Болеслав Прус - Сиротская доля Страница 5

Потом он обратился к Ясю:

- А ты, мальчик, учись и слушайся матери... Если станешь когда-нибудь великим человеком, так найми меня хоть в сторожа. Будешь тогда ставить меня в угол, как я тебя не раз ставил... А что, пани, правда, я удачно сострил?

Говоря это, он громко хохотал, а по его загорелому и запыленному лицу текли слезы. Тем временем в карете Маня жаловалась, что ей неудобно сидеть; Юзек просил кучера, чтобы он дал ему вожжи; Антося, рыдая, глядела на бричку, а пани Анзельмова, положив на колени второй том начатого романа и прикрыв запавшие глаза, с блаженной улыбкой размышляла, как поступит Эрнест, предательски покинутый Люцией?..

Наконец карета двинулась вправо, а бричка налево. Вдова и Ясь смотрели вслед отъезжавшим, которых мало-помалу заслонило длинное, извивавшееся, как уж, облако светло-желтой пыли. Потом облако исчезло, и они остались одни; кругом были поля, покрытые увядающим жнивьем и затянутые паутиной, а над ними - милосердный бог, без воли которого не оборвется ни утлая паучья сеть, ни еще более утлое человеческое счастье.

V

Что случилось в Варшаве

Пани Винцентова ехала в Варшаву с самыми радужными надеждами. За семь лет жизни в провинции она забыла о перенесенных ею испытаниях и приучилась смотреть на наш городишко сквозь розовые очки.

Варшава, в представлении всей страны, окружена неким ореолом благополучия, просвещения и милосердия. Деревенские нищие, побывав там в день отпущения грехов, с уважением отзываются о варшавских нищих, которые, по их словам, зарабатывают тысячи, а иные из них даже владеют каменными домами. Помещик побогаче во сне и наяву мечтает о том, чтобы зиму провести в Варшаве и уж, во всяком случае, воспитывать детей в тамошних пансионах. Шляхтич победнее, который старается подавить в себе отвращение к рубанку и наковальне, только варшавскому ремесленнику со спокойной душой доверит своего сына.

А что же сказать о многочисленных бедняках, которые ищут работы или помощи? Многие из них легко могли бы продержаться в провинции, но они бросают родной угол и очертя голову едут в Варшаву. Нет у них ни знакомых, ни денег, но они свято верят, что только бы миновать заставу или на крайний случай - железный мост, а уж там несметное множество учреждений и частных благотворителей наперегонки кинутся к ним, предлагая покровительство, деньги и добрые советы.

Если какой-нибудь уездный обыватель, зарабатывающий несколько сот злотых, проживает рядом с инженером, он уверен, что в Варшаве его будут именовать техником и наградят тысячным жалованием. Другой за целую жизнь не сумел сберечь ни гроша впрок и, разбитый под старость параличом, слезно молит знакомых, чтобы отправили его в святой город - там его излечат от паралича и на остаток дней обеспечат спокойным и уютным пристанищем.

Подобного рода планы возникали и в голове пани Винцентовой. Она была уверена, что стоит ей только рассказать о своем положении и о том, какие выдающиеся способности у ее Яся, как добрые люди не замедлят помочь ей. Присоединив к вспомоществованию неведомых покровителей собственные жалкие деньги, она откроет лавку... А торговля, конечно (бог знает - почему), пойдет превосходно, и тогда она наймет лучших учителей для своего Яся, а потом Ясь станет знаменитым инженером и наживет громадное состояние... и так далее!

Такими мечтами тешила себя бедная мать, с любовью поглядывая на розовое лицо и полуоткрытый рот задумавшегося мальчика. Счастливица! От нее были скрыты страницы грядущих бедствий, которые рука провидения готовилась открывать ей буква за буквой...

Едва только вдова ступила на варшавскую мостовую, как ее встретили разочарования. Старые знакомые, многие из которых сколотили себе за это время состояние, с трудом вспоминали ее фамилию, выслушивали ее планы с ледяной, хоть и вежливой улыбкой и в ответ говорили о собственных заботах и о людях, которые состоят на их попечении. Выяснилось, что известные на всю страну филантропы вечно либо больны, либо заняты, те же, которые не смогли увильнуть от обещания помочь вдове, при виде ее морщились, как улитка от укола булавки.

В конце концов после долгих мытарств и многих унижений, когда истощились запасы еды и вышли все деньги, накопленные в деревне, бедняжке удалось найти несколько семейств, которым нужна была швея. Труд был тяжелый, а оплата нищенская. Чтобы заработать за день рубль, приходилось более десяти часов, не вставая, сидеть за швейной машиной или у стола. И сколько раз случалось, что дамы, обитающие в роскошных квартирах, неделями и даже месяцами не отдавали ей несколько рублей, заработанных с таким трудом. Иные выплачивали в рассрочку по нескольку злотых в неделю, да и за этим приходилось простаивать долгие часы в передней. А иные и вовсе не платили и даже бранились и приказывали прислуге не впускать в дом назойливую просительницу.

Несмотря на все, вдова не теряла надежды; она работала и работала, теша себя мыслью, что вот-вот удастся отложить денег и нанять самых лучших учителей для Яся. Он тем временем с утра до вечера готовил уроки по чтению и письму под дребезжанье швейной машины и привык сладко засыпать при свете лампы, убаюканный монотонным шумом. Иногда шум слабел, затихал, потом снова усиливался, снова слабел и, наконец, прекращался совсем. Тогда удивленный Ясь просыпался и при двойном свете - догорающей лампы и восходящего солнца видел мать. Она сидела одетая, опустив голову на грудь, с закрытыми глазами. Она часто дышала, ее руки бессильно свисали вдоль тела, а лицо горело лихорадочным румянцем.

- Мама! - окликал ее Ясь. - Мама, почему ты не спишь?

Она вздрагивала и отвечала с улыбкой:

- Да что-то не хочется...

Онемевшие руки поспешно принимались за прерванную работу, застывшие ноги начинали двигать машину. Но через несколько минут ею опять овладевала усталость, побеждавшая и призрак нищеты, и голос ребенка.

Чем сильнее надрывалась пани Винцентова, чем дольше засиживалась по ночам, тем заметней уменьшался ее заработок. Иногда на все расходы в течение недели у нее было не более одного рубля. В такие дни она позволяла себе выпить вместе с Ясем немного молока на завтрак да съесть тарелку супа в обед. Сколько раз за обедом ей неодолимо хотелось поесть мяса. Казалось, вилка сама тянется к этому жалкому кусочку жаркого. Но пани Винцентова умела сдерживать себя.

- Почему ты не ешь мяса, мама? - спрашивал Ясь.

- Не хочется! - отвечала она. - Оно, должно быть, жесткое и невкусное.

- Ну что ты! Мягкое-премягкое, отличное. Неужели ты не слышишь, как оно чудесно пахнет?

Она прекрасно слышала запах мяса и все же не прикасалась к нему. На второй день эта же жалкая порция, разогретая безо всякого супа и гарнира, доставалась Ясю, а мать ограничивалась куском хлеба.

Видя это, Ясь откладывал вилку и огорченно спрашивал:

- Почему ты сегодня не обедаешь, мама?..

- Я соблюдаю пост, дитя мое!

А потом добавляла с улыбкой:

- Человек живет не для того, чтобы есть, а ест для того, чтобы жить.

Ясь все чаще и чаще слышал эту поговорку, а вдова все заметней худела и теряла силы. Наконец, однажды вечером сильная головная боль, головокружение и лихорадочный жар вынудили ее лечь в постель.

Назавтра состояние больной ухудшилось, и она не смогла подняться на ноги. К счастью, ей прислали в тот день несколько рублей за работу: на эти деньги она почти две недели кормила Яся и свою поденщицу, старую Мацеёву. Сама она жила только чаем и водой.

Болезнь беспокоила ее меньше, чем можно было бы предположить. Из-за сильного жара вдове казалось, будто с каждым днем ей становится лучше, и она уверяла, что "завтра" встанет.

- У меня столько работы, столько работы, - повторяла она. - Когда же я ее закончу?..

На самом деле никакой работы не было.

Однажды Мацеёва, как обычно, пришла за деньгами на покупки. Больная достала из-под подушки мешочек, развязала его и запустила в него пальцы. Она поднесла его к глазам, с удивлением потрясла над одеялом, но оттуда ничего не выпало, потому что там ничего уже не было.

Вдруг она хлопнула себя по лбу и воскликнула, смеясь:

- Ах! ну и глупая же я... Совсем забыла, что те десять рублей взял пан Анзельм, разменять...

- Пана Анзельма здесь не было... - испуганно сказал Ясь.

Вдова улыбнулась и махнула рукой.

- Мацеёва! Что это с мамой! - еще более встревожившись, шепнул Ясь направившейся к выходу поденщице.

- Мерещится ей от болезни. Видно, планида уж у нее такая... - ответила старушка и вышла.

Мальчик с плачем бросился к матери.

- Мамочка!.. мама!.. - кричал он, целуя ее руки. - Ты очень больна, мама!

Мать, по-прежнему улыбаясь, пожала плечами.

- Тебе только кажется! Так, ослабела немного, но меня подкрепил бульон... Дай мне попить!

Ясь подал ей стакан воды.

- Это с каким соком?.. Со смородиновым, наверно... Киш, киш, голубки...

Недопитый стакан упал на пол.