Димитр Пеев - Аберацио Иктус Страница 11

— Ну а дальше?

— Дальше сел в автобус, который уезжает с площади. Ты же меня знаешь, когда мне что-нибудь стукнет в голову, то, пока я это не сделаю, не успокоюсь. Еду в аэропорт и думаю: «Глупости! Отбыл человек — и все тут, как говорит Винни-Пух, а ты, Крум, разгуливаешь впустую». Но почему именно двадцать первого, этого-то я и не мог понять.

— Значит, ты из аэропорта кричал «эврика»! Я-то, грешным делом, подумал, из министерства…

— Точно. Этот СОС просто-напросто уехал во вторник, двадцать второго, с первым болгарским самолетом на Берлин. Для всех — на работе и дома — он, однако, отбыл в понедельник.

— За исключением одной только Пепи! Все-таки скажи, Крум, что тебя заставило рыться, сомневаться в очевидных фактах?

— Это несколько странное совпадение: хозяин блокнота, женат, имеет ребенка, из Внешторга, уехал в день убийства. Особенно последнее меня насторожило. Так называемые «очевидные факты» были, приказ — это же лист бумаги! Я знаю, сколько таких приказов не выполняется. А «свидетели» — их можно было обмануть, они же не видели собственными глазами, как он садился в самолет. Но списку пассажиров самолета я никак не могу не доверять…

— Ты изучал его личное дело. Что из себя представляет этот Сивков?

— Просмотрел… Тогда я еще не знал, что это за фрукт. Но это не беда, личное дело не убежит. Он экономист, 35 лет, работает в министерстве вот уже пять лет. Как будто все — и происхождение, и служебная характеристика — у него в порядке. Часто выезжает за границу, и вообще современный законченный внешторговский герой!

— Член партии?

— Естественно. С выездным паспортом в Европу, Азию и Африку. Будем надеяться, что он не воспользуется богатыми возможностями своего паспорта…

— Ты не сомневаешься, что он убил Пепи?

— А ты?

— Представь себе на минуту, что он опоздал на самолет в понедельник и сумел достать место на ближайший рейс, уже двадцать второго апреля.

— Старик, мы с тобой собрались не для того, чтобы обижать друг друга. Ты допускаешь, что я не проверил эту версию? В списках пассажиров ни одного из предшествующих рейсов на Берлин он не значился. Я же видел оторванный талон его билета. Выдан — о'кэй! — на двадцать второе…

— Тебе следовало бы проверить, кто купил ему билет и почему на это число, если командировка у него начинается двадцать первого.

— Я проверю, не беспокойся, все проверю. Только бы он… вернулся.

— Куда он денется?

— На нем убийство. И он успел выскользнуть невредимым. Найдется ли у него смелости вернуться обратно? Говоришь, куда он денется? Ну… а вдруг у него тетя в Бонне?

— Таких, с «тетями в Бонне», в это министерство не берут.

— Не знаю. Если у него нет тети, может, он сам найдет себе «дядю». «Мальчик» знаком с разными там «служебными материалами» и на первое время «устроится»… А потом — и Австралия сойдет, только бы не попасть нам в руки. Я имею в виду нас двоих…

— Неужели мы такие страшные?

— Не мы, а закон. Ему грозит от пятнадцати до двадцати лет тюрьмы… либо смерть!

— Ты как будто не очень любишь этих, из Внешторга?

— Здесь нужно судить по человеку. Одних можно любить, других… держи карман шире. Даже во Внешторге!

— Слушай, Крум, раз мы с тобой вдвоем, скажи мне, что это за история с твоим переходом в угрозыск, с понижением в звании? Наслышался я разных сплетен, хотел бы от тебя знать правду.

— Правда у меня на плечах — на месте одной звезды высыпали сразу четыре.

— Да, но маленькие.

— Ничего, переживу. И Конг Ле весь мир знал, пока он был капитаном. Повысили его до генерала — и ты что-нибудь о нем слышал? В общем… дело простое. Попался мне один гад, тоже внешторговский деятель из экспортного объединения. Продал «туда» информацию, и это нанесло государству ущерб в размере двести тысяч валютных левов. И думаешь, ради чего? Ради белого «мерседеса»? Ничего подобного! Ради одного японского приемника и шести пар дамских колготок! Во столько, скотина, оценил он наши национальные интересы. Когда я это услышал, не выдержал и дал ему по морде. Вот и все!

— А он пожаловался?

— И не подумал. Я сам доложил. Сразу же.

— Ты сам?

— Если ты удивляешься, значит, ты меня просто не знаешь. Я не мог иначе поступить. Его молчание могло бы показаться подкупом. Одним словом, я буду молчать, а ты… И во-вторых, он мог подумать, что мы все тут так… запросто избиваем! А если доложу… Мы не избиваем, это ЧП. И в-третьих, самое главное — я не подлец, как он, чтобы скрывать свои проступки. За любой «оригинальный принцип» нужно платить!

— Ты называешь это «принципом», — спросил Антонов, — причем оригинальным?

— А как бы ты поступил на моем месте?

— Точно так же, как и ты, только без «оригинальных принципов».

— Значит, ты не вкладываешь всю душу в нашу работу.

— Пардон! Не душу, а руки, хочешь сказать. И нужно заметить, что я одобряю наказание, которое на тебя наложили.

— Я его тоже одобряю. Но вместе с тем заявляю: если еще раз встречу подобного гада, с ним случится то же самое. Пока не кончатся звездочки на моих погонах.

— Ну ладно, не кипятись! Мне однажды, очень давно, один подследственный плюнул в лицо. Но я только умылся. Даже не стал его «топить». В заключение подчеркнул и все возможные смягчающие его вину обстоятельства. А такие были. Этим я ему показал разницу между нами.

— Ну, не все могут быть такими христосиками, как ты. Жизнь без щепотки соли становится безвкусной.

— Ладно, мы поняли друг друга — вы будете «соль земли», а в нас станут плевать… Сейчас же надо посмотреть, что нам делать с Сивковым. Ждать, пока он сам изволит вернуться, или же предпринять что-либо?

— Если еще не поздно!

Антонов отправился сам докладывать полковнику Биневу. Консулов идти не захотел, да и Антонов не настаивал. Ему было неприятно постоянно находиться между молотом и наковальней. А с Биневым он всегда находил общий язык.

Полковник выслушал его внимательно. И он, как и Консулов, не усомнился в том, что Сивков убийца. Поэтому решил: «Нечего с ним церемониться». Бинев сказал, что он сам позаботится о том, чтобы пограничники ГДР не позволили тому покинуть страну в «западном направлении», если он сделает такую попытку. Тогда можно отправлять его «по этапу» в Болгарию, а можно и дождаться возвращения. Полковник сказал, что он свяжется с нашим представительством «Балкан» в Берлине, дабы они уведомили их, когда Сивков сядет в самолет. «Из аэропорта — прямо к нам!» Антонов возразил, что более целесообразно позволить ему возвратиться самостоятельно и некоторое время понаблюдать за ним в Софии. Но Бинев был непреклонен. Он вообще любил действовать «прямолинейно и решительно». «Нечего за ним наблюдать, — ответил он на предложение Антонова, — забирайте его в аэропорту и сразу же, пока не опомнился, — на допрос. Так он сразу поймет, что нам уже известно все и отступать ему некуда, а затем и расколется», «Не так уж все нам и известно», — подумал Антонов, но спорить не стал. Полковник редко когда менял свое решение, а в данном случае оно, по его мнению, наверняка было самым правильным. И все-таки Антонов не удержался, чтобы не задать колкий вопрос:

— Вы что же, даете ордер на его задержание? А если он не пожелает идти с нами, тогда каким образом мы его доставим?

— Пойдет как миленький. Увидишь. Это будет первым сигналом его вины.

— Если он виновен, то, возможно, уже на Западе…

— Я же тебе сказал: приму необходимые меры.

На следующий день перед обедом Бинев неожиданно вызвал Антонова и сообщил, что Сивков вылетел из Берлина в Софию на болгарском самолете. Хорошо, что Консулов был с Антоновым. Ему было бы неприятно идти одному на встречу с Сивковым и препровождать его в управление, тем более что Сивкова он не знал. Консулов же видел его фотографию в отделе кадров.

На пути к аэродрому в машине они молчали. Даже словоохотливый Консулов не произнес ни слова. Этот поворот дела его явно не устраивал. Он ожидал более сенсационного развития событий — бегство в Западную Германию или хотя бы задержание виновника и принудительное возвращение в Болгарию. Однако Сивков сразу же после завершения своей работы в Айзенахе поспешил вернуться на родину. Как всякий человек с чистой совестью.

— Ты узнаешь его, Крум?

— Будь спокоен. Когда мы к нему подойдем?

— Сразу же после таможенного досмотра. На выходе. Как это и положено встречающим. Или нет, там может случиться скандал. Лучше после проверки паспортов.

— Скандал может произойти в любом месте. Но его не будет…

Когда еще шел таможенный досмотр. Консулов показал Антонову Сивкова. Это был высокий, крупный и красивый мужчина с густыми длинными бакенбардами и еще более длинными усами. В коричневой шляпе и плаще того же цвета, он выглядел элегантно и самоуверенно. А через несколько минут, подумал Антонов, между ними начнется борьба, как говорится, не на жизнь, а на смерть, борьба вокруг погребенного уже трупа, в которой Сивков будет отстаивать свою свободу, а возможно, и саму жизнь, а он, Антонов, — закон. Нет, не только закон, но и справедливость. И прежде всего — правду!