Феликс Светов - Отверзи ми двери Страница 83

- Видишь ли, мама, как писал сто лет назад Достоевский, еврей без Бога как-то даже и немыслим, его и представить себе нельзя без Бога. Это с одной стороны. А с другой, тот же наш великий писатель обронил, что мудрено и вообразить себе что-нибудь раздражительней и щепитильней образованного еврея. Вот, наш дорогой друг и представляет нам полную, так сказать, иллюстрацию неумирающей правды слов нашего классика. Как только совместить Христа с раздражительностью? Положим, Достоевский не Христа имел в виду, когда говорил о еврейском Боге - Иегову, так, пожалуй, надо понимать. А ты как думаешь, Лева?

- А я думаю про это примитивно, хотя и благодарю тебя за комплимент насчет моей образованности.

- В чем же твой примитив?

- А в том, что Христос был рожден от еврейской женщины, да и апостолы все были Ее единоплеменниками, не говоря о праотцах и пророках, вообще об избранном - Кем избранном? - народе.

- Да уж нельзя не согласиться, не слишком глубокая мысль, тем более едва ли свежая.

- А ты убежден, что здесь, я имею в виду в христианстве, свежая мысль ценнее, как, скажем, в случае ветчины?

Костя хмыкнул, попытался спрятать улыбку и закашлялся, даже слезы навернулись: "Может, это он горчицы хватил?" - вдруг развеселился Лев Ильич.

За столом никто, разумеется, не обратил на это внимания.

- Вы помните, Костя, мысль Василия Васильевича, - обратился к нему Саша, когда тот справился со своим кашлем, - что еврейская идея об их личной богоизбранности весьма преувеличена или, как он выразился: "чуть-чуть в отношении их лукава"? Дело в том, говорил Розанов, на которого ты сегодня в первый раз имел удовольствие посмотреть, хоть трудно представить себе человека, прикоснувшегося к русской культуре, а на Розанова взирающего недоуменно. Так вот, - он и обратил вниманье на то, что у Соломона, кроме Суламифи, этих самых других Суламифей было великое множество, хоть той первой - он о них и не сообщал. Израиль же настолько был самонадеян, так убежден, что у Господа он, конечно, один, что "одна девица", что Соломон, кроме как на нее, и глядеть ни на кого не захочет, что ту историческую объективность проглядел. А у Соломона, меж тем, было семьдесят цариц, семьсот жен и девиц без числа. Так что получается, что бедняжка Суламифь была всего лишь одной из девиц, а отнюдь не царица - а там и Персия была, и Египет, несомненно, да уж и матушка Русь, надо думать. Так что стоит ли так уж преувеличивать эту единственность и мистическую судьбу этого народца? Пора, пора царице поставить несколько замешкавшуюся служанку на свое место. Давно, впрочем, пора.

Лев Ильич даже позабыл о своей злости, он был поражен: "Вот так номер вот она образованность-то!"

- Ты это сам говоришь или Розанова цитируешь? - спросил он.

- Я его излагаю, - скромно ответил Саша. - Быть может, не совсем буквально, но за верность мысли ручаюсь.

- Какая память у Сашеньки! А?.. Ну что ж ты гостям не наливаешь, очень серьезный разговор за столом, хотя и красиво - Суламифь, Соломон, девицы без числа, цыгане...

Лев Ильич посмотрел на Ангелину Андревну: "Куда это я попал?" - мелькнуло у него.

- Неубедительно излагаешь, - сказал он. - Потому хоть у Соломона, и верно, девиц было без счета, но Суламифь-то была одна, первая. И Библия ее канонизировала. Если, разумеется, Библию полагать Священным Писанием, а не просто материалом для исторических спекуляций.

- Священное Писание, согласен, но кем и для кого написано? В том и дело, что и "Бытие", и "Исход", и "Законы", и увлекательная история племени - все замечательно, но нам, прости, какое дело? У нас свои печенеги были, ну а у них филистимляне. А то, что она "единственная" или, ты сказал, "первая" - это ты откуда узнал? Это он ей на ушко прошептал : "Единственная моя!" Чего уж не шепчут в такие-то минуты. Всей любви у Суламифь - всему их роману, современным языком скажем, несколько дней, ну чуть больше - и году не было. А остальные годы? Где он - этот "избранный народ" - из Палестины куда? То в Испанию, то в Польшу, то к нам, то в Америку. Какой же "единственный", когда и передохнуть им Господь не давал? Да где их храм, где Иегова, по их же представлениям, только и обитает? Разрушен храм, уже две тысячи лет его нет - не на небесах же, в твоем горнем Иерусалиме - это у христиан там Храм, верно. Или, может быть, в современном Израиле - у Моше Даяна?

- Не понимаю, - сказал Лев Ильич, - ты в Бога веришь?

- Фи, Лева, что за вопросы? - Ангелина Андревна была явно шокирована.

- Простите, Ангелина Андревна, но я действительно не понимаю Сашу.

- Не понимаешь? Но почему-то все на свой счет воспринимаешь, извини уж за слабую рифму. Лишнее подтверждение мысли об обидчивости. А так ведь разговора не получится. Хотя тема серьезная, права мама, не для стола, и острая. Ну уж что делать. Ты отдаешь себе отчет в том, как опасно это сегодняшнее массовое а я не преувеличиваю, иначе б и не стоило разговора - массовое обращение евреев в православие?

- Действительно, не понимаю. Чем, кому опасно? Что здесь может быть, кроме радости, от того, что обетование сбывается?

- Да погоди ты со своим "обетованием" - тут не до мистики, когда к самому нашему сердцу подбираются!.. Мало нам растления политического, государственного, идеологического, научного, растления искусства, литературы, растления семьи, быта - что там еще осталось? Душа народа, несмотря на весь вековой ужас оставалась православной, то, что еще Иван Киреевский называл "народным началом", а здесь и верования, и народный быт, обычаи, понятия, та самая "неминуемая старина", заповедный круг мыслительности. То самое, что для Самарина всегда было сердцевиной - фокусом, из которого бьется народный русский ключ. Что старо, то свято, что старье, то правье, что исстари ведется, то не минется, ветхое лучше есть! Вот так-то. А потому я с вами, Костя, тут не вполне согласен, церковное сознание народа вопреки всему сохранилось - и Петровская реформа ничего с ним не в состоянии была поделать, то лишь насилие было, напугали наше духовенство, сделали из него чиновное сословие, но это все отдельные люди, как болезнь, эпидемия - реформы, вольтерьянство, нигилизм. Но в том же восемнадцатом веке уже и очнулись: и в масонстве очнулись, и в святителе Тихоне Задонском, и в Паисии Величковском - он уже в восемнадцатом веке перевел "Добротолюбие". Одним словом, чудом, но сохранилось, держалось, на ниточке, на волоске, а тут что?.. Да вот вам, кстати, исторический анекдот, да уж не смешной, простите - трагический. Проживал в Москве во времена Анны Иоанновны отставной морского флота капитан-поручик Александр Возницын, человек ищущий, но, по всей видимости, слабый. И вот, на беду свел его случай с неким откупщиком Ворохом, еще в Смоленской губернии прославившимся тем, что пытался в одном селе устроить их молельню, уничтоженную, впрочем, по распоряжению синода, изгнавшего вслед за этим евреев из края. Но ведь как с ними: их гонят в дверь, они - в окно влезают! Тот Борох объявился в Москве и сблизился с беднягой капитан-поручиком...

- Да не может того быть! - охнула Ангелина Андревна.

- Тем не менее. Уж чем он его соблазнил, кто знает, подходов у них много, в девятнадцатом веке так считали, что им даже законом их предписано совращать в свою веру, да и процессы возникали один за другим... Одним словом, как история свидетельствует, Возницын был соблазнен. Они отправились вместе в Смоленск, оттуда в Польшу, где несчастного Возницына подвергли милому и столь прославленному обряду.обрезания.

- Что же дальше-то, Сашенька? - любопытствовала Ангелина Андревна.

- А дальше, Возницын - за отпадение от христианской веры, а Борох за совращение в иудейство были преданы суду, во всем сознались и по решению Государыни Анны Иоанновны, чтоб сие богопротивное дело не продолжалось, обоих немедленно казнить смертью, сжечь, чтобы другие, смотря на то невежды и богопротивные от христианского закона отступать не могли. Они и были сожжены в Петербурге в 1738 году, 15 июня.

- Какая у тебя память, ну просто феноменальная! Вы только послушайте? восхищалась Ангелина Андревна. - Ну а моряк-то за что, офицер?

- Вот именно, - сказал Саша. - Моряк, офицер, вполне может быть и прекрасный человек. А ведь вокруг была православная страна, традиции, воспитание, страх Божий, наконец, Государыня Императрица, стоящая на страже чистоты веры... А сейчас, в этом море атеизма и совсем Бог знает что может произойти! Если сегодня евреи действительно хлынут в церковь, в православие, затопчут, запакостят больную, но все еще живую религиозную душу народа - как в нашей литературе или журналистике, как сто лет назад хлынули к только что освободившемуся от крепостничества мужику, воспользовавшись его слабостью, простотой, пусть пороками, чтоб тут же и оплести его, закабалить, да так, что он, небось, и помещика-самодура, коль был такой, со слезами умиления вспоминал - что ж тут-то будет? Чем еще заполнится русское сердце - этим вечным брюзжанием, жалобами, мелочной злобой, суетливостью, ненавистью? Чему они изнутри церкви нас научат - что все мы братья и все равны? Так мы еле-еле научились не слушать, когда нам про это наше радио с утра до ночи твердит. А уж здесь, если из церкви понесется этот гнилой, жалкий гуманизм, чтоб нам же потом - "братьям" и усесться на шею... Это, между прочим, пострашнее, чем кровь источать у младенцев. Там все на глазах - попробуй-ка! А тут исподтишка, незаметно, под маркой братского единения, соборности - вон как наш-то православный друг только что заметил! Мы так и проснемся однажды все евреями.