Анатолий Хулин - Дедлайн (фрагмент) Страница 9

- Я с тобой хочу, - говорит.

- Мне работать надо... - вру я.

Как ей объяснить, что не могу я ночевать у своих родителей, дедушки с бабушкой, которым бывшая жена частенько ее оставляет. И не потому не могу, что напротив тюрьма "Матросская тишина" - с балкона по бритым дядькам в детстве яйцами кидались, я к ней привык, это только мой батя мог выбрать такое местожительства, между тюрьмой, психушкой и больницей - а потому, что из каждого угла ползут детство, слабость и унижение. Ребенку не понять своего унижения - ей еще не жаль, что она родилась. А мне - только-только уже не жаль. Потому что - поздно.

Солнце сияет, люди вокруг торгуют чем попало. Почему я их не вижу, не запоминаю, не могу описать? Да надоели они мне за тысячу разных историй, где все одно и то же - в лучшем случае глупость, а в худшем такое, что лучше на этих людях и не фокусироваться. Надо будет - в морду дадим. Много людей вокруг - пятница, многие желают нажраться уже в три часа дня. Остальные подгоняют время во вред окружающим - торопятся отключиться вечером. Или мне это только кажется? Тем более - не хрена за ними наблюдать, запоминать, забивать в память. Все сдохнут - никуда не денутся. Вон, столб придорожный упал, машина, должно быть. в него врезалась. Что это? Непостоянство. Вон к церкви кого-то на крови - я туда школьником раз десять заходил, даже молился - подъезжает джип с батюшкой. Десяток нищих крестится. Что это? Причина и следствие. Там у них внутри - многочисленные орудия пыток. Главное - на маковке. И внутри храма есть комната, где никто не живет - но куда женщин вообще не допускают, даже в платках, после ихнего причастия. Чего они женщин-то боятся? Чем, спрашивается, не ваххабиты? Ладно - каждому своя пилюля. Юношеский максимализм.

- Чего ты больше хочешь, - спрашиваю Варьку риторически, - На машинках кататься или на лошадке?

- На лошадке! - честно говорит она.

Мы входим в парк. Идем по аллее. Сколько симпатичных девочек на коньках - просто замечательно. Так называемые влюбленные кое-где - да ладно. без скепсиса - настоящие влюбленные.

- Телевизор смотришь? - спрашиваю Варьку неожиданно для себя.

- Смотрю, - говорит серьезно, - Даже новости, с мамой.

- А мама-то чего? - удивляюсь.

- Она хочет быть депутатом, - отвечает.

- А я в Чечню еду, - говорю, - Знаешь. что такое Чечня?

- Знаю, - говорит, как само собой разумеющееся, - А зачем ты туда поедешь?

- Ну вот смотри, прикинь, - говорю я ей, - Пойдешь ты на будущий год в школу, и у тебя единственной будет папа-герой. Ну, может, не у единственной, конечно - неважно. Зато единственный, кто может об этой ситуации внятно рассказать. приду я к вам на открытый урок. сядете - а я вам расскажу о том, что такое Чечня. Учительница. ясное дело, загрустит. А ты будешь смеяться. Как думаешь - выгонят тебя из школы?

- Нет, - твердо сказала она, - Тебя выгонят.

- Ну, милая моя! - я крепко пожал ей руку, - Я уже и так все-все знаю. Побежали на лошадок?

- А потом - в тир-р-р! - радостно завопила дочь.

И мы побежали на лошадок. А потом - в тир. По животным я не стрелял только по вертолету, крутящему от меткости винтами и "скорой помощи", включающей мигалку и сирену. Варька смеялась.

Затем мы пошли на выставку живых гигантских насекомых - но не дошли, потому что в глубине рощи стала слышна автоматная стрельба, потом громыхнула пушка, стали видны клубы дыма и послышались возгласы: "Стоп! Стоп! Еще раз!"

"Вертеньев, - подумал я, и почесал затылок, - А ведь он мне действительно что-то такое говорил. Вот ведь, сама работает, подкорочка..."

- Папа, это война? - радостно спросила Варька.

- Это мои друзья, - говорю, - Пойдем туда, к ним.

На поляне, неподалеку от ресторанчика "Фиалка", идут съемки клипа. мой друг Вертеньев в гуще событий - командует реконструкцией ожесточенного боя между отрядиком РККА и группкой Вермахта. У них есть даже пушка - ее как раз не могут перезарядит и почти солдатские слышны матюки.

- Перерыв! - командует Вертеньев и подходит к нам.

- Моя дочь, представляю Варьку, - Длинные ноги. Будущая актриса.

- Хочешь сигарету? - Вертеньев достает из кармана пачку сигарет и протягивает Варьке.

Варька смущается и прячется за меня - но на клипмейкера смотрит уже с нескрываемым восторгом.

- Дети и животные любят меня одинаково, - сообщает Вертеньев, - Расход пленки один к пяти. После кризиса это мало кто себе позволяет... Пусть сходит, пообщается с солдатней. Может, стрельнуть дадут.

Мы отправляем дочь в расположение ребят из военно-исторического клуба Вертеньев дает продюсеру соответствующую команду - а сами отходим к "Фиалке" за пивом. Вертеньев заходит, а я остаюсь - смотреть на небо.

Борька - мой огромный друг. Если бы не он - не попал бы я к буддистам. Рассказать историю его жизни невозможно - он не существует, как мы. Он не отсюда. Это герой отдельного романа - и проживает он его сам.

Потом мы сидим на корточках с пластиковыми стаканами в руках и курим.

- Как сын? - спрашиваю.

- Не будем о грустном, - говорит, - Хотел его от армии отмазать, а он, оказывается, на опиаты подсел. Зачем деньги тратить? Тем более, что их нет. В общем - пока думаем...

- Что за клип? - спрашиваю.

- "Штык для Геббельса", - говорит, - Четыре тысячи всего бюджет. Хорошо, что Васька - вон тот, видишь, полковник РККА - мой отличный приятель. Только что гашиш не курит - а так вполне хороший человек.

- Каков сценарий? - спрашиваю.

- Да никакого! - Вертеньев начинает смеяться. - Представляешь, они все с прибабахом! Одному чуть не каждую ночь снится, что он летчик - немецкий асс - и что его сбивают. Вон он, в эсэсовской форме расхаживает, с кобурой. Другой все скупает - вплоть до солдатского нижнего белья того времени. Зачем. спрашивается. ему на съемках клипа нижнее солдатское белье? А кошелек с десятью тысячами натуральных рейхсмарок? Ну, кошелек-то я использую, в результате...

- Реинкарнация, - говорю, - Других версий нет. У меня у самого дед в 41-м ушел в ополчение, очкарик, винтовка на пятерых. Маме два года было. Так она до сих пор пишет в "Красный крест" - думает, он в плен попал, выжил, осел и теперь у нас родственники в Германии.

- Да... - говорит Вертеньев, - запутанность та еще. А я, представляешь, даже на похороны к отцу не поехал. Зачем, думаю? И так ведь все ясно.

Он вздыхает.

- Ты просто тогда еще Пхову не умел делать, - говорю, - А то бы поехал.

- А можно ведь и на расстоянии... - улыбается Вертеньев, - кстати, Лама приезжает. В воскресенье в Центре будет телеги двигать...

- Супер! - говорю, - То, что доктор прописал!

Разговаривать с ним - одно из самых больших удовольствий. Мира того, что называется дружбой.

Больше не спрашиваю. Допиваю пиво.

"Ого! - думаю - Лама! Это круто! Вот ведь как - одни книжки пишут, другие их читают, третьи в Чечне или еще где ошиваются, четвертые ряженые стреляются, и так далее. А кому надо, тот делом занят. Не всякой там чепухой."

- Скоро, скоро, - говорю Вертеньеву, - Вернусь, к своим баранам...

Но Вертеньеву я ничего про Чечню не сказал - ему и так все ясно. Он закончил съемки, мы отвели Варьку к бабушке с дедушкой и накачались пивом. И вот, вечером я звоню тебе в Ялту с Главпочтампта на Тверской, - подвыпивший, но внутренне железный, как Терминатор.

- Солныш! - кричу, - Я все сделаю, чтобы тебе не было стыдно за меня! Я опять пишу роман! С квартиры выгоняют, и поэтому приезжать сейчас рановато! Тем более, что мы с шефом едем на неделю в Элисту, подхалтурим и вернемся! Я тут же сниму новую квартиру - и вы приедете! Потерпишь еще чуть-чуть? Я тут тебе пишу стихи! Знаешь, кто ты? Ты Лотос моей прозы! А я - твой кретин и неудачник! Ничего, Элиста все покажет! Первую буддийскую ступу в России посмотрю! Обойду ее раз сто! Я знаю, что ты держишься молодцом! Привет всем. Пока...

Прощаюсь, выхожу. покупаю еще пива, иду к метро. Средних цен проститутки на улице смотрят на меня с инстинктивной недосягаемостью в глазах.

"Ом мани пеме хунг, - думаю, - Алмазные свиньи. В том и состоит драгоценность человеческого тела, что его вовсе и нету... Ладно уж. Вспомню вас, когда буду медитировать..."

Допиваю пиво, еду домой, спать.

5. Карачаровские мицелии. Кусок пятый.

Что такое - быть буддистом? Да это просто, когда все - хуйня, кроме самой сути. На что бы ни посмотрел, о чем бы ни подумал. Парламентские слушания, в любой стране. в любое время - это раз. Школа, армия, границы, разные языки, подводные лодки, и ядерные и такие, родственные отношения, чужой ребенок или свой, клонирование, зомбирование, уринотерапия, вера в различных богов. Потому что если кто-то мешает жить, то вряд ли это исправишь касанием. Война - само собой, также бессмысленная штука. Ведь если кто-то унижает женщин, и кому важно, с кем та или иная женщина в какой-то отрезок времени спала - да он ущербен, и вестись на его задирания от того, что он не может жить в мире с самим собой... Если слов не понимает, так по морде ему! Собственно, это война и есть. Что уж тут говорить о товарно-денежных отношения - вообще сплошная абстракция. И из-за этого кто-то где-то должен умирать? Да упрись он рогом в стену, кретин! Нет, ребята - без Дхармы тут не разберешься.