Роберт Бернс - Стихотворения (сборник) Страница 3

К полевой мыши, разоренной моим плугом

(В ноябре 1785)

Трусливый серенький зверек!Велик же твой испуг: ты ногНе слышишь, бедный, под собой.Поменьше трусь!Ведь я не зол – я за тобойНе погонюсь.Увы! с природой наша связьДавно навек разорвалась…Беги, зверек, хоть я, как ты,Жилец землиУбогий: сам терплю беды,Умру в пыли.Воришка ты; но как же быть?Чем стал бы ты, бедняжка, жить?Неужто колоса не взятьТебе в запас,Когда такая благодатьВ полях у нас?Твой бедный домик разорен;Почти с землей сровнялся он…И не найдешь ты в поле мховНа новый дом;А ветер, грозен и суров,Шумит кругом.Ты видел – блекнули поля,И зимних дней ждала земля;Ты думал: «Будет мне тепло,Привольно тут».И что же? плуг мой нанеслоНа твой приют.А скольких стоило хлопотСложить из дерна этот свод!Пропало все – и труд и кров;Нигде вокругПриюта нет от холодов,От белых вьюг.Но не с тобой одним, зверек,Такие шутки шутит рок!Неверен здесь ничей расчет:Спокойно ждемМы счастья, а судьба несетНевзгоду в дом.И доля горестней моя:Вся в настоящем жизнь твоя;А мне и в прошлом вспоминатьРяд темных летИ с содроганьем ожидатьГрядущих бед!

К срезанной плугом маргаритке

(В апреле 1786)

Цветок смиренный полевой!Не в добрый час ты встречен мной:Как вел я плуг, твой стебелекБыл на пути.Краса долины! я не могТебя спасти.

Не будешь пташки ты живой,Своей соседки молодой,Поутру, только дрогнет тень,В расе качать,Когда она румяный деньЛетит встречать.

Был ветер северный жесток,Когда впервые твой ростокРодную почву пробивал;В налете грозТы почку раннюю склонял,Под бурей взрос.

От непогод цветам садовЗащитой стены, тень дерев.Случайной кочкой был хранимТвой стебелек;В нагих полях ты взрос незримИ одинок.

Ты скромно в зелени мелькалГоловкой снежною; ты ждалПривета солнышка, – и вдругВо цвете силТебя настиг мой острый плуг  –И погубил.

Таков удел цветка села  –Невинной девушки: светлаДушой доверчивой, живетНе чуя бед;Но злоба срежет и сомнетПрекрасный цвет.

Таков удел певца полей:Среди обманчивых зыбейПо морю жизни он ведетСвой хрупкий челн,Пока под бурей не падетДобычей волн.

Таков удел в борьбе с нуждойВсех добрых: гордостью людскойИ злом на смерть осуждены,Они несут  –Одних небес не лишены  –Кровавый труд.

Над маргариткой плачу я…Но это доля и моя!Плуг смерти надо мной пройдетИ в цвете летМеня подрежет – и затретМой слабый след.

«Джон Андерсон, сердечный друг!..»

Джон Андерсон, сердечный друг!Как я сошлась с тобой,Был гладок лоб твой и как смольБыл черен волос твой.Теперь морщины по лицуИ снег житейских вьюгВ твоих кудрях; но – бог храниТебя, сердечный друг!Джон Андерсон, сердечный друг!Мы вместе в гору шли,И сколько мы счастливых днейДруг с другом провели!Теперь нам под гору плестись;Но мы рука с рукойПойдем – и вместе под горойЗаснем, сердечный мой!

Пахарь

Вешнее солнце взошло над землей.Пахарь-красавец идет за сохой.Тихо идет он и громко поет:«Кто-то весною как пахарь живет?»

Резвая пташка летит в небеса;Рано проснулась: на крыльях роса.С пахарем пташка поутру поет;К ночи подруга в гнезде ее ждет.

Две собаки

Есть небольшой шотландский островок,Носящий короля старинного названье(О Койле-короле еще живет преданье).Был ясный летний день, прошел полудня срок,Когда два пса до дому пробиралисьИ на пути случайно повстречались.

Один из них вельможи сытый пес,Для барского живущий развлеченья,По кличке Цезарь был. Он гордо хвост свой нес,И каждый смело делал заключенье,Смотря на склад его от головы до ног,Что он шотландскою собакой быть не мог,А родился далеко очень где-то.

На нем ошейник медный был надетС замком и буквами; то лучшая примета,Что он учен, и знает жизнь, и сыт.Породистый и статный, он, однако,Не чванился породой дорогой:С ним поболтать могла часок-другойЗабитая цыганская собака.

На рынке иль у мельницы, подчас,Увидя, что бежит дворняшка собачонка,Приветствуя ее, начнет он лаять звонкоИ с нею болтовню заводит каждый раз.Другой же пес, веселый, умный, рьяный.Принадлежал крестьянину давноИ жил с ним словно с другом, заодноСлужа ему забавой и охраной.Собаку эту Лютом все зовут:Ее хозяин, Бог весть почему-то,Ей некогда придумал кличку Люта.

Понятливый, проворный, верный ЛютСкакал чрез рвы и разные преграды,Все понимал, едва ему мигнут,И Люту все в деревне были рады.Мохнатая, волнистая спинаУ пса была блестяща и черна,Грудь белая, и тонкой шерсти прядиЕго хвоста вились красиво сзади.

Друг друга псы любили, и о том,Что в мире удавалось им пронюхать,Потолковать минуточку одну хоть,Помахивая весело хвостом,Они любили также, но унылоОни сошлись теперь, и видно было,Что у друзей не радость на уме(Они устали, время шло к обеду).И вот, усевшись рядом на холме,Они о людях начали беседу:

Дивился я не раз, любезный Лют,Тому, как ты, тебе подобные живут,И, роскошь испытав, вздыхаю иногда я,За вашей горькой долей наблюдая.

Наш лорд тебе известно, как живетВ довольстве и тепле, что вздумал – ест и пьет,По колокольчику бежит к нему прислуга,Захочет – встал, захочет – спать он лег,И золотом всегда наполнен тугоЕго, как хвост мой, длинный кошелек.

За разною стряпней, печеньем и вареньемХлопочут повара у нас всегда.Сперва за стол садятся господа,Потом вся челядь ест с остервененьемГосподские объедки; даже тот,Наш конюх, запаршивевший урод,Обедает сытней, чем фермер всякий.Что ж до того, что ест и пьет беднякВ убогой хижине – я не пойму никак…Гораздо лучше даже быть собакой.

Да, Цезарь, наш несчастный селянин,Ворочая камнями для плотин,Копая рвы, работою тяжелой,Не разгибая до ночи спины,Хлеб черствый добывает для женыИ для семьи несчастной, полуголой  –Всех надобно обуть и приодеть,От скудной платы как сберечь излишек;Когда ж ему случится заболеть  –Бог ведает, чем накормить мальчишек;Казалося, им тут и околеть,Но видно, их судьба хранит на свете:Растут и здоровеют эти дети.

Зато в каком пренебреженьи вы!..………………Во мне все сердце кровью обливалось,Когда, порой, мне слышать удавалось,Как фермеров несчастных поносилНаш управляющий: ногами в землю бил,Имущества последнего лишал их,И бедняков измученных, усталых,Запуганных, вид безнадежен был.Богач живет, ничем не озабочен,А бедные, скажи, несчастны очень?

Да, но не так, как думаешь, друг, ты.Жизнь не легка для них от нищеты,Но так они привыкли к ней, что малоОна пугать и устрашать их стала.Им улыбается и счастье иногда,Когда спины хоть день им гнуть не надо:Ведь после бесконечного трудаДосуга час – есть лучшая отрада.В конце рабочего и трудового дняСемья и дети – вот их утешенье,Им дорога малюток болтовня.Они за кружкой пива в воскресеньеТолкуют о делах своей страны,О том, что новые налоги быть должны,Хотя и так конца нет всем налогам…Так с грустью бедняки беседуют о многом.Когда ж настанет осень, за серпыКрестьянин честный весело берется,И звонко смех веселый раздается,И сыплются остроты из толпы.Любовь и жизнь!.. Невзгоды все забыты…Когда ж настанет ночь под новый год,Запрут крестьяне двери у ворот:– «Жена! Скорее пива нам неси ты!..»Кричат мужья, и трубки их дымят,И старики о прошлом говорят,И слышен хохот доброй молодежи,Так, что я сам развеселяюсь тоже…И лаем отвечаю на их смех.Но все ж ты прав, – скрывать мне для чего же  –Нередко с бедняком случается тот грех.Что он дотла приходит в разоренье,И расхищает все его именьеПройдоха, негодяй какой-нибудь,Чтоб этим проложить скорейший путь,К вельможе именитому пригретьсяИ в душу заползти к нему ужом,Чтобы в парламент английский потомДля блага всей Британии втереться.

Ну, нет, мой друг, ты в этом не силен;О благе тут не может быть и речи.Прихвостник сильных лордов, может онМенять свой взгляд при каждой новой встрече,Он шляется по гульбищам, кутит,Заклады держит, пьянствует в кредит,Без пошлости не делает ни шагу,Иль отправляется через Кале иль ГагуСвет посмотреть в Париж или Мадрид  –Проматывать отцовские именья,На бой быков взглянуть для развлеченья,Испанке на гитаре побренчать,В Венеции в гондоле прокатитьсяИ силу вод немецких испытать,Чтоб, разжирев, в отчизну воротиться,Чтоб смыть с себя лобзаний ваших след,Италии прекрасные сеньоры…О благе Англии не говори же – нет!Не от таких людей ей ожидать опоры;Они ее несчастье и позор…

Так вот на что мотают с давних порСвои доходы эти щелкоперы!Так вот куда идут те медные гроши,Оторванные прямо от душиГолодных бедняков!Беспутные столицы!..Ужели жизнь спокойная в глуши,Где пышные не мчатся колесницы,Скучнее жизни бешеных столиц?..Средь поселян есть много честных лиц,И бьется сердце честное в их груди.Что за беда, что в зиму эти людиПорубят лес хозяйский иногда,Подстрелят зайца – экая беда!  –Иль над любовницей владельца посмеются…

Но расскажи мне, Цезарь, как живутБогатые? Им неизвестен труд,От холода счастливцы не трясутся…Чай, горе им не снится и во сне?

Ну, нет, мой друг. Когда б, подобно мне,Ты их узнал, ты думал бы иначе.Они не мерзнут в холод, словно клячи.Работая, не надрывают спинИ доживают мирно до седин;Но люди уж так глупы от рожденья:Их хоть воспитывай и вздумай обучать,Иль сами для себя придумают мученья,Иль станут друг на друга нападать,Тем больше одержимые тоскою,Чем менее для жалоб есть причин…Окончивши работу за сохою,В семью спешит довольный селянин;Красавица, сидящая за прялкой,Хохочет весело, осилив труд денной,Но у господ и барынь всех – инойУдел в довольстве, в жизни праздно-жалкой:Они слоняются без цели целый деньУсталые, – им жить и думать лень,Они больны болезнию особой  –Тоскою, перемешанной со злобой,Их сон тяжел, их вечная хандраНа все балы, собранья, вечера  –Где роскошь, блеск и волны аромата  –Бредет за ни ми нынче, как вчера,Всегда, везде… И в оргиях развратаСтараются спасаться от тоскиИ юноши и даже старики,От грязных ласк и от вина пьянея;А утром жизнь еще для них пошлее.

Разряженных красавиц ходит ряд…О чем они, однако, говорят?Для них нет клеветы, нет сплетни неприличной,И с любопытством, с жадностью обычнойОни скандалы ловят на лету,А по ночам со взглядом воспаленнымАзартную игру ведут на чистоту,В ущерб своим поместьям разоренным,На карту ставя фермера гумно,И горе бедняка развратникам смешно.Конечно, не во всех такое развращенье,Есть исключения, но я скажу одно,Что очень редки эти исключенья…

Но солнце уж спустилось за горой,И сумерки росли на небосклоне;Жук зажужжал вечернею порой,И замычали жалобно в загонеУсталые коровы. НебесаСинели, стали звезды разгораться…Тогда, встряхнувши шерстью, оба псаС мест поднялись, готовые сознаться,Что человек несчастнее собак,И разошлись, но порешили так,Чтобы на днях опять им увидаться.

На чердаке