Валентина Старикова - Ах, эта белая сирень… Страница 9

Первым делом ей хочется узнать о Ринате, и она обращается к матери:

— Мам, не спрашивал ли кто обо мне? Ко мне подруга должна была приехать.

— Подруга не приезжала, а вот «товарищ» приезжал, — засмеялась мать. — Симпатичная такая подруга, Ринатом зовут. Отцу бутылку каждый раз покупал. Тобой очень интересуется.

— Мам, я в техникум поступила, — поспешила Маша перевести разговор в другое русло, — только без стипендии. В техникум нахлынуло поступающих восемь человек на место, и чтобы отсеять большую часть абитуриентов, на диктанте занижали оценки, особенно русским. Но ты не беспокойся, сам директор пообещал, что мне придётся без стипендии месяц или полтора продержаться.

— А у нас для тебя новость. Мы уезжаем отсюда насовсем, — объявляет мать Маши.

И как обухом по голове её оглушила. Она так и застыла с раскрытым ртом, а придя в себя, завопила:

— Ты что? С ума сошла? Я хочу учиться в техникуме. Ты даже не представляешь, какое это счастье для меня стать учительницей.

— Ничего страшного. Не ори. У тебя всё еще впереди. Отец говорит, что ты возьмешь документы и успеешь ещё поступить в техникум в Пархаре.

— Так вы едете опять в Пархар?! — взвизгнула Маша. — В тот самый Пархар, где восемь лет тому назад он нас бросил умирать? Его что, опять выгнали?

— Не выгнали, а сам рассчитался, — отвечает мать.

— Странно, — удивляется Маша. — Это когда же он по собственному желанию увольнялся? А где взяли деньги на проезд? У нас же за душой никогда гроша нет, тем более у отца. И продать нечего. Кто ему дал? Или он украл? Он же в Мукрах у кого только не занимал денег. Получку из кассы на два месяца вперёд перебрал.

В душе Маша всегда боялась, что отец Рината, работающий заведующим в оптово-товарной базе, где работал бухгалтером отец Маши, узнает, что Александр Акимович — отец той самой Маши, из-за которой Ринат отказывается жениться на Малике. И тогда ему никакого труда не составит выгнать Александра Акимовича с работы. Так, видимо, и случилось, его выгнали «по собственному желанию».

— Так откуда же у него деньги, на которые он собирается нас вести в Пархар? — допытывается у матери Маша.

— Денег хватит и на переезд, и даже, может быть, дом там купим, — отвечает ей Анна. — Чую, денег у него много. Он их где-то прячет. Вот дал на билеты всем нам и на питание в дороге.

Маша внимательно смотрит на мать и видит — мать рада переезду. Она давно мечтала освободиться от тяжёлой работы на железной дороге, и теперь Анна даже помолодела от радости. Она верит ему на слово, что деньги он получил по окончательному расчёту.

— Я не поеду с вами! — решительно заявила Маша. — Я не хочу! Я не хочу! — твердит она, и её глаза наполняются слезами.

— А куда ты денешься? Кто тебя здесь будет кормить? — раздражённо отвечает ей Анна.

В этот вечер Маша долго сидит на лавочке напротив своих любимых кустов сирени. Ничто её не радует. На сердце тревога. Она не видит рядом с собой того, кто может ей подать руку помощи. Грустно Маше. «Ах, как было бы хорошо, если бы Ринат приехал. Мы бы с ним вместе решили, ехать мне или нет».

Но Ринат не появился в этот вечер. А ей так хочется узнать, не знает ли он, откуда у её отца деньги. И ещё ей очень хочется выразить Ринату своё возмущение по поводу его пьянства с её отцом. А также потребовать от него отчёта, какие у него дела к спившемуся и окончательно опустившемуся человеку. Сказать Ринату, что ей стыдно за него, как за друга.

А на следующий день с Машей случилось чрезвычайное происшествие.

День начался с тоскливого утра и, несмотря на отсутствие отца дома, это не улучшило настроения Маши. Отец, как обычно, поднимался с постели очень рано и уходил, никому не докладывая, где он и когда вернётся.

Маша собралась и ушла к Нине Голощеповой, своей подруге. Пробыла там до обеда. Маша всё ещё была под впечатлением вчерашнего разговора с матерью и возвращалась домой грустная и задумчивая. Её ничто не занимало. Она не глядела по сторонам, погружённая в свои мысли, и пришла в себя, когда ей преградила дорогу большая группа женщин. Их было человек десять, а может быть, и больше, орущих что-то на непонятном языке. Разобрать можно было только неприличные слова, выкрикиваемые на русском. Все они в национальных платьях и в накинутых на головы платках — по-мусульмански. И подняли они жуткий крик и гам. Какое-то время Маша находится в сильном удивлении. «Это какое-то недоразумение, — говорит себе она. — Спутали меня, видать, с кем-то, сейчас всё выяснится».

Маша не чувствует себя виноватой в чём-либо предосудительном, и поэтому она спрашивает у них:

— Кто вы? Что вам от меня надо?

Но тут поднимается невообразимый крик, вопли, и ей становится страшно, потому что к её лицу тянутся крючковатые пальцы старух. Теперь до её уха, кроме ругательств, доходит и имя Ринат.

И… Какой ужас! Маша всё поняла! Так вот в чём дело! Её пытаются сделать во всём виноватой! Они готовы её растерзать за те издержки, которые потерпели от Рината. В памяти Маши всплыл случай, имевший место на их станции. Два-три года тому назад разгневанные родственники парня-мусульманина забили до смерти русскую девушку только за то, что их родственник решил на ней жениться.

Машу это так возмутило, что страх перед ними куда-то сразу улетучился. Со дна души поднялась такая ярость, что она тут же забыла о страхе.

— Ну, нет! — воскликнула она. — Не бывать этому! Я вам не баран, жертвуемый на свадьбу!

Эти слова произнесены с твёрдостью, необычной для молоденькой девушки, и с такой силой духа, что некоторые женщины, не то в замешательстве, не то от боязни, отступили.

Окружающие же Машу женщины вдруг обнаружили, что перед ними стоит не робкого десятка девушка. Она будто выросла в их глазах.

И Маша приняла решение. «Пусть будет, что будет» — приказала она себе и злорадно пообещала им, что некоторые из них сейчас от неё получат без церемоний.

Не мешкая, Маша с возгласом: «Прочь с дороги! Нужен мне ваш Ринат!» — пустила в ход сжатые до боли, будто налитые свинцом кулаки, яростно отбивая тянущиеся к лицу и волосам руки «блюстительниц нравственности».

И вот Маша на свободе. Долго ещё несутся ей вслед проклятия сразу на двух языках, но она уже вне досягаемости.

Маша спешит к спасительным кустам. Только там она может чувствовать себя защищенной от людских глаз. Она оглядывается по сторонам — разъярённых женщин не видно и не слышно.

Пробравшись в середину кустов на маленькое свободное пространство, села на камень. Посидела немного неподвижно, уставившись в одну точку, тяжело вздохнула и стала рассматривать себя — разорванное платье на груди, взлохмаченные волосы на голове, — но это ничто по сравнению с душевной болью, которую она испытывает.

Ах, Боже мой, какой позор! Что теперь люди скажут? Взрослые люди скажут: «Вот тебе и комсомольский вожак!» А мальчишки: «Вот тебе и недотрога!» И найдутся, наверное, такие, которые скажут: «Так ей и надо».

У Маши полились слёзы. Она их не вытирает и не сдерживает. Здесь никто не видит её, и Маша даёт волю слезам.

«Ах, какая я несчастная! — жалеет она себя. — А ты, Ринат, тоже хорош, — мысленно обращается она к Ринату. — Если бы ты любил меня, ты не допустил бы такого».

Между тем день клонится к вечеру. «Пора идти домой», — решила Маша. Она пригладила волосы, а вырванный клок платья на груди прикрыла ладонью.

Ей совсем не хочется идти домой. «Там, наверное, пьяный отец „учит жить“ Славика, — тоскливо размышляет Маша. — Когда трезвый, в упор не видит ни меня, ни брата, а пьяный учит».

«Стоять, тебе говорят, сукин сын! Смирно! Ты знаешь, кто с тобой говорит? Офицер Красной Армии! Я кровь проливал за народ! За тебя, паршивец, а ты тут стоишь, трясёшься, нюни распускаешь! У-у, гадёныш!» — скрипит зубами, и тяжёлый кулак нависает над головой Славика. В тот раз Маша успела вовремя схватить за руку своего восьмилетнего брата и выбежать вон из комнаты.

Маша припоминает другой случай.

— А ну, покажи свои руки. Что это у тебя? А? — спрашивает Александр Акимович Славика, впиваясь ему в лицо своими полубезумными, бесцветными глазами, налитыми мутной жидкостью.

— Цыпки, — отвечает мальчик, чуть не плача, и показывает ему трясущиеся кисти рук.

Злоба закипает у Александра Акимовича в горле, от чего он хрипло кричит.

— Цыпки! А вот тебе, щенок, за цыпки! Вот тебе, вот тебе! — хлещет Славика по щекам.

Вступается за мальчика мать, и начинается брань, вопли. Маша в ужасе выбегает со Славикам на улицу… Скандалы, драки. «Как это противно! — вздыхает печально Маша. — И как отвратительно его лицемерие!»

С тяжёлым сердцем она открывает дверь в их квартиру. И… застывает на пороге. То, что она увидела, поразило её, как гром среди ясного неба.

За столом сидят Александр Акимович и Ринат. Перед ними стоят пустые стаканы и начатая бутылка водки, а закуска — чёрствая корка хлеба.