Михаил Пришвин - Том 4. Жень-шень. Серая Сова. Неодетая весна Страница 81

Петя и Ариша спали еще глубоким сном, когда я устроился на приступочке машины с чайником и всем чайным хозяйством против темнозорьки. Свист и шум крыльев множества прилетающих птиц присоединились к пению лесных ручьев, и победа моя над собственным унижением после волшебного сна дала мне такую силу, что мне казалось, будто в сжатом моем кулаке находится какой-то чудесный театр, и по мере того как зорька разгорается, я разжимаю кулак и показываю на весь мир величайшее действие…

Милый друг! Если бы вы могли прилететь ко мне в этот ранний утренний час и поглядеть своими глазами, какие чудеса, какой великий театр открывается, когда ваш друг вместе с наступающим рассветом добродушно освобождает свои сжатые пальцы. Кажется, будто сила всей природы собралась во мне и от меня самого зависит сжать эту силу в себе или разжать руку и показать весь мир в красоте.

Прилетели бы вы ко мне, и я взял бы вас за руку и повел в лес, где под елями еще совершенно темно. Мы поднялись бы в боровую возвышенность, где отзывается, как в деке музыкального инструмента, всякий звук, даже самый малейший. Тут мы стали бы к дереву и долго бы привыкали к стуку своего сердца, и к звону своей крови в ушах, и к скрипу кожи своей одежды, и к воспоминаниям, с болью встающим из далекого прошлого. Когда весь этот круговорот обломков, мчащихся по кругу жизни каждого человека, стал бы привычным и вы бы при каждой встрече повторили несколько раз: «Не то, не то!» – вот тогда-то в полной, найденной вами тишине вы услышали бы первый сокровенный звук лесного крылатого существа. Я бы тогда научил вас понимать этот щебет как будто самой маленькой птички, и вы бы сразу же научились простому искусству скакать навстречу этому звуку и, когда следует, замирать и самому делаться неподвижным, как дерево. Так, чередуя скачки с замиранием, мы останавливаемся у самого того дерева, откуда слышится этот щебет маленькой птички, в то время как еще вся природа молчит. Тогда, разглядывая на просвет темные кулачки сосновых хвои, мы увидели бы черный силуэт огромной птицы с дрожащими от величайшего напряжения перьями. Вы стоите в трепетном ожидании, и мало-помалу светлеет, и к песне глухаря присоединяется долетающее сюда баюкающее пение тетеревов. Тогда на восходе солнца нас начинает знобить, и тогда мы по себе знаем, что с нами весь мир зябнет от радости.

В это замечательное утро глухари бились друг с другом так сильно, что казалось, будто лесные бабы лешихи там белье стирают и лупят что есть духу вальками. Ток разгорелся так сильно, что все глухари и глухарки спустились на низ. Два лучших бойца на этом току попались в силки, расставленные Мазаем, и когда попались, то еще сильнее стали бить друг друга, каждый думал, что не силок его держит, а враг. Потом, когда кончился ток, глухари не улетали, а расходились, и петухи оглядывались, опасаясь, как бы другой петух не хватил его сзади. В лесу с остатками снега было так, будто гости съехались и между кустами и деревьями расстелили белые скатерти. И глухари уходили, оставляя на этих белых скатертях крестики своих больших следов. По этим крестикам, если идти в пяту и соединять концы следа с началом их на другой скатерти, легко можно было бы прийти на место тока, где столько было надрано глухариных перьев и пуха, что легко можно было подумать, будто это вправду лешихи тут себе набивали перины.

Мазай принес из леса двух глухарей и одного из них подарил Арише. Когда же Ариша, приняв глухаря с благодарностью, хотела приняться за свою обычную работу, Мазай сел на лесенку, по которой ей надо было войти в домик, и не дал ей войти. Видно было, что он ей хотел в чем-то признаться, о чем-то просить. И она это поняла, прислонилась к крылу и потупилась в ожидании. Мазай был вдов и еще достаточно силен, чтобы начать новую семейную жизнь, и ему Ариша очень нравилась. Только не знал он, бедный, что Ариша была неприступна. Тайна Ариши была непонятна Мазаю, и ему, когда он подносил глухаря, казалось, совсем просто было сказать ей о своем собственном доме, что внизу живет племянник Данилыч, а верх у него свободный и что на извозчичьем деле в Костроме он заработал этой зимой хорошо, можно корову купить, и что лугов у них довольно, о корме для коровы заботиться нечего, и что, ежели есть свой дом и своя корова, и рыбы в воде много, и в лесу всякой дичи, то жизнь в Вежах может быть очень хороша, самая даже лучшая жизнь на земле…

Нет, в это утро Мазай недаром Арише подарил своего глухаря, при этом подарке он расположился было о многом сказать и нарочно уселся на лесенке, чтобы в трудных местах разговора улитка не убралась бы в свою ракушку. Но почему-то в этот раз язык перестал повиноваться Мазаю, и молчание стало неловким. Тогда Ариша, чтобы рассеять неловкость, указала на глухаря и сказала:

– Нынче на рассвете из леса слышалось, будто там бабы лешихи белье полоскали и вальками хлопали, это не они так?

– Они. – охотно ответил Мазай, – глухари, а только не лешихи: в лесах лешего нет.

– Будет тебе, как же так нет, как же так без хозяина?

– Очень просто, – ответил Мазай, – всю жизнь в лесах ходил и ни разу никакой рожи не видел. А ты ходила тоже в лесах, встречалась ли тебе-то там рожа?

– Я в лесу с молитвой хожу и крестом.

– Не всегда же молитва, не всегда крест, забудешь пошептать, а он и покажется. Гляди-ка, гляди, что там делается!

И указал Арише на белых чаек.

Среди воды открытой, и льда, и трухлявой ледяной намерзи струились светлые быстрики, и вот на одной розовой в лучах солнца льдинке сидела белая чайка и быстро мчалась на ней.

– Зачем ей это нужно? – сказала Ариша.

– Катается, – ответил Мазай.

И рассказал, что у рыбаков есть примета: когда чайки так на льдинках поедут, весна пойдет без остановки.

А в иных местах дикие утки, направляясь к темнеющей копеечке земли, плыли по намерзи очень легко, но за собой оставляли по мертвой намерзи канальчики голубой воды. Такая тонкая была намерзь, что водяные крысы, чтобы не проваливаться, к той же копеечке земли плыли по утиным канальчикам, и только мышки и полевки прямо по намерзи перебегали к твердой земле.

Еще показал Мазай Арише на одно дерево с вороньим гнездом, рассказал ей, что вчера еще это дерево было целое дерево, а вот теперь всего осталась от него половинка, и если так пойдет дальше, то плохо будет вороне.

– Зальет?

– Залило бы, конечно, – ответил Мазай, – да не дадут ребятишки, вот поедут на ботинках и, когда рукой можно будет дотянуться, станут везде поджигать вороньи гнезда.

И заставил Аришу глядеть на воронье гнездо, чтобы она увидела ворону. Долго не могла Ариша понять, но вдруг увидела с одной стороны гнезда хвост, а с другой нос – и очень обрадовалась.

После вороны Мазай показал Арише на забор возле Веж: вчера еще вода была по нижний перехват на плетне, а теперь торчат только одни колышки, и вся деревня теперь окружена водой со всех сторон и люди в ней, как в садке.

– Попались, – говорит Мазай, – попались, голубчики!

И так, показав Арише все замечательное на разливе, только-только решился было начать разговор о самом главном, как вдруг у самого берега очень взволновалась вода. Тогда Мазай вместо нужного и необходимого сказал:

– Это щука мечет икру.

В это время Ариша пли устала глядеть, или по привычке что-нибудь делать, не умея сидеть сложа руки, сказала Мазаю:

– Да ты что, долго ли будешь держать меня?

Тогда Мазай встал с лесенки. Улитка вползла в свой домик и скрылась.

Но без этого, чтобы не скрывалась улитка, не убегала коза, не улетала бы птичка, никогда и нигде не бывает романа.

Этот день вышел таким, какого целый год дожидаются живые существа, и день этот всегда можно узнать по силе жизни в себе самом: в этот день не устаешь следить за переменами и своими глазами всюду видишь начало романов и необычайных общественных дел. Кинув взгляд на муравейник, расположенный вокруг окольцованной ели, мы увидели на светлом кольце какое-то темное пятно и, вынув бинокли, стали разглядывать. Тогда оказалось, что муравьям зачем-то понадобилось пробиться через покрытую смолой древесину вверх. Нужно долго наблюдать, чтобы понять муравьиное дело: много раз я наблюдал в лесах, что муравьи постоянно бегают по дереву, к которому прислонен муравейник, и не обращал на это особенного внимания: велика ли штука муравей, чтобы разбираться настойчиво, куда и зачем он бежит или лезет по дереву. Но теперь вот оказалось, что не отдельным муравьям зачем-то, а всем муравьям необходима была эта свободная дорога вверх по стволу из нижнего этажа дерева, быть может, в самые высокие. Препятствие для движения вверх отдельных муравьев поставило на ноги весь муравейник, и в сегодняшний день для устранения препятствия была объявлена всеобщая мобилизация. Весь муравейник вылез наверх, и все государство в полном составе тяжелым черным шевелящимся пластом собралось возле осмоленного кольца. Муравьиные разведчики еще раньше того пытались за свой страх пробиться наверх и по одному застревали в смоле. Но каждый следующий разведчик пользовался трупом предыдущего, чтобы продвинуться вперед на длину своего товарища и, в свою очередь, сделаться мостом для следующего разведчика. Но теплая ночь и горячие полдневные лучи, по-видимому, поставили перед муравейником необходимость более быстрых темпов строительства моста через широкое кольцо смолы. Широким развернутым строем повели муравьи наступление, и до того быстро, до того успешно, что мы даже снизу, от нашего дома, заметили перемену в привычном белом кольцо: это передние муравьи без колебания, самоотверженно бросаясь в смолу, бетонировали собой путь для последующих, и те, достигнув смолы, в свою очередь, устилали путь для других.