На весах греха. Часть 2 - Герчо Атанасов Страница 8

меня внимательно: чистый годовой доход Болгарии составляет несколько миллиардов. Вычти отсюда четверть на строительство, средства на больницы, школы, пенсии, театры и кино. Отложи на оборону и государственный резерв. А теперь раздели остальное на миллионы таких, как мы с тобой, да раздроби на двенадцать месяцев. Получится приблизительно твоя зарплата. Откуда взять больше?

— Вот-вот, втолкуй, втолкуй этой пустой башке, а заодно и моей… — покачивался Иван, смеша обоих.

— Дядя, — погасил улыбку Диньо, — ты, конечно, человек ученый, для всей Болгарии оно, может, и так, но для нас — не совсем. Я например, кручу баранку «Ифы», немецкого дизеля, то есть крутил… На эту самую «Ифу» у меня есть план: столько-то тонн, рейсов и так далее, это не интересно. Интересно то, что если я выполню этот самый план, это зависит не только от меня, то получу кое-как премиальные плюс гроши за экономию горючего И это все! Все!

— Ну ладно, а что ты можешь сделать один?

— Что? — Диньо невольно выпрямился. — А вот что. Машина числится за мной, но это — для автоинспекции, — не стукни, не поцарапай, в общем — косметика, понимаешь? А если серьезно, то я ни перед кем не отвечаю. Никто с меня не спрашивает за то, как я езжу, выбираю ли дорогу, как торможу как трогаюсь с места, как поворачиваю, — от меня требуется только план и экономия горючего, за что мне платят гроши. А откуда я возьму план, за счет машины или за счет предприятия — это никого не касается. Что сломалось, что вышло из строя…

— Потому что гоняете по разбитым дорогам, вмешался Иван.

— …предприятие меняет без разговоров: сломалось, износилось — и точка. — Диньо потянулся к тарелке, наколол на вилку кусок брынзы, но передумал и выпил, не закусывая. — А вот пусть эту самую «Ифу» зачислят на меня, но по-настоящему: вот тебе деньги на бензин и на масло — по нормативам, столько-то километров, столько-то денег на текущий ремонт, столько-то — на капитальный. За все отвечай сам. Нужен лишний ремонт — плати из своего кармана. Хорошо ухаживаешь за машиной — остаток тебе. Да я тогда — царь и бог! Отвечаю, плачу, но и имею с этого! Станет нормальный человек воровать у самого себя?

— Ничего я в этой чепухе не понял! — заявил Иван.

— Ты лучше занимайся своей столярной мастерской…

— Эх, Диньо, Диньо, — маялся Иван. — Когда телега уже под откосом валяется, поздно рассуждать, какой дорогой ехать!

Нягол не обращал внимания на брата: давно уж не слыхал он такой ясной и простой на вид программы хозяйственного порядка, не сталкивался с таким мышлением — без школярских иллюзий и пагубного романтизма. Этот умница и разбойник сам не знает, что говорит.

— Все это дельно… Иван, тебя тоже касается… — Иван смешно вытянул шею. — А теперь скажи вот что: как ты думаешь, почему такой системы нигде не ввели?

— Ты что, смеешься? Будто не знаешь, что болгарин завидует соседу, родному брату, всему свету. Кто ж тебе даст «Ифу» и пустит работать под честное слово, за здорово живешь?

«Нужно что-то сделать для этого паренька, — подумал Нягол. — Душой он еще чист и ум у него острый, как бритва».

Часам к десяти утра перед домом Нягола остановилась черная «волга». Сначала из машины показалась стройная женская нога, потом вышла хорошо одетая молодая женщина и спросила товарища Няголова. Елица объяснила, что товарищ Няголов работает, но если очень спешно… Оказалось, что сам товарищ Трифонов приглашает к себе товарища Няголова по весьма важному делу.

Пока Нягол одевался, перебирая в уме возможные причины столь скоропалительного внимания, Елица предложила гостье кофе, чаю, та с любезным видом отказалась, но охотно вступила в разговор. Оказалось, что насчет товарища Няголова звонили из центра, товарищ Трифонов даже удивился что товарищ Няголов здесь, но люди творческого труда — особенные, разумеется, в самом положительном смысле.

— А вы его дочь? — еще раз оглядела она Елицу — Вы очень похожи.

«Интересно, когда это ты успела разглядеть? мысленно съязвила Елица и вежливо ответила:

— Племянница.

— Ах, вот как!.. Наверное, помогаете ему творить?

— Да, готовлю ему обед, — отомстила Елица.

— Какая вы скромная… Но зачем же так, вы можете ходить в нашу столовую, я проинформирую товарища Трифонова.

— Думаю, что дядя не согласится.

— Почему? — искренне удивилась женщина.

— Он обожает домашнюю кухню.

— Он гастроном?

— Завзятый.

— Все писатели гастрономы, я это давно подметила.

— Интересное наблюдение.

— Это вполне естественно. Писатели изучают жизнь, а для этого нужно здоровье. Я прочла все книги товарища Няголова, — не без гордости объявила женщина.

— Советую вам не говорить ему этого.

— Почему? — изумилась женщина.

— Потому что он может проверить, что и как вы поняли. Он это очень любит.

— Я готова! — выпятила бюст женщина. — Я помню всех его героев! А вы?

— Я его не читаю, — хладнокровно солгала Елица.

— У нас с ним разные эстетические взгляды.

Женщина посмотрела на нее сначала недоверчиво, а потоки с явной укоризной:

— И он терпит?

— А что ему делать — я хорошо готовлю.

Елица уставилась на бюст женщины.

— Странно, — гостья понизила голос, — ваш дядя выдающийся писатель, его читает вся страна…

Вошел Нягол, одетый в летнюю спортивную куртку и цветную рубашку.

— Я готов, — густо пробасил он, будто в комнату влетел огромный майский жук.

Елица проводила его к машине.

Трифонов встретил гостя у наружной двери кабинета. Это был высокий человек лет пятидесяти с лишним, на висках и в чубе, сохранившемся с молодых лет, была седина.

— Здравствуйте, здравствуйте, — он протянул гостю обе руки и поздоровался, подчеркивая этим сердечность отношения и солидность своего положения. — Мы с вами, кажется, только на торжественных собраниях видимся?

Нягол знал его — Трифонов был руководителем местного масштаба, не страдавшим манией собственной значимости. По кабинету чувствовалось, что хозяин любит порядок и чистоту и стремится насаждать их и в округе.

Они сели в кожаные кресла, Нягол придвинул к себе огромную пепельницу, изображавшую исторические баталии, Трифонов, куривший редко, предложил гостю блестящую шкатулку с импортными сигаретами. Нягол похвалил хозяина — прекрасно выглядит, наверное, охотник? Охотник, немного садовод и цветовод, любит бывать на природе, ограничивает себя в мясе, а в последнее время и в хлебе — начал обрастать жирком, а это нехорошо и для здоровья, и не способствует успеху у женщин…то есть у жен, конечно.

— Вы здесь что же, на многоженство перешли? пошутил Нягол, Трифонов громко рассмеялся, — явный признак того, что он человек не скрытный, и сказал, что с точки зрения соображений да заседаний, пожалуй, да: