Валерий Попов - Городские цветы (Конец водной феерии) Страница 8

Алкогольный сон не прочный: я проснулся тусклой ранью от шума метлы. От сухого шарканья запершило в горле - к тому же с каждым махом в окошко влетала тучка пыли, и я задыхался.

"Господи! - впервые, наверное, в жизни подумал я. - Если ты существуешь... покажи себя!"

И он - показался! - добавив к сухому шарканью бойкое поскакиванье зубчатой пивной крышечки. И я услыхал.

12

Какое солнце тут, оказывается, включают в пять утра! Щурясь, мы выползли из подвала. Стояли... Проехала поливальная машина, и темные струйки извилисто бежали по асфальту, замедляясь, попадая в пыльный чулок. Мычали голуби, словно кто-то тер губкой по стеклу. Смотреть на свет было больно. Ну что, новый ослепительный день?

- А пойдем - глянем еще на катер! - просипел я... последний романтик! Все вяло пошли. А то - расходиться, терять даже то малое, что нажили мы? Вышли на набережную - и остолбенели!

Катер сиял! Золотая сеть бежала по борту. Последний оплот... каких-то наших надежд. Вдруг оттуда послышался дикий грохот. Кто ж это там ? - сердце дрогнуло. Запоздалый мильтон? Из люка выпрыгнула знакомая короткопалая рука, схватила дощечку, валяющуюся среди других на корме, и скрылась. Потом вынырнула лохматая башка.

- Никита! - заорал я. Он вздрогнул. Потом глянул свирепо. Потом улыбнулся.

- Весь пол выломали! Копи царя Соломона устроили тут!

- Выпустили? - вскричал Федя. - Не может быть!

- Ну, ожерелье забрали... на экспертизу... А! Нормальный выкуп! Никита махнул рукой.

На великое дело ушло - плату за свободу!

Мы перешли на борт, покачнув катер.

- Всю тушенку, сгущенку увели, что под полом лежала! - сказал Никита.

- Видимо, ожерелья из них сделали для своих баб, - предположил Коля-Толя и изобразил: - "Нюрка! Че лахудрой стоишь? Ожерелье из тушенки одень!"

Даже Люда улыбнулась. Никита тыкал в кнопку пускателя... тишина... и вдруг - громко зачухало! Хорошо начинался день! Неужели - отталкиваемся, неужели - плывем? И вода смоет всю грязь и горечь, что накопилась у нас?

Мы прошли под низким Сенным мостом, маленьким Кокушкиным, широким Вознесенским... Тут уже начиналась зона влияния Коли-Толи.

- И куда же мы плывем - не пойму? - говорил он, поглядывая на нас и сияя. - Куда ж это путь держим - не возьму в толк!

Я лишь робко догадывался, боялся надеяться. Прошли под Харламовым... Давным-давно, кажется, мы плавали тут. И - ничего не изменилось - та же идиллия. Бурлаки, оставленные тут нами, все так же блаженствовали, валяясь в толстом тополином пуху.

- Куда ж мы это плывем - не пойму! - торжествовал Коля-Толя.

"Неужели - к его родителям?" - думал я. И сейчас разыграется одна из вечных мистерий: возвращение блудного сына под отчий кров? Возвращение - со свитой подвижников, что помогла ему пройти испытания, сохранить себя! Встретят! И заколют, как положено, тельца? И мы наконец отдохнем. И главное - Федя с Людой... найдется же для них закуток покоя? А?

- Куда же плывем-то мы? - ликовал Коля-Толя.

Возвращается счастье? Мы переглянулись с Никитой: где только наш Игорек, кок и стюард, он же - наш избалованный Орфей? Его тонкий вкус придавал нашему плаванию добавочную прелесть... Увы! Унесся в тучи в поисках своего летучего пальто, в котором жила теперь его душа, как у Кащея в яйце... Увы! Неизбежные, невозвратимые потери! "И млат водяной (Никита), и уродливый скат (он), и ужас морей - однозуб (я)" - так воспевал он, вслед за поэтом Василием Жуковским, наш экипаж. Где он, наш уродливый скат?

- Вон он! - заорал вдруг Никита.

Это невозможно! На газоне за оградой лежал Игорек, в своем добротном, кожаном, отлично отреставрированном пальто! Изловил его все-таки! И не жарко теперь? Спал он, во всяком случае, умиротворенно. На газоне на коленях перед ним стояли два молодых милиционера. Смеясь, они срывали с газона белые одуванчики и, смеясь, сдували пушинки Игорьку на лицо. Какая неожиданная нежность!

- Нет, не просыпается, - шептались они.

...Потом этот случай с одуванчиками я вставил в пять, минимум, рассказов! Неправильно сказал Топчий, что я не там сюжеты ищу!

Игорек, бережно перегруженный нами на борт, однако, проснулся и глядел на нас презрительно, недоуменно, типа: где я? Видно - сны были слаще! Ничего, мы еще покажем ему!

- Куда же мы плывем - не пойму! - не переставал торжествовать Коля-Толя.

А вот и наш мыс, выгиб, полуостров, и за деревьями дряхлый дом, где жила раньше Никитина мама, а сейчас встречают нас, опершись на решетку, Коли-Толина мама, Клавдея Петровна, и Алексей, если не ошибаюсь, Иваныч.

- Явились? - строгий взгляд бати из-под очков.

Похоже, некоторая напряженность?

- И-и-и, род-ныи вы мои-и! - запела Клавдея Петровна и всех нас спасла.

За время, что мы здесь не были, расцвел пень, выпустив пук алых розг.

В прохладной подвальной квартире, куда нас привели Толи-Колины предки, мы вздрогнули. Толя-Коля! Николай-второй. Брат-близнец, освобожденный нами же из узилища! Смотрел на нас неласково. Как более блудный сын опередил брата и, видно, уже слопал жирного тельца... Уходим?

- И-и-и! Родныи вы мои-и!

Причитаний, во всяком случае, нам хватит с избытком. А там поглядим!

- Ну что? Много наторговал? - стал цепляться батя к нашему другу. - Так угощай гостей!

Напряженная ситуация. Я мог бы сказать, что Коля-Толя, безусловно, наторговал кое-что... но все это ушло на нас, на наше спасение. Мы переглянулись с Федей. Он крякнул. Кто ж нам поверит, глядя на нас? Рванина рваниной!

Вдруг подул легкий ветерок, и откуда-то сверху, с макушки тополя с отпиленными ветками, что-то полетело... розовое... зеленое... Листья? Летели зигзагами, но уж больно заковыристыми... влетели в окно... Деньги! Вместе с мухами, однако, вернулись к нам!

Родители восхищенно переглядывались: добытчик! - а Коля-Толя, главный казначей лосиной ноги, наоборот, вел себя хмуро: деловито сгреб деньги, вместе с мухами сунул за пазуху. Помедлив, как оно и положено, вынул одну ассигнацию, протянул отцу.

- Распорядись, батя!

- Ну так сбегай тогда! - гневно скомандовал отец другому брату, Толе-Коле, раскинувшему тапочки по дивану.

- Да пожалей ты его! - запричитала Клавдея Петровна. - Пусть отдохнет!

- Я сгоняю! - поднялся я. В дверях я переглянулся с Никитой: - А давай считать все это большой удачей?

- А давай!

- Маша! Пробей молодого человека! - в подвальном магазине, пронзенном лучом, крикнула продавщица.

И Маша пробила меня.

...Ночью, на кухне, через десять лет, я пишу это и жадно пью воду: жажда прям как тогда. Рядом вожделел кактус... напоил и его!

...Когда я вернулся, братанов, а также Никиты на месте не было. Не утерпели!

Федя и Алексей Иваныч степенно играли в шахматы.

- Городски-и цви-ты! Городски-и цви-ты! - пели Клавдея Петровна и Люда. Игорек подпевал.