Алан Маршалл - Мы такие же люди Страница 18

Вдруг абориген подскочил и выбросил вперед копье. Он прыгнул в море, копье пронзило воду. Когда он вынырнул, на острие торчала рыбина - такая крупная, что я с трудом мог ее поднять. Пока мы плавали вокруг острова следом за нашим подводным охотником, абориген с копьем убил еще несколько таких же крупных рыб.

У небольшого мыса мы увидели остов затонувшего судна. Оно лежало на боку, так что палуба наклонилась под прямым углом к песчаному дну. Над водой возвышалась только ее верхняя часть. Доски палубы были покрыты ракушками, вкраплениями кораллов и водорослями.

Наша шлюпка ударилась носом о палубу затонувшего корабля и остановилась. Неторопливые волны плескались у этой преграды, проникая внутрь судна. Воздух, выходивший изнутри вместе с водой, приносил запах морской капусты, гниющих досок, водорослей и подводных пещер.

Некоторые рыбы заплывали в темные отверстия затопленной части палубы и выплывали оттуда. Целые косяки рыб деловито плыли мимо; иногда они задерживались возле корабля.

Наш подводный охотник подплыл к затонувшему кораблю. Он не казался тут инородным телом, не нарушал гармонию движений и теней этого подводного уголка. Почти достигнув песчаного дна, он перевернулся на спину так, что я увидел его лицо и светлые ладони рук. Потом стали видны ступни его ног, и вот он исчез в одном из отверстий палубы. Остатки поломанной обшивки окаймляли это отверстие. Над ним подобно занавесу нависали водоросли, которые мягко, волнообразно шевелились.

Теперь он плыл в темноте. Его окружала черная вода, в которой, несомненно, обитали чудовища с выпученными глазами, с щупальцами, обвивающимися вокруг каждого мягкого тела, проплывающего мимо...

Наконец в зияющей дыре обшивки блеснул косяк серебристых рыбок. Подобно стайке испуганных птиц рыбки бросились врассыпную. Вслед за ними выплыл островитянин, внимательно оглядываясь вокруг. Он начал быстро подниматься, вытянувшись во весь рост, вскинув руки над головой. Скоро его голова показалась над водой.

С того момента как он нырнул в первый раз, прошло около двух часов. Пора было отдохнуть. Мы высадились на берег и начали прокладывать себе путь между чайными деревьями. Один из аборигенов шел за мной по пятам. Продираясь сквозь заросли, я чувствовал, что его рука касается моей головы и плеч. Он сбрасывал зеленых муравьев, падавших на меня с веток деревьев.

Усевшись на прогалине, мы пили молоко кокосовых орехов и беседовали. Абориген, оберегавший меня в пути от муравьев, рассказал, что он с острова Сайби, расположенного в трех милях от берегов Новой Гвинеи.

- Помню, когда я был мальчишкой, - сказал он, - туземцы с Новой Гвинеи пришли нас убивать. Моя мать спрятала меня в хижине. Вот меня и не убили...

Он стал рассказывать, как он работал на люгерах у белых людей. В разговор вступили остальные аборигены. Они говорили о несправедливостях и эксплуатации без всякого возмущения. Однако они считали, что теперь, когда война кончилась и на острове Четверга скоро возобновится промысел жемчуга, им должны предоставить возможность самим управлять люгерами. Мои собеседники говорили, что хотят получить образование; хотят иметь приличные жилища, такие же условия жизни и возможности, какие существуют для белых. Они хотят выбирать представителей из своей среды и таким образом иметь право голоса, когда решается их дальнейшая судьба.

Аборигены говорили обо всем этом, с трудом подыскивая слова и повторяясь, но они были твердо уверены в одном: они не станут работать на кабальных условиях, существовавших до войны. Служба в армии показала им, что некоторые белые относятся к ним, как к равным. Раз они завоевали уважение своих однополчан, значит, они имеют право и на уважение торговцев.

Один торговец, покупая перламутровые раковины у аборигена, который умел пользоваться таблицами расчетов и потому не давал себя обсчитать, заявил, что таблицы эти изданы в 1886 году, а с тех пор "цифры изменились". Торговец вырвал таблицы из рук аборигена и швырнул их в море.

"Этого больше не должно быть, - повторяли мои собеседники. - Мы будем учиться. Мы станем такими же, как вы. Тогда мы будем равны".

В тот вечер я пошел в церковь на острове Четверга. Божий дом, думал я, переступая порог; перед богом все люди равны.

В церковь входили аборигены. Мы улыбались и кивали друг другу.

"Когда-нибудь мы будем вместе жить в мире", - сказал вождь - герой истории, рассказанной мне Куки.

"Когда-нибудь мы будем вместе..." Да, Куки, когда-нибудь...

Вместе с другими белыми я прошел вперед. Аборигены сюда не пошли. Тут я заметил указатели.

"Только для правительственных служащих", - золотыми буквами значилось на табличке, прикрепленной к передней скамье с мягкими сиденьями.

"Только для сестер милосердия", - значилось на второй мягкой скамье.

"Только для офицеров", - значилось на следующей мягкой скамье.

"Для прочих лиц", - значилось в следующем, "жестком", ряду.

Места для аборигенов не были обозначены табличками. Аборигены толпились в той части церкви, где не было мягких сидений, подальше от рядов с золотыми надписями.

Почти все места для белых остались незанятыми; места для "черных" были переполнены.

Я сел там, где не было мягких сидений. Прямо передо мной находилось металлическое распятие. В церкви было очень тихо. Мы сидели лицом к изображению того, кто утверждал, что все люди - братья.

Здесь были считанные представители белых - носителей заповедей христианства - и множество темнокожих людей, которым белые принесли эти заповеди.

Священник нараспев читал проповедь. Было исполнено четыре церковных гимна - два для белых и два для аборигенов, которые пели на родном языке. И те и другие пели только свои гимны. Мы кое-как справились со своей задачей. Когда пришел черед аборигенов, я был потрясен красотой и мощью их пения. Казалось, они обратились к нам со стоголосым упреком. Среди них был солист-тенор, который словно посылал ввысь хватающую за сердце жалобу. Его голос звучал где-то над нами, то ниже, то выше, то нежно и успокоительно, то громко и торжествующе.

А внизу подобно беспокойному прибою то громче, то тише звучали голоса остальных аборигенов.

Такое пение заставляет сердце биться чаще. То был голос темнокожих людей всего мира, с болью и мукой вещавший о погибших селениях, о гнилых корабельных трюмах, о тех, кто работает в кандалах, о несчастных женщинах, производящих на свет "полукровок", чьи отцы - белые.

То была не мольба и не протест, то был сдерживаемый плач. Смирение этих людей еще больше потрясло меня. Я весь дрожал.

16

КАУЭЛ-КРИК

Наступил сезон дождей. Тучи, затаившиеся на горизонте, теперь приблизились. Массы воздуха, двигавшиеся с юга, преграждали им путь. Линия этого тропического фронта то надвигалась, то отодвигалась в зареве молний, сотрясая притихшую землю раскатами грома.

Внезапно тучи, несшиеся с севера, прорвали линию фронта; их авангард разразился ливнями, которые обрушились на прибрежные острова. Тучи устремились на юг, обрушились на северное побережье материка. С земли поднялась пелена тумана. Из пропитанной влагой почвы встали зеленые побеги, пробиваясь между поблекшими ломкими стебельками прошлогодней травы. Зацвели деревья.

Под хмурым небом море потемнело. Повеяло свирепым дыханием ураганов. Над косяками рыбок-мальков с пронзительными криками носились стаи птиц.

Я предполагал попасть в Дарвин до сезона дождей, но дожди уже начались. Я сел на люгер, доставлявший продукты в военный лагерь в Пик-Хилл (на западе северного побережья Кейп-Йорка), а оттуда добрался на джипе до авиабазы Джеки-Джеки, в пятнадцати милях к югу. Там находился Хиггинсфилд - аэродром, построенный во время войны американцами, где я предполагал сесть на самолет, направлявшийся в Таунсвилл.

Миссия Кауэл-Крик была расположена неподалеку от военного аэродрома. Пока я ждал самолета, врач авиабазы, доктор Нортон, получил сообщение, что в миссии заболел ребенок. Он собирался отправиться туда на санитарной машине и пригласил меня поехать с ним. Доктор намеревался привезти больного ребенка на базу, чтобы в случае необходимости отправить его на катере в больницу на острове Четверга.

Дорога к миссии Кауэл-Крик вилась мимо рощ кампешевых деревьев и эвкалиптов. Рассеянные по земле семена набухли под обильными дождями. Почва под деревьями стала полем боя, где лианы, травы и цветы боролись за место под солнцем.

Светлые, напоминающие лилии цветы на длинных стеблях белели в густой тени деревьев. Колеса нашей машины сминали розовые цветы дикого имбиря.

В низине эвкалипты сменились густыми зарослями. Лианы переплетались над нашими головами, мы ехали в зеленом полумраке, пронизанном стрелами солнечных лучей. Дальше местность опять повышалась, а еще дальше показались песчаные холмы и море.

Миссия Кауэл-Крик стоит в некотором отдалении от моря, у места впадения потока, имя которого она носит. Хижины разбросаны под деревьями манго. Группы аборигенов наблюдали за нашей машиной. Миссия была словно окутана смертельной усталостью. Не чувствовалось никаких признаков руководящей силы, которая могла бы вдохнуть энергию в местных аборигенов и метисов.