Филипп Эриа - Испорченные дети Страница 21

- Почему бы нам не проехать через Монтерей? - сказала я.- Мне так хотелось бы посмотреть эти места днем.

Норман не улыбнулся и если замедлил ход, то лишь из вежливости, и ответил, что дорога по берегу моря значительно хуже. Я не посмела настаивать. Я уже достаточно изучила Нормана и знала, что сентиментальность в любых ее проявлениях неизменно его удивляет. А главное - я тогда еще не знала пределов своей власти над ним. Счастье было для меня столь неизведанной почвой, что я чувствовала себя не совсем уверенно, я лишь робко пыталась делать первые шаги. Машина шла вперед. Я старалась утешить себя - пусть я разочарована, но зато сумела избежать неловкости. Этой тактике, которая мне представлялась венцом любовной дипломатии, вот этой-то тактике мне и предстояло обучиться.

Я следила за нашим путешествием по карте. Объявляла вслух названия городов, через которые мы проезжали. Испанские названия мало-помалу вытеснили английские. Да и сам пейзаж тоже напомнил мне, что мы катим по земле, которая еще век назад принадлежала Мексике. Для первой ночевки мы выбрали город, который звался Сан-Луис Обиспо.

- Два номера, - сказал Норман.

Нам дали две смежные комнаты. Норман предложил мне выбрать, но номера так походили друг на друга, что, если бы в одном дверь, соединяющая оба помещения, не находилась слева, а в другом справа, их можно было бы спутать, даже не заметив.

Норман спросил, не нужно ли мне чего, сообщил, в котором часу мы будем на следующий день завтракать, пожелал мне покойной ночи и прошел прямо к себе. Я не слышала, повернул ли он в замке ключ или нет, я неподвижно стояла перед соединявшей обе комнаты дверью, не смея притронуться к ключу. Мною владели самые противоречивые чувства.

Я ограничилась тем, что закрыла ванную комнату на то время, пока мылась на ночь. Когда я вошла обратно в свой номер, Нормана там не было. Я, трепеща, скользнула под одеяло. Потушила электричество.

Меня разбудил свет, а быть может, и незнакомая комната, было семь часов. Я мирно проспала всю ночь до утра... Я села в постели. Я была все той же Агнессой, что и накануне. Мой взгляд все время обращался к общей двери, которая так и не открылась, которая могла бы бесшумно распахнуться в темноте,- пропустив юношу в пижаме.

И все-таки это он меня разбудил. Прощаясь со мной на ночь, Норман сказал: "Позавтракаем в половине восьмого, хорошо? Значит, нужно встать не позже семи". Я и заснула, удержав в памяти эту цифру. И когда к концу ночи стрелка моих часиков, которые я положила у изголовья постели, дошла до этой цифры, я покорно открыла глаза.

С Норманом я увиделась только внизу, в холле. В его присутствии я почувствовала вдруг такое смущение, что сама удивилась. Под его взглядом я покраснела до ушей. Отчего, в сущности? Оттого, что впервые проспала, отделенная от этого юноши расстоянием всего в несколько метров? Или оттого, что он отнесся ко мне слишком уважительно?

Снова потянулась дорога, форд снова катил вперед сквозь утро. Мы не разговаривали. Или, вернее, и я и он - мы оба вели молчаливый разговор сами с собой. И вдруг спокойным тоном, словно продолжая начатую беседу, Норман прервал свои неслышные мне мысли и произнес:

- Понимаете ли, вы слишком отличны от всех прочих. Вы, Эгнис, вы she-girl и даже больше. Я особенно ценю в вас не то, что вы прибыли к нам из старой Европы, а то, что ваш ум устроен иначе, чем у девушек из университета Беркли. А их-то я достаточно хорошо знаю. Понятно, я сам пользовался их податливостью. Впрочем, не так-то уж часто. Не так уж это меня интересует. Возможно, я, тоже принадлежу к иной породе, чем мои товарищи. Я не способен уважать в них девиц, которые отдаются молодым людям, лишь бы их партнер им нравился, и воображают, что благодаря этой маленькой оговорке они отличаются от проституток. А по-моему, они как раз проститутки и есть. Должно быть, .это во мне говорит кровь моей бабки, моей расы. Я рассуждаю не по-современному, и многие меня высмеивают. Но я уверен, что вы поймете, почему я все это вам говорю.

Я ничего не ответила. Я была взволнована до такой степени, что потеряла дар речи, потеряла даже способность молчать. И заставила себя взглянуть на Нормана, Он не ответил мне взглядом, не обернулся ко мне. Дорога требовала всего его внимания. Он вел машину, и над рулем четко вырисовывался его звериный, его нежный профиль.

Помню, что именно в эту самую минуту я подумала: "С моей стороны будет безумием принадлежать ему, но если я не буду ему принадлежать, я себе этого никогда не прощу".

Наша жизнь в горах наладилась не сразу. Прежде чем приступить к работам на берегу озера, надо было договориться с местными предпринимателями. Пребывание в Сан-Бернардино, расположенном в долине, облегчало эти предварительные переговоры, а прекрасная погода позволяла легко преодолевать расстояние между городом и будущим поселком. Их разделяла крутая дорога протяжением в сорок миль.

Патрон Нормана должен был приехать из Сан-Франциско только через месяц; он отдал нам на время дом, который: снял в Хайлэнде, на окраине города. Дом был очень миленький, немножко старомодный, зато в хорошем колониальном стиле. Уступая тому, что Норман именовал моей "французской манией", я назвала этот домик "Фронтоном", потому что на главном фасаде имелся каменный треугольник, который поддерживали четыре гладкие деревянные колонны. Архитектор с женой и детьми намеревался провести здесь конец дета и осень, а нам предстояло переехать на Биг Бэр и жить на стройке.

Аристократию этой долины составляли владельцы плантаций. Местное общество сложилось лишь в период спада золотой лихорадки и было гораздо приветливее и гостеприимнее, чем в других штатах. Патрон Нормана объявил о нашем приезде двум-трем тамошним семьям, с которыми его самого познакомили заочно. В день нашего приезда нам уже позвонили по телефону; и семейство Джереми Фарриша без дальних слов пригласило нас к себе на уикэнд. Каждую субботу они отправлялись на свою виллу в Лагуна Бич на берегу Тихого океана. Я опять-таки не могла не восхититься приветливостью американцев и их готовностью помочь другому.

Мы с Норманом приехали в Сан-Бернардино в пятницу; таким образом, нам предстояло провести во "Фронтоне" только одну ночь. Ночевка в Сан-Луис Обиспо просветила меня насчет той тактики, какой решил держаться в отношении меня мой boy-friend. Кроме того, путешествие, первые хозяйственные хлопоты нас утомили. Я ничуть не удивилась, когда к концу нашего первого дня тот, за которым я последовала в такую даль, распрощался со мной на пороге своей комнаты.

Но что произойдет завтра? Мы должны были провести у Джереми Фарриша две ночи - с субботы на воскресенье и с воскресенья на понедельник, - а хозяева, без всякого сомнения, считают нас мужем и женой.

Все решилось в Лагуна Бич. Нас поместили в комнате для гостей; в ней стояли рядом две одинаковые кровати.

- Надеюсь, комната вам понравится, - сказала мне миссис Фарриш.

Я поспешила ее уверить, что нам тут будет хорошо. Но взглядом я успела измерить узкий промежуток между двумя кроватями; заглянула также в ванную комнату, такую узкую, что в ней все равно не поместился бы матрас; и я поняла, что я уже перестала быть юной девицей. Образ Нормана, мысль о нем вдруг сразу претерпели изменения. Совсем иными глазами я стала глядеть на того, кто долгое время был мне только милым товарищем.

Я испытывала, усваивала поочередно, одно за другим, все чувства, которые овладевают девушкой при приближении того, кому она будет принадлежать. Затрудняюсь сказать, стали ли они более приемлемыми для меня из-за этой постепенности или же, напротив, благодаря ей предстоящее испытание приобретало излишнюю утонченность.

Вскоре мы осмотрели всю виллу. Сад выходил непосредственно на отгороженный пляж, к которому спускались по особой лестнице.

Было только одиннадцать часов утра. Решили идти купаться, но я не сообразила захватить с собою купальный костюм. Старшая дочь Фарришей, довольно крупная девушка, одолжила мне свой. Поэтому я смогла переодеться в ее комнате.

Но, когда мы с ней вместе сошли на песчаный пляж, я, заметив Нормана, не могла отвести от него глаз. Он уже вошел в море, вода доходила ему до лодыжек. На нем были лишь узенькие желтые плавки, в которых я уже видела его, когда он приходил в наш бассейн в Беркли. И тело его я тоже уже знала: совсем такое же, как у большинства молодых американцев, которые почти все сложены прекрасно, но как бы следуя определенному стандарту, и у всех них мальчишеское начало преобладает над мужественностью; все они полностью лишены "сексапильности" и куда менее плотски, чем наши не особенно складные французские юноши.

И тем не менее, заметив Нормана, я затрепетала. Я радовалась, что он стоит ко мне спиной и не может видеть моего смятения. Ведь нас разделяла довольно узкая песчаная коса, метров десять шириной, не больше. Сердце мое замерло, и мне никак не удавалось отдышаться. Боясь подойти ближе, я сделала вид, будто в мою резиновую тапочку попала ракушка. Оттянув край тапочки, я засунула туда палец, подняла ногу и согнула ступню; и застыла на одной ноге в глупейшей позе, совсем как цапля. Я не могла оторвать глаз от этого обнаженного юноши, от его плеч, от его мускулов, словно вылепленных самим солнцем; после того, как я увидела в комнате две наши кровати, стоявшие рядом, этот силуэт приобрел в моих глазах какую-то новую выразительность.