Мирза Ибрагимов - Слияние вод Страница 82

- Ну, а ты рассчитываешь на ее согласие? - спросил с неожиданной мягкостью Рустам.

- Господи, да мне только бы ваше согласие получить, - ответил Салман и сам удивился своей решительности.

Рустам опять задумался.

- Ты все взвесил или шальная мысль только сейчас залетела в голову? Смотри, если через месяц заставишь ее слезы лить, можешь считать себя покойником. Такого я не потерплю.

- Что ты говоришь, дядюшка? Будто первый день меня видишь? Слышал ли худое слово обо мне? Ты отец, ты покровитель, рабом твоей дочери стану.

- Нет, сынок, так не получится, - вдруг огорчил Салмана переменчивый Рустам. - За мужчину, который рабом будет у жены, ломаного гроша не дам. Цени жену, береги, но оставайся хозяином, владыкой.

- Да я о том и говорю, дядюшка, - воскликнул парень, прижимая руки к груди. - Твоим рабом буду, это я растерялся, - объяснил он свою оплошность, - вот и болтаю, что попало...

Рустам, погрузившись в глубокое раздумье, дергал левый ус, а Салман безмолвно шевелил губами.

- Ладно, присылай сватов, обручим, а осенью и в дом к себе введешь, сказал Рустам и, не слушая благодарностей, полез в машину.

3

Майя никому не рассказывала о своем горе, не жаловалась на судьбу, не роптала. У нее хватило мужества улыбаться, со всеми держаться ровно и спокойно. Но, оставаясь одна, она не сдерживала рыданий. По ночам ее преследовали мучительные сны: первые встречи с Гарашом, приезд на Мугань все представлялось как наяву.

И, проснувшись, Майя тихо, почти беззвучно плакала, прикрывшись ватным одеялом, чтоб не услышала Зейнаб...

А Зейнаб, приютившая Майю в своем доме, все знала, да помалкивала. Она сама прошла дорогу безнадежного горя и понимала, как страшно остаться наедине с бедою. Но знала она и другое, и этому научил ее Кара Керемоглу: лишь в труде можно найти утешение, ласковыми словами чужое горе не избудешь.

Как-то раз, вернувшись с поля, Зейнаб застала Майю в слезах ничком на тахте.

- Да ты что, ни свет ни заря спать улеглась? - весело спросила она, а у самой сердце сжалось, - Пойдем в огород, поможешь грядки полить.

Майя быстро вскочила, смущенно засмеялась.

На огороде до сумерек они пололи и поливали овощи, а потом Зейнаб велела Майе нарвать луку, кресс-салату, кинцы, огурцов, редиски и приготовить ужин.

- Ловко работаешь! - похвалила она. - Можно подумать - потомственная крестьянка. Надо мяты набрать, от нее так хорошо за столом пахнет... Рагим, ужинать!

Но мальчик, хоть и откликнулся, не приходил. Весь день торчал он в хлеву, сплетенном из хвороста и прикрытом связками камыша, около отелившейся коровы, любовался золотистым теленком с белым ожерельем на шее.

Пришлось Зейнаб и Майе пойти в хлев. Они притихли, наблюдая, как корова вылизывала детеныша, а теленок будто вырастал на глазах, пытался подняться на своих бамбуковых ножках.

- Телочка, - похвасталась Зейнаб. - И породистая! Если в матку пойдет, удойной будет. - Вдруг она спохватилась и крикнула: - Иди-ка за стол, сейчас дядя Кара приедет за Майей. Ты ведь сегодня с поливальщиками занимаешься?

- Да еще рано, - заметила Майя.

- Мой отец всегда говорил: работать надо быстро, а есть медленно. Если я тороплюсь, кусок в горло не лезет.

Сын выбежал из хлева, наскоро умылся в арыке и через минуту чинно сидел на веранде.

Едва принялись за еду, как раздался приятный мягкий голос Кара Керемоглу:

- Зейнаб, Майя, где вы? Народ собрался.

Зейнаб предложила гостю плова с укропом: удался на славу!

Кара Керемоглу отказался: только что поужинал, вот если бы выпить чего-нибудь кисленького, прохладительного. Да пусть хозяйка и Майя не спешат: слушатели подождут, покурят, посплетничают, а он тоже отдохнет здесь на скамейке, под тутовником.

Майя принесла председателю в пиале овдуг. Напившись, вытерев рукавом губы, Кара Керемоглу воскликнул:

- Поистине эликсир жизни. Ну, спасибо, доченька, уважила старика. Но, ради бога, не торопитесь, поливальщики никуда не денутся, ради толковой лекции они и дотемна просидят. - И, потянувшись, добавил: - Эх, если б не солончаки, цены бы тебе не было, муганская землица!...

Поливальщики ожидали лекторшу, сидя прямо на земле около здания правления колхоза. Майю так внимательно слушали, что даже совестно стало: да как же вознаградить вас, родные, за такое прилежание? У самой мало опыта, а книжные знания в Мугани не всегда годятся... Постепенно завязался общий разговор, и Майе пришлось отвечать не только на вопросы о почве и режиме полива, но и об атомной энергии, и о происках заокеанских империалистов, о добыче нефти в море... Она знала, что эти люди весь день проработали под беспощадно палящим солнцем и все-таки не расходились, задавали ей новые, самые неожиданные вопросы. Майя была счастлива, что способна пробудить у людей стремление к знаниям. Ее голос окреп, звучал уверенно, и в эти минуты она была так красива, что у забора, где сидели парни, то и дело слышались глубокие вздохи.

Когда она вернулась, в доме было тихо. Луна расстелила на полу светло-синие ковры, слышно было ровное дыхание спящего ребенка. Майя легла в постель и в этой ночной тишине вдруг почувствовала себя такой одинокой, что разрыдалась.

Зашлепали босые ноги, Зейнаб, в длинной рубашке, присела на край тахты, обняла Майю, прижала к груди.

- Нет, нет, не утешай меня... Знаю, что ты добрая, но не утешай, прошептала Майя. - Кому я нужна теперь? Да если б мой муж вернулся с фронта калекой, я была бы счастливой... - Она прикрыла рот ладонью, задохнулась. Если б у него не было ни дома, ни денег, ни куска хлеба, тоже была бы счастлива. А кто я сейчас? Без близких, без родных, на чужбине, сердце мое брошено под ноги другой женщине. Какой смысл жить?

- Майя, - послушай, ты молода, образованна, видела свет, да и ума-то у тебя побольше, чем у меня, деревенской бабы, - сказала Зейнаб. - Но и уже прошла путь страданий. Поверь, этот путь ведет к черным воротам, и если они захлопнутся за тобой, не увидишь никогда ни солнца, ни луны, никого из людей. Ты не раз говорила, что жизнь - любовь. Но неужели только любовь мужчины? Подумай. У тебя есть работа, тебя уважают и ценят. Разве любовь к труду не приносит счастья? Прислушайся, о чем журчит арык: не забывай, ты нам нужна! А любовь к родной земле? Мы с тобой любим и луну в небе, и цветущие деревья в саду, и поля, - в них тоже наше счастье...

Долго утешала Майю Зейнаб то рассудительными речами, то ласковыми словами, и та понемногу успокоилась. Зейнаб ушла только тогда, когда услышала ровное дыхание забывшейся крепким сном Майи.

Утро наступило солнечное. Зейнаб озабоченно носилась по двору и разговаривала с Майей как ни в чем не бывало - деловито, весело.

В поле думать о себе было некогда - Майя без устали шагала с участка на участок, от арыка к арыку.

Вернулась она домой поздно, никто ее не встретил - видно, Зейнаб с сыном ушла в Дом культуры. Едва Майя вошла в свою комнату, как почувствовала одурманивающий аромат цветов, зажгла свет и увидела на столе огромный букет тюльпанов, многоцветный, как радуга, повисшая над степью после грозы. Приблизив цветы к лицу, она закрыла глаза;

Значит, кто-то помнит, любит Майю!...

4

Судьба подарила Сакине двоих детей, но если бы их было десять, она стала бы еще счастливее. Носить ребенка во чреве своем, родить и выкормить его своим молоком, - может ли быть большая радость?

Сакина говорила, что каждая мать - гордость народа, украшение земли. Детский голос - все равно, своего ли, чужого ли ребенка - заставлял содрогаться ее сердце от нежности... Постарев, Сакина стала мечтать о внуках, повторяя народную пословицу: "Дети сладки, а дети детей еще слаще". И как только Гараш женился, она стала ждать того часа, когда склонится над колыбелью внука. Не раз представляла, как скажет мужу: "Ну, киши, с тебя магарыч, не сегодня-завтра начнем величать тебя дедушкой!"

Покинув дом Рустамовых, Майя унесла с собой надежды Сакины.

Будь невестка недостойной, Сакина с легким сердцем проводила бы ее, но она привязалась к Майе всей душой, и чем чаще вспоминала ее, тем горше становилось на душе.

Наконец Сакина решительно сказала мужу, что хочет видеть невестку.

Рустам собирался спокойно предаться вечернему чаепитию: совсем некстати жена завела этот разговор.

- И так не знаю, чем кончится вся эта история, а тут еще ты жужжишь над ухом! - сердито ответил он.

- А я, киши, уже сейчас скажу, чем все это кончится. Беспутные женщины верными не бывают. Приглянется другой, вот и покинет нашего сынка. Но если даже Гараш слепит новый очаг с другой женой, я от Майи не откажусь. Всегда буду считать родной.

Страдальчески морщась, Рустам ответил, что все его помыслы заняты тем, чтобы скорее хлопок очистить от сорняков. Сейчас работает один комбайн, а три стоят: поломались. Картина обычная. Послал людей на косовицу зерновых хлопок горит, вернул их на хлопок - бахчи сохнут. У председателя тысячи забот, а жена ему рассказывает легенду об ашуге Гарибе...