Пьеса для пяти голосов - Виктор Иванович Калитвянский Страница 8

Чем я хуже вот этого мордастого молодчика, который чешет по переулку на блестящей иномарке?.. Я не могу заработать даже на приличный «Жигуленок» – разве это не унизительно?.. Только не говорите мне, что нужно больше работать, – я уверен, что работаю не меньше этого молодца. Но он нашел ту кузницу, где куются баксы, а я нет. За мой труд платят столько, что не хватит на жизнь старику, не то, что мне и моему сыну. Разумеется, я всегда, при любых обстоятельствах, найду деньги на моего ребенка, даже если самому придётся сесть на чай с хлебом.

С этим справиться можно.

Но унижает тёмное враждебное чувство, которое так и поднимается в душе, когда видишь нынешних баловней судьбы – банкиров, коммерсантов, бандитов и всякого рода демократических оптимистов. Они уверены в себе, в завтрашнем дне. Демократия и свобода – для них. В том числе – свобода слова. И я с ними согласен: свобода и свобода слова – ценные вещи. Это как хлеб – куда без него? Но бедность, даже с хлебом – унизительна. Может быть, потому я и не люблю мэра, что он всегда так благополучен, ровен, явно не беден, хотя и не тычет всем в глаза своим достатком.

Вот так да…

Я хмыкаю и от удивления иду выпить чаю.

Выходит, я не люблю мэра. Я никогда это для себя не формулировал. А вот на тебе – прорвалось.

Чай крепкий, прочищает мозги не хуже кофе или сигареты.

Не надо вешать себе лапшу на уши. Мэр человек вполне нормальный и не чета тупым и наглым новым русским. Если таковые вообще существуют. Ты не любишь его потому, что у него в помощниках есть одна женщина, и он, поганец, может каждый день с ней общаться.

Саша – вот почему мы взъелись на мэра.

Сашенька… Тут мне потребовалось закурить, но от сигарет осталась пустая пачка на кухонном столе. Слава богу, на случай полной денежной катастрофы я держу стратегический резерв. Как наши отцы и деды хранили про черный день запасец спичек, соли, сахара и махорки – так у меня на верхней кухонной полке всегда лежит пачка «Беломору». Когда подопрёт – и папироса сгодится.

Нет, к мэру я отношусь нормально. То есть, никак не отношусь. Есть мэр – и хорошо. Какая разница – этот или какой другой. Это как снег или дождь. Как погода, как природа. Я даже как-то помог ему, мэру, и он об этом не знает.

Приходит однажды ко мне мужик, мелкий строительный коммерсант. И выкладывает информацию. Как мэр себе дачу строил. Якобы материалы прикарманил. Мужичок этот пришел ко мне как директору телекомпании, журналисту – вот я тебе компромат, а ты мне – бесплатную рекламу на полгода. Или – на квартал. Как в том анекдоте: ну хоть закурить дай.

Я этого деятеля спрашиваю: а ты все свои дела делаешь чисто? Он ухмыляется. О чем речь, – говорит, – всяко изворачиваемся. Но, во-первых, о его, деятеля, комбинациях мало кто знает, а во-вторых, он же не мэр, кому интересен?.. Такая логика.

В общем, я его послал. Если даже, говорю, твоя история – правда, то чем ты, маленький воришка, лучше его? Ты, значит, предприниматель, а он, видите ли, – вор?..

Больше он не приходил, история эта нигде не всплыла.

У меня был соблазн: пойти к Саше и рассказать ей – всё ж таки пресс-секретарь. Так сказать, предупредить. Но я сдержался. Противно. Двусмысленное какое-то предупреждение: то ли помогают мэру, то ли на пушку берут. Кроме того, мэр, как говорят американцы в своих боевиках, уже взрослый мальчик, и должен сам справляться со своими проблемами. Ну и главное, конечно, в том было, что Саша всё прекрасно поняла бы – что это всего лишь повод встретиться с ней. И если она хочет того же – это хорошо, а ну как ей на меня давно уже наплевать, она всё поймет и от души моим унижением насладится?..

Без трех минут двенадцать я вхожу в приемную мэра. Суббота, Маринки нет на боевом посту, в приемной – дежурный охранник.

Спустя две минуты заглядывает Саша. Она кивает мне, спрашивает про мэра, говорит, что возьмет что-то в своём кабинете.

Через две минуты после полудня появляется мэр – улыбается, крепко жмёт руку.

Мы усаживаемся в светлом мэрском кабинете, Саша приносит чай на серебряном подносе.

Мэр начинает излагать суть, Саша вставляет словечко-другое, я – молчу и пью чай.

– Что скажешь, Дмитрий?– наконец спрашивает мэр. – Готов поработать от души?

Я отвечаю мэру, что, если б на его месте сейчас сидел коммунист, он получил бы такой ответ: что телекомпания обеспечит всем кандидатам равные возможности.

– Так-так, – говорит мэр, неопределенно улыбаясь.

– Самое забавное, – продолжаю я, – что равные возможности в данном случае – сущая правда. И выгодно это в первую голову вам, господин мэр.

– Почему? – спрашивает он.

– Потому, – отвечаю я, – что мэр сегодня имеет большое преимущество перед другими кандидатами, поэтому задача одна – не расплескать фору до выборов.

Саша и мэр переглядываются. Я вижу по их глазам, что им нравится ход моих мыслей.

Мэр встает из-за своего начальственного стола и, улыбаясь во весь рот, заявляет, что весьма доволен разговором. Но ему нужно ехать, дела, мы же, то есть пресс-секретарь и я, можем обсудить подробности.

Я сижу, молчу, как говорится, в тряпочку. Мэр уносится вместе со своим портфелем. Саша ставит чашку на блюдце и говорит, что можно детали обсудить на улице, по дороге домой. Погода хорошая, так что…

– Разумеется, – отвечаю я, встаю, меня не слушают ни губы, ни руки, в результате чашка летит на пол, её спасает только мягкое ковровое покрытие.

Но Саша хладнокровна. На улице она спокойно рассуждает о том, как учесть телевизионные уроки последних всероссийских выборов. Я киваю, затем невпопад брякаю, что телекомпании надо бы помочь – камеры стары, магнитофоны дышат на ладан, зарплата мала и вообще, мы нужны лишь до того дня, когда выборы кончаются победой…

Саша поворачивает ко мне голову, коротко взглядывает на меня в упор. Я вижу её черные, блестящие глаза, приоткрытые полные губы, лопатки передних зубов со следом губной помады… У меня на секунду занимается дух, но она уже отвернулась, и я вижу шею в завитках каштановых волос…

Мы подходим к перекрестку. Налево – к набережной, на площадь, где постамент от памятника вождю. Саша идет направо.

– Купи мне мороженое, – вдруг просит она и добавляет: – Деньги-то есть?..

– Найдем, – отвечаю я. Мои губы тянет в улыбку, я кидаюсь к ларьку с мороженым.

– А себе? – спрашивает она, когда я приношу ей самое лучшее.

Я машу рукой, счастливый: теперь моё самое большое удовольствие – любоваться, как она это мороженое съест. А вот