" Бык мирской! С коровой пришел. Да кто его пустил в хлев-то? Пошел, черт! "О-о-о!" - заревел он еще грознее, замотал рогами и пошел на Надежду.

- Ах ты, морда нахальная! - она стукнула ему подойником по лбу и бросилась на заднее крыльцо. - Андрей, Андрей, скорее беги!..

Бык в лепешку смял подойник и двинулся к Андрею Ивановичу. Тот, бледный, пятился от растерянности задом к яслям, растопырив руки, заслоняя лошадь.

- Стукни его чем-нибудь! - крикнул он Надежде. - Я лошадь отвяжу... не то спорет.

Надежда кубарем скатилась с крыльца, схватила полено из клетки колотых дров, стоявшей тут же, и - хлясть его по ляжке. Бык мотнул хвостом, легко обернулся - и за ней.

- Ага, напорись на крыльцо, бес лобастый!

Надежда, раскрасневшаяся, вся взъерошенная, яростно глядела на быка сверху, с крыльца. Эх, кабы когти были, так и бросилась бы на него сверху, вцепилась бы ему в холку. Огреть бы чем, да под рукой нет ничего.

А разъяренный бык, обойдя крыльцо, увидел опять Андрея Ивановича. Тот уже успел сорвать оброть с лошади, отогнал ее прочь, и теперь сам напрягся весь в полуприсяди и, азартно раздувая ноздри, крутил в воздухе обротью, как арканом. Бык, нагибая голову, пыхтя и нацеливаясь рогами, мелким шажком подкрадывался к нему. Оброть, выпущенная Андреем Ивановичем, хрястнула удилами его по морде, и в то же мгновение бык, точно птица, пружинисто подброшенный, полетел на Андрея Ивановича. Тот отскочил за ясли. Бык поддел на рога верхнюю переслежину, опрокинул ясли и с треском раздавил их. Андрей Иванович перебежал к заднему крыльцу, встал у дровяной клетки и начал поленьями, словно городошными палками, молотить быка. Тот мычал высоким утробным ревом, наклонял голову, передним копытом рыл землю и бил себя хвостом по бокам. Лев: "У-у-у-у!"

Меж тем собирался народ. Время вечернее, теплое - на улице и млад и стар, кто скотину у колодца поит, кто собак гоняет, кто на завалинке сидит. А тут потеха с ревом, с топотом, с криками.

- Андрей Иванович! Ты его шелугой одень, шелугой.

- О черт! Это ж не мерин... Ты его шелугой - а он тебя рогом...

- Шелугой, ежели с крыльца... Сам ты черт-дьявол.

- Крыльцо не поветь. Откуда шелуга на крыльце возьмется? Откуда?

- А пошел бы ты к матери в подпол...

- Я, грю, плетью его... Плетью. Савелий Назаркин дома.

- Сбегай за Савелием!

А бык, разъяренный криком да поленьями, осипший от рева, бросился опять на Андрея Ивановича, споткнулся о ступеньку крыльца и, пропахав коленями две борозды, вскочил, мотая рогами, добежал до заднего плетня, забился в угол под кладовую и, обернувшись, наклонив голову, стал готовиться к новому броску.

- Ребята, камнями его! Лезь на кладовую.

Кладовая только еще строилась. Крыши не было - одни стенки да потолок, залитый бетоном. Федька Маклак, старший сын Андрея Ивановича, с приятелями Санькой Чувалом, Васькой Махимом да Натолием Сопатым в момент залезли на кладовую и сверху кирпичами метили быку в холку да в голову. Тот отряхивался только от кирпичной пыли и глуше ревел да копал землю.

- Камень ему что присыпка, один чих вызывает.

- Плеть нужна, пле-еть...

Принесли плеть от пастуха Назаркина. Плеть витая, ременная, длинная... Пять саженей! Конец из силков сплетен, рассекает, как литая проволока. Ручка с кистями на конце... А тяжелая. Размахнешь, ударишь - хлопнет так, что твоя пушка ахнет. Э, рогатые! Берегись, которые на отлете...

Андрей Иванович, увидев плеть, спрыгнул с крыльца, выхватил ее у парнишки и пошел на быка:

- Ну, теперь ты у меня запляшешь...

Перед домом Бородиных поодаль от толпы стоял Марк Иванович Дранкин, по-уличному Маркел. На быка, на толпу любопытных он не обращал никакого внимания; стоял сам по себе возле известковой ямы, курил, обернувшись ко всей этой публике задом, Маркел человек важный, независимого нрава, а если и вышел на улицу, так уж не на быка поглядеть, а, скорее, себя показать.

- Маркел! - кричали ему из толпы. - Мотри, бык меж кладовой пролетом выскочит... Кабы не зацепил.

- Явал я вашего быка, - отвечал Маркел не оборачиваясь и плевал в известковую яму.

Он был мал ростом и говорил сиплым басом - для впечатления; сапоги носил с отворотами, голенища закатывал в несколько рядов - тоже для впечатления.

Андрей Иванович ударил быка с накатом и оттяжкой, тем страшным ударом, который со свистом рассекает воздух и оставляет лиловые бугры на бычьей коже.

Хх-ляп! - как палкой по воде шлепнули.

Бык ухнул, даванул задом плетень, потом ошалело метнулся в пролет между сенями и кладовой. Выскочил он на улицу прямехонько к яме; высоко задрав хвост, радостно мотнув головой, как гончая, увидевшая зайца, он весело полетел на Маркела.

- Маркел, оглянись! - заорали в толпе. - Бык, бы-ык!

Ну да, не на того напали... Маркел стоял невозмутимо, цедил свою цигарку и мрачно глядел вдаль.

Бык сшиб его, как городок, поставленный на попа; тот упал в яму только брызги белые полетели. И нет Маркела...

- Маркел, ты жив?

- Посиди в яме, сейчас быка отгоним.

Но из ямы никто не отвечал.

- Чего он, утоп, что ли?

- Да он утоп! Ей-богу, правда...

- Бык запорол его... под лопатку кы-ык саданет.

- Да спасите человека, окаянные! - завопили бабы от завалинки. - Чего стоите?!

Бык победно обошел вокруг ямы, воинственно помотал рогами и двинулся было к толпе, но, увидев подоспевшего со двора Андрея Ивановича с плетью, свернул на дорогу.

Тут и появился Маркел... Ухватившись за край ямы, подпрыгнул, подтянулся и, озираясь по сторонам, опершись ладонями, вылез наружу... Он был весь белый, как мельник с помола.

- Ну, чаво уставились, туды вашу растуды?! - обругал он занемевшую толпу. - Ай извески не видели? - Он сердито нахохлился и стал обирать свисшие сосульками усы, фыркал, словно кот, и брезгливо отряхивал с пальцев известковую кашу.