О. Генри - Короли и капуста (сборник) Страница 4

– Не грустите, – сказал Гудвин. – Не годится лисе, хотя бы даже и небогатой, завидовать гусю. Может и очаровательная мисс Гилберт полюбит вас с вашими фотографическими пластинами, после того как мы отберем у ее царственного спутника все его финансовые средства.

– Это, конечно, не самый худший для нее вариант, – задумчиво произнес Кио, – но только нет, не она меня полюбит: она достойна украшать не галерею фотоснимков, но галерею богов. Она – удивительная, необыкновенная женщина! Этому президенту просто повезло! Но я слышу, как Клэнси ругается там, в комнате, что ему, мол, приходится одному делать всю работу.

И Кио скрылся в доме, весело насвистывая какой-то им же самим сочиненный мотив, и это давало все основания полагать, что недавний инцидент с тяжелым вздохом по поводу сомнительного счастья беглого президента был уже полностью исчерпан.

Гудвин свернул с главной улицы на значительно более узкую боковую, пересекавшую ее под прямым углом. Эти боковые улочки были покрыты густой, роскошной травой, высоту которой полицейские при помощи своих мачете поддерживали в таких пределах, чтобы сквозь нее можно было хоть как-то пройти. Вымощенные камнем тротуары, чуть более локтя в ширину, тянулись вдоль убогих и однообразных глинобитных домиков. На окраинах поселка эти улочки и вовсе сходили на нет – там начинались беспорядочно разбросанные трущобы: крытые пальмовыми листьями лачуги карибов[19] и тех из местных, кто победнее. Кое-где среди лачуг можно было видеть жалкую хижину какого-нибудь дяди Тома, приехавшего с Ямайки или с островов Вест-Индии. Несколько зданий задирали свои головы над уровнем красных черепичных крыш обычных одноэтажных домов: башня здания тюрьмы, гостиница де лос Экстранхерос[20], резиденция агента фруктовой компании «Везувий», дом и магазин Бернарда Браннигана, развалины кафедрального собора, где, говорят, однажды бывал сам Колумб, а самым внушительным зданием из всех был, конечно, замок Каса Морена[21] – летний «Белый дом» президента Анчурии. На шедшей параллельно берегу моря главной улице Коралио – местном Бродвее – находились самые большие магазины, здание государственной администрации, почта, военная казарма, магазинчики, торгующие ромом, и рынок.

По дороге Гудвин миновал дом Бернарда Браннигана. Это было современное деревянное здание в два этажа. На первом этаже помещался магазин, на втором – жилые комнаты. Широкий затененный балкон окружал весь второй этаж дома. Прелестная жизнерадостная девушка в красивом белом платье перегнулась через перила и улыбнулась Гудвину. Цвет лица ее был не темнее, чем у многих севильских аристократок, и вся она искрилась и сияла, как тропическая луна.

– Добрый вечер, мисс Паула, – сказал Гудвин со своей лучезарной улыбкой, снимая шляпу. Он, как правило, со всеми здоровался одинаково – и с мужчинами, и с женщинами. Абсолютно всем в Коралио нравилось вежливое приветствие этого рослого американца.

– Нет ли каких-нибудь новостей, мистер Гудвин? И, пожалуйста, не говорите, что нет. Не правда ли, сегодня тепло? Я чувствую себя как Марианна[22] на этой своей ферме, окруженной рвом, – или это было ранчо? Сегодня довольно жарко.

– Нет, полагаю, никаких особенных новостей нет, – сказал Гудвин, хитро поглядывая на девушку, – кроме того, что мой старый добрый Гедди с каждым днем становится все более раздражительным и сердитым. Если в ближайшее время не произойдет чего-нибудь, что успокоит его душу, я, пожалуй, перестану заходить к нему, чтобы выкурить сигару на задней веранде консульства, – а ведь в городе нет другого такого прохладного места.

– Он совсем не сердитый, – с жаром начала Паула Бранниган, – когда он…

Но внезапно цвет ее лица изменился, став несколько более пунцовым, она неожиданно замолчала и убежала в дом; ведь мать ее была метиской, и передавшаяся Пауле по наследству испанская кровь привнесла в ее непосредственный и живой характер некоторую застенчивость, что ее, впрочем, только красило.

Глава II

Лотос и бутылка

Виллард Гедди, консул Соединенных Штатов в Коралио, тщательно и неторопливо трудился над составлением своего ежегодного отчета. Гудвин, который, как обычно, зашел выкурить сигару на своей любимой прохладной веранде, нашел консула настолько погруженным в свою работу, что ему пришлось отбыть восвояси. Перед тем как уйти, он прямо обвинил Гедди в отсутствии гостеприимства.

– Я буду жаловаться в Департамент государственной службы! – сказал Гудвин, – да только существует ли он, этот департамент? Может быть, это всего лишь легенда? От вас ведь не дождешься ни службы, ни дружбы. Разговаривать не желаете и даже не предложили ничего выпить. Разве так нужно представлять здесь правительство Соединенных Штатов?

Гудвин вышел и направился через дорогу в гостиницу, чтобы попробовать уговорить жившего там доктора Грегга, карантинного врача, составить ему партию для игры на единственном в Коралио бильярде. Все планы по организации поимки беглецов были выполнены, сети – расставлены, и теперь ему оставалось только ждать.

А консула по-настоящему увлекло составление отчета. Ему ведь было всего двадцать четыре года, пробыл он в Коралио не слишком долго, и его энтузиазм не успел еще остыть под воздействием тропической жары – в некотором роде парадокс, но между тропиком Рака и тропиком Козерога[23] такие парадоксы не редкость.

Столько-то тысяч связок бананов, столько-то тысяч апельсинов и кокосов, столько-то унций золотого песка, столько-то фунтов каучука, кофе, индиго и сарсапарели – да по сравнению с прошлым годом экспорт вырос почти на двадцать процентов!

Легкий трепет удовольствия охватил консула. Может быть, думал он, в госдепартаменте прочтут его отчет и обратят внимание… Но тут он откинулся на спинку кресла и рассмеялся. Он стал таким же глупцом, как и остальные. Он же совсем забыл, что Коралио – это захолустный городишко малозначительной республики, лежащий вдали от основных торговых путей, на берегу захудалого моря. Он подумал о карантинном враче, докторе Грегге, который выписывал лондонский журнал «Ланцет» в надежде встретить там выдержки из отчетов о возбудителях желтой лихорадки, которые он регулярно отсылал в департамент здравоохранения. Консул знал, что ни один из его примерно пятидесяти приятелей в Штатах никогда и не слышал о Коралио. Но он знал, что в любом случае, по меньшей мере, два человека прочитают этот отчет – какой-нибудь мелкий чиновник в госдепартаменте и наборщик в типографии правительства. Возможно, наборщик обратит внимание на то, как выросли торговые обороты в Коралио, и даже расскажет об этом вечером в пивной своим приятелям.

Гедди как раз закончил предложение: «но что наиболее странно и непонятно, так это то, почему крупные экспортеры в Соединенных Штатах проявляют такую удивительную неповоротливость, что позволяет французским и немецким торговым домам практически полностью обеспечивать торговые потребности этой богатой и плодородной страны», когда услышал хриплый гудок пароходной сирены.

Гедди отложил ручку в сторону, взял свою панамку и зонтик. По звуку гудка он уже определил, что это была «Валгалла» – одно из фруктовых судов компании «Везувий», осуществлявших регулярные рейсы в Анчурию. Все жители Коралио, даже пятилетние детишки, могли определить название прибывающего парохода по гудку его сирены.

Неспешной походкой консул направился на берег, стараясь держаться тени. Длительная практика позволила ему отрегулировать продолжительность своей прогулки настолько точно, что к моменту, когда он прибыл на песчаный берег, лодка с таможенными чиновниками уже гребла к берегу от парохода, который до этого был взят ими на абордаж и досмотрен, как того требовали анчурийские законы.

Порта в Коралио нет. Суда с такой осадкой, как у «Валгаллы», должны бросать якорь в миле от берега, и фрукты доставляют на них в шаландах и грузовых шлюпах. В Солитасе был отличный порт, и туда приходили самые разнообразные суда, но в Коралио – лишь пароходы, занимавшиеся фруктовыми перевозками. Однако время от времени какое-нибудь бродячее каботажное судно, или таинственный бриг из Испании, или веселый французский барк бросали-таки якорь на некотором отдалении от берега и с невинным видом стояли там день-два. В такие дни личный состав таможни вдвое увеличивал свою бдительность и служебное рвение. Ночью один или два шлюпа совершали какие-то странные рейсы вдоль берега, а утром обнаруживалось, что в магазинчиках Коралио значительно расширился выбор коньяков, вин и текстильных товаров. Говорят также, что утром у таможенных чиновников был самый обыкновенный вид, но в карманах их форменных брюк с красным кантом звенело больше серебра, чем обычно, а в таможенных книгах не значилось никаких записей об уплате импортных пошлин.

Лодка таможенников и гичка[24] с «Валгаллы» достигли берега почти одновременно. Когда обе лодки сели дном в песок на мелководье возле берега, от них до суши оставалось еще пять ярдов кипящего прибоя, и в воду спрыгнули полуголые карибы, которые на своих могучих спинах перенесли на берег и судового казначея с «Валгаллы», и низкорослых туземных чиновников в их хлопчатобумажных майках, синих форменных брюках с красным кантом и широкополых соломенных шляпах.