Герман Гессе - Магия книги (сборник) Страница 11

Так мы дошли до того, что автор нашумевшего романа может быть, к примеру, огорошен следующей депешей от какой-нибудь всемирно известной газеты: "Срочно прошу рассуждений из-под Вашего золотого пера о предположительных путях развития воздухоплавательной техники; максимальный гонорар гарантируется". Для редактора всякий относительно известный автор не более чем имя, и он рассуждает так: читатели требуют интересных и актуальных заголовков, но и знаменитых имен тоже - так скомбинируем и то и другое! А о чем, собственно, будет заказанный очерк, совершенно безразлично: ведь если у кого-то золотое перо, то размышление о Герхарте Гауптмане вполне может быть введено притравочной фразой о Цеппелине. И есть сверхзолотые перья, которые преспокойно существуют на это мошенничество.

Такова примерная картина требований прессы к свободным писателям. Сюда же относятся "анкеты", в которых словно на маскарадном увеселении профессора высказываются о театре, актеры о политике, писатели об экономике, гинекологи об охране памятников. Безобидный и развлекательный оживляж, никем всерьез не воспринимаемый и почти безвредный. Хуже те притязания прессы, которые рассчитывают на тщеславие и потребность литераторов в рекламе под девизом "manus manum lavat" *. Неприглядными я считаю и украшенные портретами маленькие рекламные статеечки и автобиографии во многих журналах и воскресных приложениях.

Так по предложениям и требованиям писатель постепенно познает свою профессию, и, если порою ему нечего работать, у него всегда есть возможность заполнить день разбором в сущности бесполезной корреспонденции. Со временем, нарастая и становясь более разнообразной, к ней присоединяется еще и многочисленная частная корреспонденция. О просительных письмах говорить не буду, их достаточно много получает любой человек. Но присланное мне однажды только что выпущенным на свободу заключенным с 35 судимостями описание его жизни для любого литературного употребления в обмен на единовременную компенсацию в тысячу марок меня все-таки ошеломило. Не очень отрадно и убеждение всякой небольшой библиотеки и некоторых бедных студентов, что автору доставляет удовольствие пачками раздаривать свои книги. И то, что все объединения Германии к своим юбилеям и все muli ** Германии к своим абитуриентским празднествам должны ежегодно получать литературную продукцию всех немецких писателей, - тоже странно. При этом просьбы автографоманов, даже тех, кто вынуждают им отвечать, прилагая бланк оплаты обратного письма, играют минимальную роль.

* Рука руку моет (лат).

** Ослы (лат.); в западноевр. традиции - студенты, только что поступившие в университет.

Но издатели, редакции, абитуриенты, девочки-подростки и объединения всего света, вместе взятые, не причиняют писателю столько хлопот, как коллеги - от шестнадцатилетнего школьника, присылающего для подробного разбора и суждения несколько сот трудночитаемых стихотворений, до набившего руку литератора со стажем, который наикуртуазнейшим образом просит о благосклонной рецензии на его новую книгу и при этом отчетливо и не менее осторожно дает понять, что как в благоприятном, так и неблагоприятном случае его ответная услуга не заставит себя ждать. И если к издателям и газетам, просителям и всем наивным людям можно отнестись спокойно и с юмором, то бессовестное делячество и корыстная докучливость тоже-писателей вызывает порою лишь отвращение и злость. Сверхвежливый юноша, посылающий тебе сегодня свои стихи в высокопарном льстивом письме и полностью доверяющийся твоему мнению, на твое продуманное, любезное, но не положительное суждение послезавтра может ответить дикой поносной статьей в местной газете. Я лично знаком и дружен со многими высоко ценимыми мною писателями, которые испытали то же, что и я, и никто из нас никогда не вступал на путь попрошайничества и вымогательства. И можно, вероятно, предположить, что никогда не вымирающие попрошайки и льстецы от литературы люди все-таки неполноценные; можно предположить, что ни один честный человек и ни один гений не поступит дурно, если пренебрежет ежедневно обновляющейся прорвой назойливых писем и бросит их в ту же корзину, куда попадают все, не имеющие касательства к литературе прошения. И в конце этого круговорота ясно, что вся с виду профессиональная и должностная работа выливается у писателя в сплошную ерунду и бесполезную писанину, в то время как его собственная работа, несмотря на все противоположные мнения, не может быть отрегулирована и превращена в профессию. Наша профессия - пребывать в покое, внимательно наблюдать и выжидать благоприятного часа, и после этого работа, даже если она требует усилий в поте лица и бессонных ночей, доставляет наслаждение и перестает быть "работой".

(1909)

МОЛОДОМУ ПОЭТУ

Письмо, адресованное многим

Уважаемый господин!

Благодарю Вас за любезное письмо, а также за присылку Ваших опытов в стихах и в прозе, которые я с участием просмотрел, узнав в них кое-какие уже почти забытые черты и своих собственных писательских начал. Ваше теплое письмо и приложенные к нему сочинения свидетельствуют о доверии, которого я не заслуживаю, ибо, к сожалению, должен Вас разочаровать.

Вы предлагаете мне ознакомиться с тем, что Вы до сих пор сочинили в стихах и других литературных жанрах, и, когда я сделаю это, просите оценить Ваш литературный талант. Вопрос кажется простым и безобидным, тем более что требуете Вы не похвалы, а самой что ни на есть доподлинной правды. И на вопрос без обиняков мне было бы приятнее всего ответить также без обиняков но если бы я только мог! "Правду" не так легко обнаружить. Мало того - по опытам новичка, с которым очень хорошо не знаком лично, я считаю совершенно невозможным делать какие-либо выводы о его таланте. По Вашим стихам я могу сказать, читали ли Вы больше Ницше или Бодлера, является ли Вашим любимцем Лилиенкрон или Гофмансталь и, предположительно, есть ли у Вас уже сознательно выработанный вкус к искусству и природе; но все это не имеет никакого отношения к литературному дарованию. В лучшем случае - и это будет в пользу Ваших стихов - я могу раскопать и следы отразившихся в них переживаний и составить представление о Вашем характере. Большего сделать невозможно, и тот, кто, подобно штатному графологу, определяющему характер человека по письму, присланному в газету, сулит оценку Вашего таланта по первым рукописям, - человек довольно поверхностный, если попросту не обманщик.

Мне также нетрудно, прочитав "Вильгельма Мейстера" или "Фауста", объявить Гёте выдающимся писателем. Но в начальном периоде его творчества с тем же успехом можно бы наскрести горстку стихотворений, из которых бы явствовало только то, что автор усердно читал Геллерта и других своих образцов, да ловок в рифмовке. Уже после того, как Гёте написал "Вертера" и "Гёца" *, ему еще долго приписывали некоторые произведения Ленца, и наоборот. То есть даже у самых великих писателей почерк их первых опытов отнюдь не всегда отмечен действительно характерными особенностями и неопровержимо оригинален. В юношеских стихотворениях Шиллера есть прямо-таки удивительные банальности и безвкусицы.

* "Страдания юного Вертера" (1774) - первый роман Гёте; "Гёц фон Берлихинген" (1773) - первая драма Гёте.

Так что суждение о способностях молодежи, которое Вам кажется таким простым, - это ноль. Если я сам Вас хорошо не знаю, мне неизвестно, на какой ступени развития Вашей личности Вы находитесь. В Ваших стихах могут быть наивности, которые через каких-нибудь полгода Вы никогда уже не повторите, но те же самые промахи можете допустить и через десять лет. Есть молодые поэты, сочиняющие удивительно прекрасные стихи в двадцать лет, а в тридцать - уже никаких или, что еще хуже, точно такие же. И есть таланты, пробуждающиеся лишь в тридцать, сорок лет.

Словом, заданный Вами вопрос о видах на грядущую писательскую славу сродни вопросу матери о том, останется ли в будущем ее пятилетнее дитя таким же большим и стройным или маленьким. До четырнадцати-пятнадцати лет ребенок может быть малявкой, а потом внезапно вымахать.

Меня приятно тронуло то, что не в пример многим Вашим уважаемым коллегам Вы не взваливаете на меня ответственность за Ваше поэтическое будущее. Ведь немало таких, кто с вопросом, подобным Вашему, обращаясь к уже опытному писателю, не без пафоса ставят в зависимость от его ответа или суждения то, что будут ли они продолжать писать стихи или нет. И мучайся тогда всю жизнь чувством, что, совершив небольшую ошибку, ты, возможно, лишил историю немецкой литературы Песен о Нибелунгах или Фаустов!

Этим я уже, собственно, ответил на Ваше письмо. Вы просили еще об одной услуге, которую оказать Вам, увы, не могу, ибо она превышает мои возможности. Но мне бы все же не хотелось распроститься с Вами на суждении, которое Вас не удовлетворяет и которое в конце концов Вы истолкуете как не более чем хитроумно замаскированный отказ. И посему позвольте сказать Вам еще одно дружеское слово.