Джон Голсуорси - Братство Страница 3

- Та картина, возле которой они стоят, ведь это "Тень", работа вашей сестры? - спросила миссис Таллентс-Смолпис. - Я помню, я видела ее на рождество, помню и маленькую натурщицу, которая послужила моделью, - очень привлекательный типаж! Ваш деверь рассказывал мне, какое участие вы все в ней принимаете. Она, кажется, упала в обморок от недоедания, когда пришла в первый раз на сеанс, - как это романтично!

Сесилия ответила что-то невнятное. Руки ее нервно двигались, ей было не по себе.

Но все эти признаки беспокойства ускользнули от внимания миссис Таллентс-Смолпис: глаза ее были заняты другим.

- В нашем "Огоньке надежды" я, конечно, вижу много девушек, попавших в щекотливое положение, - буквально на краю... вы понимаете? Миссис Даллисон, вы непременно должны войти в наш "Огонек надежды". Это серьезная и увлекательная работа.

Сомнение в глазах Сесилии стало еще более очевидным.

- О, я в том уверена, - сказала она. - К сожалению, у меня так мало времени...

Но миссис Таллентс-Смолпис продолжала:

- Мы живем в чрезвычайно интересное время, не правда ли? Столько различных новых течений! Это так захватывает. Мы все чувствуем, что больше уже нельзя закрывать глаза на стоящие перед нами социальные проблемы. Взять хотя бы условия жизни бедноты - одного этого достаточно, чтобы вас по ночам преследовали кошмары!

- Да, - сказала Сесилия, - конечно, это ужасно.

- Политические деятели и чиновники - совершенно безнадежные люди, от них ждать нечего.

Сесилия выпрямилась.

- Вы так думаете?

- Я только что разговаривала с мистером Бэлидайсом. Он утверждает, что искусство и литература должны быть поставлены на совершенно новую основу.

- Вот как? Это вон тот забавный человечек?

- По-моему, он феноменально умен.

- Да-да, я знаю, знаю, - быстро ответила Сесилия. - Разумеется, необходимо что-то сделать.

- Все мы, по-видимому, так считаем, - сказала миссис Таллентс-Смолпис несколько рассеянно. - Ах да, я хочу спросить вас. Я тут побеседовала с восхитительным субъектом - знаете, из тех, каких видишь в Сити, - их там тысячи, и они все в таких добротных черных пальто. Познакомиться с подобным человеком в наши дни - редкость. Очень освежающе действует - у них такие простые, бесхитростные взгляды! Вот он, стоит как раз позади вашей сестры.

Нервный жест, вырвавшийся у Сесилии, подтвердил, что она узнала человека, на которого указывала миссис Таллентс-Смюлпис.

- А, это мистер Пэрси. Понять не могу, почему он у нас бывает.

- Он просто восхитителен, - проговорила миссис Таллентс-Смолпис мечтательно.

Ее темные глазки, словно пчелы, полетели снимать мед с этого нового цветка - широкоплечего мужчины среднего роста, одетого очень тщательно и чувствующего себя, как видно, не совсем в своей тарелке. На губах его, украшенных усами, застыла улыбка; жизнерадостная физиономия была румяна, лоб не отличался ни чрезмерной высотой, ни шириной, но челюсть была внушительная. Волосы у него были светлые и густые, глаза серые, маленькие и проницательные. Он рассматривал какую-то картину на стене.

- Нет, право же, он восхитителен, - повторила миссис Таллентс-Смолпис негромко. - Он, оказывается, даже не подозревает о существовании такой проблемы, как проблема неимущих классов.

- Он вам рассказывал, что купил картину? - спросила Сесилия мрачно.

- О да, работы Гарпиньи, с ударением на "пи". Картина стоит втрое дороже того, что он за нее отдал. Так приятно, когда тебя вдруг заставляют почувствовать, что еще существует множество людей, все на свете измеряющих деньгами.

- А он не цитировал вам изречение моего деда Карфэкса на процессе Бэнстока? - спросила Сесилия вполголоса.

- Ну как же: "Человека, который сам не знает, чего хочет, следовало бы силой парламентского закона объявить ирландцем". Мистер Пэрси добавил, что это "здорово сказано",

- Это на него похоже.

- Он вас, кажется, несколько раздражает?

- Да нет, я считаю его вполне порядочным человеком. И мы обязаны быть с ними любезны: он оказал моему отцу услугу - так, во всяком случае, полагает он сам. Таким образом и завязалось наше знакомство. Только его аккуратные визиты несколько утомительны. Он все же действует на нервы.

- Ах, вот это в нем и забавно! Ему-то ведь никто и никогда не подействует на нервы. Мне кажется, у нас уж слишком много нервов, как вы считаете? А вот и ваш деверь. Какая интересная внешность! Мне бы хотелось поговорить с ним об этой маленькой натурщице. Она ведь, кажется, из деревни, да?

Миссис Таллентс-Смолпис повернула голову навстречу высокому, чуть сутулому мужчине с лицом худым и смуглым, с небольшой бородкой, - он только что вошел в комнату. Она не заметила, как Сесилия вдруг вспыхнула и поглядела на нее почти сердито. Высокий мужчина подошел к Сесилии, коснулся ее рукава и сказал мягко:

- Здравствуй, Сесси. Стивна еще нет?

Сесилия отрицательно покачала головой.

- Хилери, ты ведь знаком с миссис Таллентс-Смолпис?

Высокий мужчина поклонился. В его карих, глубоко сидящих глазах светились застенчивость и доброта; брови, почти все время находящиеся в движении, придавали лицу выражение и строгое и капризное. Темные волосы были тронуты сединой, на губах то и дело играла добрая улыбка. Держался он скромно, без тени позерства, - он почти стушевывался. Кисти рук у него были длинные, тонкие, смуглые. В костюме его не было ничего примечательного.

- Я оставлю вас одних, миссис Таллентс-Смолпис хочет побеседовать с тобой, Хилери.

Группа гостей, окруживших мистера Бэлидайса, не дала, однако, Сесилии отойти далеко, и голос миссис Таллентс-Смолпис долетал до ее ушей.

- Мы как раз говорили о маленькой натурщице, мистер Даллисон. С вашей стороны было так гуманно принять участие в девушке. Не могло бы и наше общество оказаться для нее чем-нибудь полезным?

У Сесилии был отличный слух, и она уловила тон, каким ответил Хилери:

- Благодарю вас, но думаю, что в этом нет необходимости.

- Мне просто пришло в голову, что, быть может, вы сочтете нужным, чтобы наше общество... Позировать художникам - не очень-то подходящая профессия для молодой девушки.

Сесилия увидела, что затылок и шея у Хилери побагровели. Она отвернулась.

- Конечно, многие натурщицы вполне порядочные девушки, - продолжала миссис Таллентс-Смолпис. - Я вовсе не хочу сказать, что все они непременно... если у них сильная воля и характер... и в особенности, если они не позируют обнаженными.

Сесилия услышала сухой, четкий ответ Хилери:

- Благодарю вас, вы очень любезны.

- Разумеется, если нет необходимости... В картине вашей жены, мистер Даллисон, столько тонкости, такой интересный типаж!

Сама не зная, как это произошло, Сесилия вдруг очутилась возле этой самой картины. Словно попав в немилость, холст стоял несколько повернутым к стене, а изображена была на нем девушка во весь рост, погруженная в глубокую тень, - она простирала руки вперед, как будто моля о чем-то. Глаза ее смотрели прямо на Сесилию, сквозь полуоткрытые губы, казалось, шло живое дыхание. Светло-голубой цвет глаз, светло-красный - полураскрытых губ и светло-коричневый цвет волос были единственными более или менее яркими пятнами во всей картине. Остальное уходило в тень. Передний план был освещен как бы светом от уличного фонаря.

"Глаза и рот этой девушки преследуют меня, - подумала Сесилия. - И что это Бианке вздумалось брать такой сюжет? Но, правда, вещь получилась тонкая - для такого человека, как Бианка".

ГЛАВА II

СЕМЕЙНЫЙ РАЗГОВОР

Брак Сильвануса Стоуна, профессора естественных наук, с Анной, дочерью судьи Карфэкса из известного дворянского рода - Карфэксы из Спринг-Динз в Гемпшире, - был зарегистрирован в шестидесятых годах. В последующие три года в кенсингтонскую церковную книгу были занесены одна за другой записи о крещении Мартина, Сесилии и Бианки, сына и дочерей Сильвануса и Анны Стоун, как если бы лицо, причастное к их появлению на свет, упорно преследовало одну лишь эту цель. Дальнейших записей о крещении не было нигде, словно упорство это натолкнулось вдруг на препятствие. Но в той же церковной книге за восьмидесятые годы имеется запись о погребении "Анны, nee {Урожденная (франц.).} Карфэкс, жены Сильвануса Стоуна". Для посвященных эти два слова "nee Карфэкс" таили в себе особый смысл. Они не только говорили все самое главное о матери Сесилии и Бианки, но каким-то особым, трудноуловимым образом также и все самое главное о них обеих, включая ускользающий, обороняющийся взгляд их ясных глаз: хотя в семье о них говорили как о "глазах Карфэксов", в действительности они были унаследованы ими отнюдь не от старого судьи Карфэкса. Такие глаза были у его жены, и они постоянно вызывали у него, человека твердого характера, чувство досады. Он всегда знал, чего добивается, и не забывал дать почувствовать это окружающим; жене он частенько напоминал, что она женщина непрактичная и сама не знает, чего хочет; все доходы, получаемые им на службе закону, судья сберегал для своего потомства. Если бы он дожил до того времени, в которое жили его внучки, он был бы неприятно поражен. Как очень многим способным людям его поколения, ему, человеку, в житейских делах дальновидному, и в голову не приходило, что у потомков таких вот людей, как он, скопивших богатства для детей своих детей, могут развиться совершенно новые качества: склонность медлить, без конца взвешивать "за" и "против", очень долго глядеть вперед и не становиться одной ногой на землю, прежде чем шагнуть другой. - Он никак не мог предвидеть, что топтание на месте станет искусством, что, прежде чем отважиться на какой-нибудь поступок, люди захотят полной гарантии его необходимости и что они будут считать совершенно немыслимым и даже глупым делать то, что могло бы полностью разрешить тот или иной вопрос. Будучи всю свою жизнь человеком действия, он не сумел предугадать, что у людей появится новый инстинкт: действовать - значит как-то связывать себя; если даже то, что ты имеешь, и не совсем то, чего бы ты хотел, - то, чего у тебя нет, будет столь же скверно (если оно тебе достанется). Он не знал, что такое неверие в себя, его поколению это было несвойственно, и, обладая лишь очень слабым воображением", не подозревал, что, готовя своим потомкам возможность обеспеченного досуга, он вместе с тем подготавливает основу для развития в них этих новых качеств.