Уильям Фолкнер - Когда я умирала Страница 4

У Анса руки торчат из рукавов: всю жизнь на нем рубашки будто с чужого плеча, ни разу не видел, чтобы впору. Как будто Джул отдает ему свои донашивать. Но рубашки не Джула. Он рукастый, хоть и на жердь похож. А рубашка не пропотелая. Из-за этого можно сразу определить, что Ансова и больше ничья. Глаза его похожи на два выгоревших угля и смотрят на равнину. Когда тень доходит до крыльца, он говорит:

-- Пять часов.

Только я встал, из дома выходит Кора и говорит, что пора ехать. Анс потянулся за туфлями.

-- Не надо, мистер Бандрен, -- говорит Кора, -- не вставайте.

Он ступил в туфли -- втопнул -- он все так делает: будто надеется, что все равно ничего не выйдет и не стоит даже пытаться. Мы идем в прихожую, и они грохочут, как чугунные. Он подходит к ее двери, моргает глазами, словно вперед себя заглядывает, туда, где не видно, -- словно надеется, что она там будет сидеть, к примеру, на стуле или пол подметать, и заглядывает в дверь удивленно, -- он так всякий раз заглядывает и удивляется, что она еще лежит, а Дюи Дэлл обмахивает ее веером. И стал, словно не намерен больше двигаться и вообще ничего не намерен.

-- Ну, нам пора, пожалуй, -- говорит Кора. -- Надо еще курам насыпать.

А дождь, однако, будет. Такие облака не врут, а хлопок поспевает с каждым Божьим днем. Еще одна ему забота. Кеш все притесывает доски.

-- Если понадобимся, -- говорит Кора.

-- Анс нам сообщит, -- говорю я.

Анс на нас не смотрит. Он озирается, моргает, удивленно как всегда -словно весь измучился от удивления и даже этому удивляется. С моим бы амбаром Кешу так постараться. Говорю:

-- Я сказал Ансу, что, может, еще и не понадобимся. Хочется так думать.

-- Она решила, -- отвечает Анс. -- Видно, отойдет.

-- Теперь насчет кукурузы, -- говорю я. И еще раз обещаю помочь, если не управится -- при больной жене и прочем. Как многие по соседству, я уже столько ему помогал, что теперь бросать поздно.

-- Хотел сегодня ей заняться, -- говорит он. -- Да как-то решиться ни на что не могу.

-- Может, она продержится, пока убираешь, -- говорю я.

-- На то воля Божья, -- отвечает Анс.

-- Да утешит Он тебя, -- говорит Кора.

С моим бы амбаром Кешу так постараться. Мы идем мимо, и он поднимает голову.

-- Видать, на этой неделе я к тебе не выберусь.

-- Не к спеху, -- говорю я. -- Приходи, как сможешь.

Садимся в повозку. Кора ставит на колени коробку с пирогами.

-- Не знаю, что он будет делать, -- говорит Кора. -- Прямо не знаю.

-- Бедный Анс, -- говорю. -- Тридцать с лишним лет заставляла его работать. Утомилась, верно.

-- И еще тридцать лет не отстанет, -- говорит Кейт. -- А не она, так другую найдет, раньше, чем хлопок поспеет.

-- Теперь Кешу с Дарлом и жениться можно, -- говорит Юла.

-- Бедный парень, -- говорит Кора. -- Бедный мальчик.

-- А Джулу? -- спрашивает Кэт.

-- И ему можно, -- отвечает Юла.

-- Хм, -- Кэт говорит. -- Я думаю. Почему не жениться? Я думаю, тут многие девушки опасаются, как бы Джула не окрутили. Ничего, пусть не волнуются.

-- Будет тебе! -- говорит ей Кора. Повозка затарахтела. -- Бедный парень, -- говорит Кора.

Дождь будет ночью. Как пить дать. Повозка тарахтит -- большая сушь. Но это пройдет у ней. Пройдет.

-- Должна была взять пироги, раз условились, -- говорит Кэт.

АНС

Черт бы взял эту дорогу. Да еще дождь собирается. Прямо вижу его отсюда, вижу, встает позади них стеной, встает между ними и моим твердым обещанием. Делаю, что могу -- когда могу решиться, но черт бы взял этих ребят.

Под самой дверью пролегла, по ней несчастья шляются, и всякое непременно к нам завернет. Стали ее к нам вести, я сказал Адди: не годится жить на дороге, -- а у женщины известно какой ответ: "Так поднимайся, переезжай". Говорю ей: не годится это, потому что Господь сделал дороги для передвижения, почему и положил их лежмя на землю. Что двигаться должно, то Он сделал вдлинь -- ту же дорогу, или телегу, или лошадь, а что на месте быть должно, то Он сделал торчмя -- к примеру, дерево или человека. Не судил Он человеку на дороге жить. -- Ведь что чего раньше, я говорю, дорога или дом? Ты видала ли когда, чтобы Он проложил дорогу возле дома? Никогда не видала, говорю, потому что человек до тех пор не успокоится, пока не поставит дом в таком месте, чтобы из каждой проезжей телеги могли плюнуть ему в дверь, чтобы людям не сиделось, сняться с места хотелось, переехать, -- а Он их сделал для того, чтобы места держались, как дерево или кукуруза. Если бы Он хотел, чтоб человек всегда передвигался и кочевал, разве не положил бы его вдлинь, на брюхо, как змею? Надо думать, положил бы.

Так провели, чтобы несчастье бродячее мимо не прошло, в мою дверь заглянуло, да еще придавили налогом. Деньги плати за то, чтобы Кеш забрал себе в голову плотничать -- а если бы не провели дорогу, он бы плотничать не надумал; чтобы с церквей падал и полгода рукой шевельнуть не мог, а мы с Адди за него отдувались -- да стругай ты дома сколько влезет, коли так надо.

И с Дарлом тоже. Опять его уговаривают. Я работы не боюсь: и себя кормил, и семью, и крыша над головой была; но ведь работника хотят отнять потому только, что в чужие дела не лезет, что глаза земли полны все время. Я им говорю: сначала он был ничего, а глаза полны земли, так ведь и земля тогда на месте стояла; а вот когда дорога подошла и землю продоль повернула, а глаза все равно полны земли, они и начали мне грозить, что заберут, по закону отнимут работника.

И еще деньги плати за это. Она здоровая и крепкая была, поискать такую, -- да все эта дорога. Прилегла только, на своей постели отдохнуть, ничего ни от кого не просит.

-- Захворала, Адди? -- я спросил.

-- Не захворала, -- говорит.

- Полежи, отдохни. Я знаю, что не захворала. Устала просто. Полежи, отдохни.

-- Не захворала, -- говорит. -- Я встану.

-- Лежи себе, -- я говорю, -- отдыхай. Устала просто. Завтра встанешь.

И лежала себе, здоровая и крепкая, поискать такую, да все эта дорога.

-- Я тебя не вызывал, -- говорю. -- Будь свидетелем, что я тебя не вызывал.

-- Не вызывал, -- говорит Пибоди. -- Подтверждаю. Где она?

-- Она прилегла, -- я говорю. -- Приустала она, но...

-- Анс, поди отсюда, -- он сказал. -- Посиди-ка на веранде.

А теперь деньги плати за это, когда во рту ни одного зуба, а еще поднакопить думал, чтобы зубы вставить, чтобы хлеб Господень жевать по-людски, и она здоровая и крепкая -- поискать такую -- до самого последнего дня. За то плати, что три доллара тебе понадобились. За то плати, что ребятам теперь за ними ехать надо. И прямо вижу, как дождь стеной встает между нами, как прет к нам по этой дороге, словно дурной человек, словно не было на земле другого дома, куда ему пролиться.

Слышал я, как люди проклинали свою долю, -- и не зря проклинали, потому что грешные были люди. А я не скажу, что наказан, потому что зла не делал и наказывать меня не за что. Я человек не религиозный. Но душа моя покойна; это я знаю. Всякое делал; но не лучше и не хуже тех, что притворяются праведниками, и знаю, Старый Хозяин порадеет обо мне, как о той малой птице, которая падает. А все-таки тяжело, что человек в нужде терпит столько уязвлений от дороги.

Из-за дома выходит Вардаман, перепачкался как свинья, с ног до головы в крови, а рыба там небось топором раскромсана, а то и просто брошена на землю, чтобы собаки сожрали. Да и ждать ли от мальца другого, чем от его взрослых братьев? Подходит молча, глядит на дом и садится на ступеньку.

-- Ух, -- говорит, -- до чего устал.

-- Поди руки вымой, -- я говорю.

Адди ли не старалась правильно их воспитать, и больших и маленьких? Этого у ней не отнимешь.

-- Кишок и кровищи в ней, что в свинье, -- он говорит. -- А у меня что-то душа ни к чему не лежит, да еще эта погода давит. -- Пап, -- он говорит, -мама еще хуже расхворалась?

-- Поди руки вымой, -- говорю я. Но и приказываю-то словно без души.

ДАРЛ

На этой неделе он был в городе: затылок подстрижен, а белая полоска

-- Джул, -- говорю.

Бежит навстречу дорога между двумя парами мульих ушей и утягивается под повозку, лентой мотается на катушку передних колес.

-- Ты знаешь, что она умирает, Джул?

Чтобы родить тебя, нужны двое, а чтобы умереть -- один. Вот как кончится мир. Я спросил Дюи Дэлл:

-- Хочешь ее смерти, чтобы в город попасть, верно? -- Про что оба знаем, она молчит. -- Потому молчишь, что если скажешь, хоть про себя, тогда поймешь, что так и есть, верно? Все равно ведь знаешь, что так и есть. Я тебе чуть ли не день назову, когда ты поняла. Почему не скажешь-то, хоть про себя? -- Молчит. Одно твердит: "Папе хочешь доложить? Убить его хочешь?" -- А почему не можешь поверить, что так и есть?

Не можешь поверить, что Дюи Дэлл, Дюи Дэлл Бандрен оказалась такой невезучей -- вот почему, верно?

Солнцу час до горизонта, лежит на тучах, как кровавое яйцо; свет стал медным: глазу -- зловещий, носу -- серный, пахнет молнией. Когда Пибоди приедет, ему спустят веревку. В пузо весь пошел от холодных овощей. Станут втаскивать его по тропе на веревке: как воздушный шар в серном воздухе.