Записки с того света - Александр Тимофеев Страница 8

Одна из машин просто выехала в кювет, чтобы не столкнуться с нами. Причем мы неслись, не сбавляя хода, не обращая внимания на светофоры и встречную полосу. От пяти-семи столкновений нас отделяли какие-то секунды и сантиметры. Полицейские же время от времени грозно орали водителям других машин, смеялись и улюлюкали.

Такой драйв жизни особенно сильно контрастировал с двумя днями безделья, проведенными в темном «обезьяннике» аэропорта, откуда нас вытащили, как кротов.

От такой гонки, поворотов влево-вправо наши наручники резко врезались нам в руки.

Мы ехали так минут пятнадцать–двадцать. Вдруг машина остановилась, и мы около часа просто сидели в машине, разглядывая прохожих, и ждали, когда нас пригласят в здание.

Светило солнце, но оно почему-то не радовало, а, наоборот, навевало сильную печаль. В груди защемило от тоски.

Мы смотрели на прохожих.

Они шли по своим незначительным делам.

Они могли вот так спокойно идти по улице.

Без наручников.

На этом контрасте мы впервые отчетливо осознали, что потеряли что-то очень важное.

Лицо Даниэла также выражало щемящую печаль.

Мне кажется, мы думали об одном и том же. Нет, я даже в этом уверен.

В здании нас проверил врач, в очередной раз взяли отпечатки пальцев.

Потом посадили уже в другую машину и повезли.

Куда мы едем и зачем, я не понимал.

Глава 3

«Парадането» – желтый дом

Нежелание платить по своим счетам

Нас привезли в тюрьму. Как оказалось, это была тюрьма «Парадането». Здание теплого желтого цвета. Название тюрьмы я запомнил легко – «парада нету».

Вновь у нас с Даном взяли отпечатки и отвели в отдельную камеру, где было очень холодно.

Неизвестность сильно тяготила меня, Дан же напоминал напуганного абитуриента перед сдачей экзамена.

От холода и нервного напряжения он начал приседать, я последовал его примеру.

Прошло где-то около часа.

Мы не понимали, сколько пробудем здесь.

Обратившись к охраннику на смеси румынского и испанского, Даниэл узнал у него, что нас скоро поведут в камеру к бразильцам.

Он мрачно сказал мне, что надо будет драться.

Рассказал про свой план: он будет бить первым главного в нос, затем второго, а я… в общем, по обстоятельствам. Дал мне пару железных колец на руки – для усиления удара.

Скажу честно, перспектива драки не радовала: логически и математически финал драки двух гринго против десятка бразильцев был для меня очевиден.

Это же не кино, где супергерой раскидывает десятки противников. Как говорил мне один профессиональный боксер, реальность сурова и против троих-четверых биться уже сложно, так как есть большая вероятность пропустить удар, а дальше… тебя просто затопчут.

Я перестал чувствовать холод.

Мне уже стало уютно в этой непонятной холодной камере, где практически все надписи на стенах были обращены к Богу: «DEUS, DEUS, DEUS…»

Все сразу вспоминали о Нем… Наверное, даже те, кто раньше и в церкви-то никогда не был.

Что-то неприятное было в этих обращениях. Нечестное. Корысть, наверное.

Нежелание платить по своим счетам.

Что ОН должен заплатить? ОН заплатил.

Даниэл хоть остался мужчиной и был честен с самим собой.

Остался собой.

Он верил в силу и усиленно разминался перед битвой, а я обратился к…

В силу я не верил.

Через пару минут охранник сказал Дану, что скоро нас поведут, и дал ему сигарету.

Дан покурил и передал мне. Мы напоминали двух фронтовиков в окопах перед атакой.

Вообще-то я не курю, но здесь стал курить даже с каким-то неистовством и отчаянием. От первой затяжки закашлялся, а затем почувствовал приятное состояние невесомости и одухотворенности.

Вдруг неожиданно открылась дверь, и нам сказали: «На выход». Мы заложили руки за спину и вышли.

Я уже практически не чувствовал себя.

До сих пор помню это состояние.

Камера.Путин. Pizdetz

Мы шли по длинным коридорам, периодически останавливаясь у закрытых дверей, которые конвоиры со скрежетом открывали.

Затем встали посреди большого длинного коридора и чего-то ждали. Минуты ожидания, как ни странно, были не тягостными, а сладостными.

Слышны были отчаянные крики и хлопки, отчетливо напоминавшие удары. Меня это напугало.

Идти в камеру к злобным бразильцам не очень-то хотелось.

Оказалось, мы ожидали директора тюрьмы. Хозяина.

Наконец вышел статный, представительный мужчина с кудрявыми черными волосами. Его облик напомнил мне образ плантатора из ранних бразильских сериалов. Он не был агрессивен – скорее, наоборот, немного ленив. В его манерах читалась значимость, как у льва. Создавалось впечатление, что он только что пришел с обеда. Его взгляд, несмотря на вальяжную небрежность, был пронзительным и немного тяжелым. Отношение персонала к нему было очень подобострастным.

Он оглядел нас, быстро поговорил с подчиненными о Дане, перебросился с ним парой слов. Я в это время находился в «невесомом» состоянии. Дан же, напротив, был весьма бодр и улыбался начальнику тюрьмы.

Решив вопрос с Даном, он обратился к своим людям по поводу меня – ему что-то сказали, дали какую-то, по-видимому, вводную информацию; он попросил бумаги и быстро пробежал их глазами. Затем о чем-то спросил у меня, я выдал уже привычную фразу «но португез», означавшую, что я не говорю на португальском языке. Его это немного смутило, возникла дли-тельная пауза, продолжавшаяся более минуты. На расслабленном лице начальника тюрьмы впервые стало читаться какое-то напряжение мысли (оказалось, он просто вспоминал свои ассоциации с Россией), и вдруг неожиданно он, улыбаясь, вопросительно произнес: «Путин?»

Я на автомате, не задумываясь, тоже с улыбкой ответил ему: «Пеле».

Это разрядило обстановку. Он весело рассмеялся. Мы с Даном улыбались ему в ответ.

Посчитав познания о России исчерпанными, а свою миссию выполненной, директор что-то быстро сказал персоналу и удалился.

Упоминание Путина и вообще само слово «Путин» показалось мне каким-то добрым, ободряющим знаком.

На иррациональном уровне я ощутил себя в безопасности. Почувствовал, что я как бы не одинок, что есть «Путин» и его знают (вот начальник тюрьмы его знает). А я как-то связан с ним – «Путиным», и это придало мне какой-то уверенности. Бред, конечно, но тогда…

Само поведение начальника тюрьмы оказало успокаивающее воздействие, а виртуальная фигура Путина вселила в меня какое-то ощущение защиты, что ли.

Вероятно, такую же функцию выполняло имя Сталина, когда бойцы шли в атаку и кричали: «За Сталина!» А до Сталина было за…

Сработали глубинные паттерны подсознания, включающиеся в пограничной, экстремальной ситуации.

Нам быстро сказали повернуться направо, и мы пошли. Пройдя пару дверей (в тюрьмах их вообще бесчисленное количество), мы вошли непосредственно в блок, где находились заключенные. Он напоминал двухэтажный Колизей. Двор тюрьмы сразу оглушил гвалтом португальской разноголосицы.

Вообще португальский язык немного грубоватый, голос у бразильцев низкий, тембр брутальный. В связи с этим кажется, что они агрессивны и всегда немного на взводе. Между тем это просто особенность языка и его восприятия ухом русского человека.

Тогда я этого еще не знал, и на меня эти звуки произвели настораживающее впечатление.

К тому же бразильцы в это время играли во дворе тюрьмы в футбол и свои