Николай Львов - Лубянская справка Страница 9

Преступник, которому на плахе объявляют об отмене смертного приговора; нищий, получивший в наследство миллион; калека, отбросивший вдруг костыли и пробежавший стометровку за десять секунд, - все эти люди со всей их радостью покажутся скучающими курортниками по сравнению с намучившимся за два месяца И.О. Ах, какое счастье быть здоровым, веселым и легким! Какое счастье знать, что у тебя нет ни того, ни этого, ни пятого, ни десятого, что твой кошмар кончился и ты снова чист, как... ну, как простыня, высушенная на двадцатиградусном морозе и только что внесенная в залитую солнцем комнату сухая, легкая, ослепительно белая, негнущаяся и убивающая сумасшедшим запахом свежести!

Все заботы, все тревоги - долой! Прекрасно быть одному, ах, как прекрасно! Жить вот так - ходить, спать, петь, смотреть, танцевать, слушать музыку, читать, хохотать, плакать, летать! Счастливейшее время! Прочь все болезни, прочь недомогания, депрессии, неуверенность, страх, ведь все так ясно и просто - только загляни в глубь себя, да здравствует свобода! Будь свободен внутри, без жалости к себе, без чванства, гордости, тщеславия, но с радостью, с Великой Радостью в душе! Тогда ты можешь все! Слышишь - все!!!

И.О. и мог все, и делал все, что ему в голову приходило - точно карусель с сотнями разноцветных лошадок запустили. А как он умел изящно и непринужденно заговаривать на улице с московскими незнакомками! И всегда бывало, что она и опомниться не успеет, как уже что-то ему отвечает, уже смеется, прыскает в платочек, а через десять минут либо дает ему телефон, либо зажимает в кулачке бумажку с телефонами Мишани или Крепыша, говоря при этом, что "ни за что не позвонит", и И.О. в ответ не настаивает, - ему уже это и не важно - она может и не позвонить, поскольку никуда не денется, она уже на крючке, а Москва, как ни странно, городок совсем крошечный, все в нем друг друга знают, и они все равно когда-нибудь встретятся... И "контора" затряслась, задрожала, закрутилась в вихре невиданного доселе загула.

В свое выздоровление он, в общем-то, поверил окончательно, и только иногда его охватывала какая-то щемящая тоска, будто сожаление о том, что он оказался здоров. А тут еще эта идиотская привычка, превратившаяся в подобие нервного тика каждую минуту лихорадочно разглядывать свои ладони - как он ни старался избавиться от нее, ничего у него не выходило. И не дай бог, если замечал он какую-нибудь царапину или пятнышко, даже если сам знал, что это царапина, - снова, как прежде, весь вспыхивал и покрывался потом - так сильны были в нем остатки прежнего страха.

Позвонили ему в тот вечер почти все, так что пришлось вызывать "неконторских" для установления равновесия. Но Сема Нос привел двух лесбиянок, без звонка пришли еще две подруги И.О., пронюхавшие о его приезде, так что равновесия все равно не получилось. Все новенькие быстро освоились, так что И.О. только диву давался, до чего они все хороши, веселы и натуральны. Водки, шума и развлечений было предостаточно, все это походило на день рождения, и в центре внимания находился именинник, И.О. Он был в ударе и уже знал, что сорвется - оставит у себя кого-нибудь из новеньких. "Что за чепуха, в самом деле, вбил себе в башку! Вот уж точно, что в микроскоп разглядывал, болван, идиот, псих!" Одна из новеньких - его "тип", черненькая, изящная, нервная, и имя какое-то черненькое - Рая, даже успела намекнуть, что живет одна и торопиться ей некуда.

Мишанина квартира была пуста, и Мишаня взломал замок теткиной комнаты, приговаривая в оправдание: "И.О. приехал!" Так в тот вечер и повелось говорить: "И.О. приехал!", когда что-нибудь случалось: то грохнули об пол теткин проигрыватель, то жарили соседскую картошку на соседском масле, сломали телефон, перебили рюмки и стаканы, и ответом на все эти безобразия была тупая фраза, которую со смаком первым произнес Мишаня: "И.О. приехал!" Пьяный Сема заставил своих подруг показывать сеанс лесбийской любви, и все это походило на цирк: Сема, как укротитель, прикрикивал и подбадривал, ошалевшие девицы катались по ковру, и вся "контора" с замиранием и спазмами в горле смотрела этот "смертельный номер" - и как только "номер" закончился, все уже были готовы - и тут началось! Вакханалия была грандиозная и продолжалась всю ночь. И.О. спал с обеими лесбиянками на шикарной теткиной постели, и они показывали ему чудеса неслыханного разврата, потом их кто-то у него забрал, и он оказался с черненькой Раей, которой объяснился в любви, а уж под утро они с Крепышом поменялись, и И.О. до самого пробуждения оставался в объятиях манекенщицы - красивой, костлявой и холодноватой, что, однако, не помешало ему, перенесшему в Румынии длительное и непривычное воздержание, заставить ее "разгореться" и "разделить" с ним "пламень поневоле". И после каждого нового прибавления в счете ему весело подмигивал лукавый мальчик из диспансера, а он, как Борис Годунов, судорожно отмахивался и бормотал про себя: "Чур меня! Чур!"

Вскоре мальчик совсем распоясался: он смотрел на него отовсюду - из зеркала в ванной, с фотографий в витринах магазинов, преследовал его в метро, превращался в шофера такси, но чаще всего кокетливо поглядывал на И.О. глазками двухбалльных красоток, которыми кишела Москва. И.О. наконец, взорвался, не выдержал и, плюнув в его наглую физиономию, закричал: "Убирайся к черту! Никуда я не пойду! Ни в какой диспансер! Плевать я на тебя хотел! - и потом злобно шипел, вытирая оплеванное зеркало: - Буду спать со всеми, кто попадется, и мы еще посмотрим, кто первый отступит! Бог не допустит, чтобы страдали ни в чем не повинные девочки! Вот так! Ну, что ты на это скажешь?!" И удивительно! - мальчик на самом деле ретировался, а И.О. отпустил тормоза окончательно, и вакханалия, начавшаяся на третий день по его приезде, затянулась на неделю. Все это могло продолжаться по крайней мере два месяца, пока все квартиранты жили на дачах, если бы однажды пьяненький И.О. не пошел гулять по ночной Москве. Это была роковая случайность, и, как говорил потом Мишаня, если бы не "открытое окно", то ничего страшного не произошло бы, но все это было потом, через месяц, а сейчас И.О. оказался свидетелем чуда, о котором мечтал всю жизнь, о котором говорил как о награде за все его переживания и страхи.

Ярчайшее воображение, которым Господь наделил И.О., иной раз едва не овеществляло его нетерпеливые желания. В детстве, например, его преследовала одна картина: он входит в троллейбус или трамвай и за сиденьем в углу видит старый, обшарпанный чемоданчик, обязательно перевязанный грязной бельевой веревкой, в котором оказывается несколько десятков тугих пачек сторублевых бумажек! И каково было его потрясение, как же у него забилось сердце, когда он однажды, войдя в трамвай все с этой же картиной перед глазами, на самом деле увидел точно такой чемоданчик, так же перевязанный грязной в узлах веревкой! Правда, вместо денег в нем оказались какие-то тухлые объедки, но И.О. в спорах с Мишаней всегда приводил этот пример в доказательство истинности своего пути. В последние годы у него так же ярко, с такими же фотографическими подробностями возникала перед глазами другая картина: он идет по вечерней Москве - одинокий, бездомный, красивый - и на бульварах (обязательно бульварах) у Покровских или Никитских ворот в открытом окне второго этажа или на балконе старинного особняка видит ослепительной красоты женщину! Они встречаются глазами, между ними мгновенно вспыхивает страсть, она делает знак, он поднимается по лестнице, входит... С какой отчетливостью он все это видел сотни, а может быть, и тысячи раз! Мудрый Мишаня, предчувствуя неприятности, ожидавшие И.О. в будущем, не приветствовал это ложное и губительное отношение к действительности и заклеймил его лаконичным названием "Открытое окно". "Надо работать, а не мечтать! Надо всегда отрабатывать свое! - тупо твердил он. - Глядишь, что-нибудь тебе и перепадет".

В тот вечер поднялся И.О. по Красной Пресне и вышел на улицу Герцена, еще издали услышал чарующую мелодию босса-новы и, открыв рот, так и пошел на музыку, пока не остановился перед распахнутыми настежь окнами. Окна были невысокие, и все, что происходило в просторном зале, хорошо было видно с улицы. Он знал, что это бразильское посольство, но ему так хотелось поспорить с Мишаней - ведь перед ним было долгожданное открытое окно! А неприятности - увы, он был слишком пьян, чтобы бояться неприятностей, да еще, как назло, уж больно захотелось ему потанцевать! И, недолго думая, он влез в одно из открытых окон, наивно гордясь тем, что так легко он все это проделал. В зале горели свечи, и первое, что он увидел с подоконника, была неземной красоты молодая женщина, стоявшая у рояля с бокалом в руке. И у него в глазах поплыли круги - красные, синие, черные, - и он чуть не закричал: "Да это же Гольстмановы пять баллов!!!" И.О. уже наверняка знал, что это была ОНА, что во сне он видел ее - никогда в жизни он не встречал подобной красоты. Никто в зале не заметил, как он спрыгнул с подоконника, там вовсю танцевали, и И.О., еще не вполне понимая, что делает, тут же пригласил ее танцевать, и она пошла с радостью, точно он был здесь с самого начала, и только потом, когда он спросил ее, говорит ли она по-английски, остановилась, всматриваясь в его лицо, и удивилась, что не видела его раньше. И.О. сказал, что он только что влез в окно, она засмеялась и не поверила. Когда И.О. более или менее протрезвел, почувствовал на себе недоуменные взгляды гостей, а под ложечкой остро ощутил неприятную холодящую пустоту, он понял, что выбраться отсюда сможет только через подъезд Лубянки, она залилась таким веселым хохотом, что И.О. совсем смутился и, раскланиваясь и извиняясь, направился обратно к окну - а, будь что будет! надеясь вылезти на улицу так же незаметно, как попал сюда. Все решили, что это остроумная шутка, а прекрасная незнакомка закричала по-английски: "Стойте, стойте!" - и, спросив шепотом, как его имя, громко объявила присутствующим, что И.О. ее старый друг и что шутка с окном входила в программу вечера. И.О. окружили гости, что-то лепетали на своем языке, представлялись, и И.О. с облегчением обнаружил, что среди этих людей нет ни одного русского, значит, если его не заметил наружный милиционер, есть время осмотреться и кое-что придумать. Красавица потащила его в угол, где стоял столик с двумя креслами, и там он вкратце рассказал ей, как все произошло, и еще рассказал кое-что о себе, а она продолжала хохотать и, видя, что он начинает беспокоиться, стала его успокаивать: сказала, что она племянница бразильского посла, что ей сегодня исполнилось двадцать лет и что сегодня ей можно все! "Ты будешь сегодня моим Ромео!" - сказала она и приколола ему на рубашку картонку с выгравированным золотыми буквами именем Ромео, и он тут только заметил, что у нее на платье приколота такая же карточка с именем Джульетта. "Ну, раз Ромео, так Ромео!" - промычал с удовольствием И.О. и только хотел спросить, где он может чего-нибудь выпить, как двери распахнулись и в комнату вошли два молодчика в белом с подносами. Один из них сразу же увидел И.О. и тупо остановился посреди комнаты, не зная, что предпринять, но второй, вероятно старший по чину, что-то буркнул первому, и тот мрачно двинулся к И.О. "Шампанское?" - спросил он угрожающе. "Нет, виски!" - ехидно ответил И.О. Ему уже было все равно, схватят ли его сейчас, или после вечеринки, - главное, что рядом с ним была красотка на пять баллов! "Гольстман, Мишаня, где вы?" - мысленно простонал И.О. и, взглянув восхищенно на улыбающуюся красавицу, захохотал от сознания своего опасного и кратковременного счастья. "Мо-ло-дец! - сказал он мрачному болвану и, взяв с подноса виски, хлопнул его по плечу. - Ты свободен, дружище!" А-а, катись все к чертям, пропади все пропадом! Берите, хватайте, пытайте, высылайте, стреляйте! А я все равно сегодня буду свободен, буду делать все, что захочу! И я плюю на вас, плюю на вас всех, плюю, плюю! Ур-р-р-а-а-а! И нельзя ли пригласить вас на танец, моя прекрасная именинница, моя фантастическая незнакомка, извините, немного пьян, но сегодня и мой праздник, и, клянусь всеми святыми, есть в ваших огромных глазках какой-то очень знакомый блеск, видел я его где-то раньше... Ой, да уж не вчера ли?! Ну-ка, посмотри-ка еще своими прекрасными глазищами... Ах, какие глаза! А губы! Бог мой, какие губы! Да тебе, кажется, тоже понравилось, что я вот так впрыгнул в окошко, а? Но, тсс-с, будем поскромнее, будем восхищаться твоей небесной красотой! И.О. с американским рыканьем стал нашептывать ей комплименты и выложил весь свой запас самых красивых английских слов. Потом они всю ночь танцевали, и тут ему пригодилась практика вечеров и ночей, проведенных в барах Румынии, нет, он в грязь лицом не ударил и только один раз остановился как вкопанный, глядя на танцующую Сузи - так звали девушку - более прекрасной танцовщицы он в жизни не видел. Ах, что это было! Это был идеал, это было совершенство это было... пять с половиной... Нет! Это были шесть баллов!!! И вот с этим-то идеалом у И.О. установилась тонкая, нервная связь, и достаточно было ему едва-едва прикоснуться к ее пальцам, как обоим становилось ясно, что они уже вовлечены в тайный чувственный заговор и что этот заговор рано или поздно раскроется, как бы они его не скрывали. И уже через час она смотрела на него нежно и страстно, не отрывая глаз, держа его руку в своей, перебирая пальцами, находя самые чувствительные места. Они все время были вместе, и толстый бразилец - посол и ее дядя - раза два подмигнул ему ободряюще, и в его подмигивании была какая-то милая и откровенная непристойность, так свойственная южанам. Часа в три ночи вся компания отправилась в гостиницу "Метрополь", в валютную чайную слушать балалаечников, где уже были накрыты столы и ждали крепкие, скуластые ребята, одетые в русские рубахи и красные сапожки, - и таким образом был решен вопрос о безопасном выходе И.О. из здания посольства. И ехали они вместе в посольском "мерседесе", и в чайной сидели рядом. И.О. галантно за ней ухаживал, и опять танцевали, и снова пили, а под утро она пригласила его поехать завтра с ними в Загорск, и они договорились, где встретиться. И.О. был на верху блаженства и раза два показал язык какому-то нерасторопному оперативнику, слишком явно прислушивавшемуся к их разговору. На вопрос И.О., кто ее родители, Сузи ответила, что ее отец - Лопес Домингес и еще какой-то там Альварес, бразильский миллионер и министр какой-то очень важной отрасли, что в данный момент он находится на лечении где-то на берегу Средиземного моря. Уже в машине, когда они отвозили И.О. к Мишане, Сузи его поцеловала, и как! - у И.О. дух захватило, - и еще раз напомнила о завтрашней поездке и просила ее не обманывать.