Кен Кизи - Последний заезд Страница 13

— Никогда так не делай! И вы тоже. Когда девушка смотрит на безволосого монстра.

Джордж рассмеялся.

— Ну да, на монстра, рассказывай. Ты смотришь на похабный танец, новые фигуры хочешь перенять. Я вовремя подошел — хорошим девочкам не годится смотреть на такие неприличные зрелища.

— Я специально влезла, чтобы смотреть, лицемер несчастный. Хочу смотреть и буду смотреть, и замолчи.

— Ага, хочешь смотреть и будешь? — Он отвязал поводья от тележной спицы. — Держись-ка лучше за хвост на том конце, глазастая, потому что я увожу тебя от этого неприличия.

— Никуда ты меня не увозишь, нигер! Довольно ты меня повозил по своей дорожке.

— Не вздумай соскакивать, грешница. Конь мой — семнадцать ладоней в седле, а где ты сидишь — еще выше.

Луиза пошипела и поворчала — кто он такой, чтобы говорить про неприличия! Никчемный ковбой не первой молодости, и седло такое, как будто его вытащили со свалки. Потом она вспомнила, что он говорил насчет роста мерина: семнадцать ладоней — солидная высота, если для приземления нет ничего пружинистей этих голубых башмачков, — вспомнила, смирилась, скрестила руки. Ехала в каменном молчании, пока не увидела, куда мы направляемся. Тогда она схватилась-таки за хвост.

— Индейская стоянка! Ты беспокоишься, что на меня нехорошо повлияет белая дама с желейным танцем, а сам хочешь затащить меня на вонючую индейскую стоянку? Лучше ничего не придумал? Я эту конскую ручку начисто оторву, если повезешь меня к своим горластым дикарям.

— Луиза! — изумленно воскликнул Джордж, — Как это невежливо с твоей стороны…

Конь остановился как по команде, кося глазом. Луиза сидела с неприступным видом, одной рукой держа хвост, в другой — веер. Обмахивая лицо, она повернулась к Сандауну:

— Извините, мистер Джексон. Я не хотела сказать «дикарям». И «вонючим» и «горластым» — тоже. Но согласитесь, что для носа и ушей эти вигвамы — тяжелое испытание.

— Луи-и-за! — Джордж был скандализован, — Даме не пристало так себя вести. У нас двадцатый век.

Луиза заработала веером быстрее:

— А по мне, там пахнет как в восемнадцатом.

— Ты его еще застала? — поддел ее Джордж, двигая бровями вверх и вниз.

Луиза сидела разгневанная. И не смягчилась, даже когда в роли примирителя выступил Сандаун:

— Можно проехать по речной тропинке.

— Правильно, — сказал Джордж — Она минует вигвамы.

— Знаю, я уже на ней бывала, если помнишь…

Они продолжали ее уламывать. В конце концов она подняла руки в знак капитуляции — отпустила хвост. Джордж провел мерина через ворота, а оттуда пошел напрямик, минуя вигвамы. Он насвистывал в такт шагам. Он заметно успокоился. Не мог же он оставить такой экзотический цветок без ухода.

Я тоже почувствовал облегчение. Кольцо вигвамов выглядело угрожающе, как наконечники стрел, нацеленные в небо. Вигвамов, конечно, было не так много, как теперь, но выглядели они разнообразнее. Всевозможных форм и размеров — некоторые еще крыты шкурами животных, некоторые шкуры еще воняют прогорклым жиром и обсижены мухами. Смешение племен и кланов не сумело договориться об одном центральном костре, поэтому воздух между жилищами был насыщен дымом сотен очагов в земле, где готовилась еда. В дымной мгле блуждали жены и девушки, туристы и дети, собаки и лошади. Мужчины сидели на корточках в любом пятачке тени, какую смогли найти, барабанили, пели и пили. Солнце палило.

Джордж завел мерина в дубовое мелколесье. Сандаун спешился и пошел за ним. Ветки цеплялись, но Луиза отказалась слезть со своего насеста. Я спрыгнул с коня и тоже пошел пешком. В голове гудело — и от дневной жары, и от ночной пьянки. Я сосредоточился на синей шерстяной спине Сандауна. Подложенные плечи казались сделанными из жести — так выношена была материя. Старомодный покрой воротника напомнил о костюме, в котором хоронили прадедушку Спейна.

Мы вышли на опушку и очутились на берегу Юматиллы. Река с небольшим водопадом стремительно бежала в узком русле. Под водопадом возилась и вопила куча голозадых индейских детей. Они играли во что-то вроде «царя горы». Горой был необычный камень посреди водопада. В отличие от остального гранитного порога он был глянцевым, янтарно-желтым и размером с быка. Вода тысячелетиями полировала его, но над вершиной, казалось, поработала человеческая рука, превратив ее в еще более гладкий маленький бассейн. Эта выемка величиной с седло была зеленой от тины и блестела от брызг.

— Этот большой камень смахивает на трон, — заметил я.

— Он и есть трон, — отозвался Джордж, — Трон Ко-Шара, вытесан из обсидиана. Никто не знает, откуда он взялся.

— Желтый обсидиан, — со значением сказал Сандаун. — Он с Гласс-Бьют [24], к югу отсюда.

— Ладно, ладно. С Гласс-Бьют. Но никто не знает, как он сюда попал. Если ты еще не понял, Нашвилл, Сандаун держится мнения, что этот стул дает сидящему какую-то особую силу.

Из кучи вырвался один мальчишка, вскарабкался в быстром потоке и шлепнулся коричневым задом в зеленую ложбинку. Там, к моему изумлению, он принялся орать и лопотать как сумасшедший.

— Какую силу? — спросил я. — Способность галдеть?

— Понимать Языки, — сказал индеец.

— Ко-Шар — Дух Правды, — сказал Джордж.

— Текучей Правды, — поправил индеец.

— Индейцы верят, что ты можешь расслышать его в бормотании реки, если подольше послушать.

— Услышишь, как он говорит правду, — Сандаун сделался почти многословным, когда коснулись этой темы.

Джордж был словоохотлив, как всегда.

— Они утверждают, что если будешь там сидеть и бормотать вместе с рекой, то в конце концов тоже выскажешь правду — если сумеешь просидеть там и болтать достаточно долго. А это на троне Ко-Шара не так уж легко.

Я понял, что он имеет в виду. Лопотание и ор в скользком седле мешали парню удерживать равновесие. Он не мог усидеть под напором воды. С криком отчаяния он скатился в кучу мелюзги, бултыхавшейся внизу. Глядя на них, Луиза покачала головой.

— Хватит вам про этот дурацкий камень. Шутовской трон — вот про что вы говорите, и я лично от этого скучаю. Побожитесь мне оба, что в этом году валять дурака там будут другие несмышленыши. Теперь их очередь, вам не кажется?

Джордж захохотал. Сандаун молча смотрел на камень.

— Обещайте сию же секунду, оба! Поклянитесь, что оставите чертов камень в покое, или я на вас такую луизианскую напасть напущу, что вам все кишки сожжет, как красные муравьи.

Жестом, пригодным на все случаи жизни, оба подняли ладони. Луиза, кажется, была удовлетворена.

— Хорошо. Теперь, большие мальчики, отправляйтесь по своим делам. А я подожду здесь в теньке. Мне удобно на этой старой кляче. И место приятное — смотреть, как голые дети балуются в воде, а не старые уроды.

Джордж засмеялся и бросил поводья, чтобы мерин мог попастись на прибрежной траве. Луиза полулежала на крупе, покрытом одеялом, как дама на диване. Я отвязал свою скатанную постель, приторочил ее к седлу Сандауна, а Стоунуолла привязал к иве, чтобы он угостился диким шпинатом. Сандаун повел своего коня без спешки. Похоже было, шумный индейский лагерь привлекает его не больше, чем Луизу. На всем нашем долгом, медленном пути Джордж поддразнивал его этим, но индеец не сказал ни слова.

Семья жены Сандауна поставила вигвам на дальней стороне круга, у задней ограды. Вигвам, покрытый бизоньими шкурами, был расписан сценами боев и охоты, кое-где очень старыми, кое-где свежими, яркими. Сцены были все вперемешку. Древние фигурки-палочки стреляли из винтовок в синемундирных кавалеристов; свирепый воин держал в правой руке окровавленный томагавк, а в левой Библию; воины в набедренных повязках с заднего сиденья парового автомобиля метали стрелы в давно исчезнувшее стадо бизонов. Мое знакомство с вигвамной живописью прервал смех Джорджа.

— Чего ты ждешь, Заходящее Солнце, хи-хи-хи? Ты главный нынче на дворе твоем на птичьем. Входи, дай им на тебя полюбоваться.

— Мне надо заняться лошадью.

Сандаун отвязал свою постель от седла и положил возле откидной двери вигвама. Я бросил свою рядом.

Потом он снял седло и заботливо поместил его на брикет соломы. Потом привязал повод к рожку седла и высыпал полную торбу зерна на землю. Джордж все время посмеивался над медлительностью товарища.

— Ты отчего не решаешься, Сандаун? Там, по-моему, все мирно по сравнению с соседями. Может, дома никого. Может, родня твоя поднялась и ушла, зная, как ты не любишь общество.

Сандаун не реагировал на его подначки. Он поднял ладонь и нырнул в вигвам. Дверь закрылась за ним, как страница книги.

Но на этом глава не закончилась. Через две-три секунды в вигваме раздался оглушительный хор жалоб. Собаки, младенцы и женщины — все высказывали свое недовольство одновременно. Сандаун выскочил из двери как испуганный койот. На этот раз его ладонь была приставлена к уху, но ухо обращено не к бушующему вигваму.