Дженет Уинтерсон - Тайнопись плоти Страница 20

Факты Эльджин, факты!

Лейкемия.

Как давно?

Около двух лет.

Она не больна.

Пока нет.

Какая лейкемия?

Хронический лимфоаденоз.

Но она выглядит совершенно здоровой.

Некоторое время симптомы могут не проявляться.

С ней все в порядке.

Я брал кровь на анализ после ее первого выкидыша.

Первого?

У нее была чудовищная анемия.

Не понимаю.

Редкий случай.

Она не больна.

У нее уже сейчас увеличены лимфоузлы.

Она умрет?

Они пока безболезненны.

Она умрет?

Селезенка совсем не увеличена. Это хорошо.

Она умрет?

Слишком много Т-лимфоцитов.

Она умрет?

В зависимости от...

От чего?

От тебя.

Ты имеешь в виду, что мне надо заботиться о ней?

Я имею в виду, что я позабочусь о ней.

Эльджин ушел, а я все сижу и сижу под рождественской елкой, тупо глядя на раскачивающихся ангелов и свечки-леденцы. Его план был прост: если Луиза вернется к нему, то он сможет обеспечить ей то, чего нельзя получить ни за какие деньги. Она поедет с ним в Швейцарию, где сможет получить лечение на уровне последних достижений медицинской науки. Будь она сколь угодно богата, она не могла бы этого получить, но как жена Эльджина она это получит.

Сейчас рак лечат с помощью жестоких и токсичных методов. Если Луиза подвергнется обычному лечению, она должна будет пройти химиотерапию. Если ее селезенка начнет увеличиваться, то может начаться воспаление, и не исключено, что ее придется удалять. Она будет страдать от анемии, от гематом, от кровотечений, она будет страдать беспрерывно. У нее начнутся рвота, тошнота и запоры. В конечном итоге химиотерапия приводит к повреждению костного мозга. Она исхудает, моя красивая девочка, побледнеет, у нее будет повышенная утомляемость, она постоянно будет подавлена. Хроническая лимфатическая лейкемия неизлечима.

Луиза появилась на пороге с лицом, раскрасневшимся от мороза. На щеках сверкал яркий румянец, а губы, когда она поцеловала меня, были ледяные. Она засунула замерзшие руки мне под рубашку, чтобы согреться, а мне показалось, что ее руки клеймят меня каленым железом. Она рассказывала, что на улице холодно, звезды ярко сияют на чистом и ясном небе, а луна свисает, как сосулька с крыши мира.

Мне не хотелось плакать. Мне хотелось мягко и спокойно с ней поговорить. Но ничего не вышло: мои быстрые горячие слезы пролились на ее холодную кожу, словно укоряя за причиненные мне страдания. Несчастные эгоистичны, горе всегда поглощено самим собой. Отчего эти слезы? Может быть, от сознания безвыходности.

- Здесь был Эльджин. Он сказал, что у тебя рак.

- Это не так серьезно, - поспешно ответила она. За кого она меня принимает?

- Рак - несерьезно?

- У меня нехарактерные симптомы.

- Почему ты меня не предупредила? Разве ты не могла сказать мне?

- Это не серьезно.

Впервые между нами повисла напряженная тишина. Гнев овладел мною, но мне удалось подавить его.

- Я жду результатов анализов. Нужно сделать еще некоторые тесты. Я пока не получила окончательное заключение.

- Оно у Эльджина. Он сказал, ты не хочешь знать результатов.

- Эльджину я не доверяю. Хочу провериться в другом месте.

Я пристально смотрю на нее. Непроизвольно сжимаю кулаки так, что ногти больно врезаются в кожу. Я смотрю на ее лицо, но на его месте мне мерещится квадратное лицо Эльджина в профессорских очках. И вместо изгиба ее губ я вижу его торжествующую усмешку.

- Я хотела бы с тобой все это обсудить, - говорит она.

Всю ту долгую ночь, пока темно-синее небо не превратилось в перла мутрово-серое и не взошло слабое зимнее солнце, мы лежали, обнявшись, укрытые дорожным пледом, и делились друг с другом своими страхами. Она не желает возвращаться к Эльджину - на этом она стояла железно. Она знает уже очень много об этой болезни, и уверена, я тоже все изучу. И мы сможем противостоять беде вместе. Это были отважные и утешительные слова - в маленькой, голой и холодной комнатке, замкнувшей в себе всю нашу жизнь, нам отчаянно требовалось утешение. У нас ничего нет, а Луиза больна. Она была уверена, что полученные после развода деньги покроют все расходы. У меня такой уверенности не было, но не было и сил возражать. Пока мне достаточно того, что она рядом.

На следующий день, когда Луиза ушла, мне пришлось отправляться к Эльджину. Он, казалось, ожидал моего прихода. Мы прошли в его кабинет. На компьютерном экране на сей раз была новая игра под названием "Лаборатория". Добрый ученый (за него выступал игрок) и безумный ученый (его роль исполнял компьютер) сражаются за то, чтобы создать первый в мире генетически модифицированный помидор. Если ему имплантировать гены человека, этот помидор превращается в сэндвич, соус или пиццу с тремя наполнителями на выбор. Однако этично ли все это?

- Нравится игра? - спросил Эльджин.

- Я насчет Луизы.

Он выложил на стол результаты тестов. По его прогнозам, у нее было в запасе почти сто месяцев. Он подчеркнул, что сейчас Луиза относится к своему состоянию весьма беззаботно, раз чувствует себя хорошо, но когда она начнет терять силы, это изменится.

- Но зачем превращать ее в инвалида, пока она еще здорова?

- Потому что, если мы начнем ее лечить сейчас, есть шанс предупредить болезнь. Кто его знает?

Он пожал плечами, улыбнулся и нажал какие-то клавиши на клавиатуре. Помидор злобно осклабился ему.

- А ты не знаешь?

- Рак непредсказуемая болезнь. Тело восстает против самого себя. Мы пока не можем этого понять. Мы знаем, что происходит, но не знаем, почему, или каким образом можно остановить процесс.

- Но тогда ты ничего не можешь предложить Луизе.

- За исключением ее жизни.

- Она не вернется к тебе.

- А вы не слишком стары, чтобы разыгрывать романтическую мечту?

- Я люблю Луизу.

- Тогда спаси ее.

Эльджин поудобнее устроился перед экраном. Аудиенция окончена.

- Проблема в том, - сказал он, - что если я выберу неверный ген, этот помидор зальет меня томатным соком. Понимаешь, да?

Луиза, любимая!

Я люблю тебя больше жизни. Никто не приносил мне столько счастья, сколько ты. Мне даже в голову не приходило, что такое счастье возможно. Можно ли потрогать любовь на ощупь? Для меня наши чувства осязаемы, я могу ощутить их тяжесть, как могу себе представить, что я держу твою голову в своих руках. Я цепляюсь за нашу любовь, как скалолаз за свой трос. Мне известно, что тропа наша будет крутой, но насколько отвесным окажется утес, и представить было невозможно. Я знаю, что мы взойдем на вершину, но подтягиваться тебе придется самой.

Сегодня вечером я уеду. Не знаю, куда. Знаю только, что не вернусь обратно. Тебе не нужно съезжать с квартиры. Я оставляю все необходимые распоряжения. Ты в полной безопасности у меня дома. У меня, но - увы, не со мной. Если я останусь здесь, уйдешь ты - больная, без поддержки. Наша любовь не должна стоить тебе жизни. Я не смогу этого вынести. Если б это была моя жизнь, она была бы отдана за тебя без капли сожаления. Ты пришла ко мне, как была, и этого хватило. Ничего большего не надо. Никаких жертв. Ты уже подарила мне все.

Пожалуйста, поезжай с Эльджином. Он дал слово сообщать мне, как ты будешь себя чувствовать. Я буду думать о тебе каждый день, по много раз. Отпечатки твоих пальцев повсюду на моем теле. Твоя плоть - это моя плоть. Ты расшифровала меня, и меня теперь просто прочесть. Это очень простое сообщение; просто моя любовь к тебе. Я хочу, чтобы ты была жива. Прости мне мои ошибки. Прощай.

Запаковав свои пожитки, я сажусь на поезд в Йоркшир. Я заметаю свои следы, чтобы Луиза не могла меня найти. С собой я беру свою работу и деньги, которые остались у меня после оплаты аренды дома на год вперед. Их должно было хватить месяца на два. Снимаю крохотный коттедж и бронирую почтовый ящик для связи со своими издателями и с одним другом, который был посвящен в мои проблемы и предложил свою помощь. Потом подыскиваю работу в небольшом модном винном баре. Для тех, кто считает, что просто рыба с жареной картошкой - это для рабочего класса. Мы же подавали pomme frite* с дуврской камбалой, которая и близко не подплывала к дуврским берегам. Нам подавали замороженных креветок, столь глубоко вмерзших в лед, что временами мы по ошибке кидали этот лед в напитки.

___________

* Жареный картофель (фр.).

- Этот напиток сейчас в моде, сэр! "Виски с креветками!"

После этого попробовать хотелось каждому.

Моя работа состояла в том, чтобы вытаскивать из холодильника охлажденное "фраскати" и расставлять его на крошечных столиках, а также принимать заказы на ужины. Мы предлагали "Средиземноморский" (рыба с жареной картошкой), "Паваротти" (пицца и картошка), "Староанглийский" (сосиски с жареной картошкой) и "Любовный особый" (свиные ребрышки на двоих с жареной картошкой и яблочным уксусом). Где-то имелось и порционное меню, но никто его никогда не мог найти. По вечерам дверь с красивой зеленой обивкой, что вела на кухню, то и дело открывалась и закрывалась, и из зала можно было видеть двух деловитых поваров с колпаками, напоминающими башни.