Чарльз Диккенс - Статьи и речи Страница 6

Все это, сэр, сгубит конституцию. А ведь это еще не все. Может быть, конституцию и вправду убить нелегко, но ей грозит столько бед, что хватило бы и на три конституции, мистер Гуд.

Дикие люди проникнут в палату общин. Только представьте себе это, сэр! Представьте себе, что в палате общин заседает Сильный Ветер! И сейчас там нелегко следить за дебатами - так вот, представьте себе, как я уже сказал, что Сильный Ветер выступает в палате общин на благо своим избирателям! Или вообразите (ведь это чревато еще более ужасными последствиями), что кабинет содержит в палате общин переводчика, дабы он мог внятно объяснить стране намерения ее правительства!

Да одного этого будет достаточно, сэр, чтобы конституция посыпалась вместе со штукатуркой Сент-Дженм-ского дворца, чтобы от нее остался только дым!

Однако повторяю: именно к этому мы и идем с необыкновенной быстротой, мистер Гуд, и я вкладываю свою карточку - пусть она вас окончательно убедит, но прошу держать мое имя в тайне. Каково будет положение страны, чья армия состоит из карликов и горстки диких людей, приводящих в смятение ее же ряды, как те боевые слоны, которых некогда использовали на войне, - я предоставляю, сэр, вообразить это вам самому. Какие-нибудь безмозглые фаты могут легкомысленно заявить, что количество новобранцев во флоте после насильственной вербовки Мальчиков Джонсов * и оставшейся части искателей милости двора само по себе будет достаточно, чтобы защитить наш остров от вторжения иноземцев. Но я отвечу этим фатам, сэр, следующее: я признаю всю мудрость прецедента с Мальчиком Джонсом; очень хорошо, когда таких мальчишек после того, как они несколько раз попадали в тюрьму за бродяжничество, похищают и увозят на корабль, а затем, стоит им только выйти на берег подышать свежим воздухом, снова отправляют в море; но, признавая все эти факты, я тем не менее наотрез отказываюсь признавать выводы, которые из них делаются, - мне ясно, что из-за своего неуемного любопытства эти юные преступники будут неизбежно повешены врагом, как шпионы, прежде чем их успеют занести в списки обученных моряков нашего флота.

Таково, мистер Гуд, ожидающее нас будущее! Если только вам и тем из ваших друзей, которые тоже пользуются влиянием при дворе, не удастся раздобыть великана - а ведь даже и это средство очень ненадежно, - для нашей злосчастной страны нет спасения.

Что касается ваших собственных дел, сэр, то после получения моего предостережения вы изберете путь, который покажется вам наиболее благоразумным. От такого предостережения нельзя презрительно отмахнуться, это я знаю твердо. Джентльмен, который во всем со мной согласен, сообщил мне, что вы произвели некоторые изменения и улучшения в своем журнале * и, короче говоря, собираетесь издавать его совсем по-другому. Если меня не ввели в заблуждение и это действительно так, то поверьте, чем меньше будет его новый формат, тем лучше для вас. Пусть он с самого начала будет в одну двенадцатую листа, мистер Гуд. Куйте железо пока горячо и с каждым месяцем уменьшайте размеры вашего журнала, пока он не достигнет формата того крошечного альманаха, который, должен с сожалением сказать, более уже не издает изобретательный мистер Шлосс, - этот альманах нельзя было увидеть невооруженным глазом и читать его приходилось с помощью малюсенькой лупы.

Вы, как мне сказали, собираетесь опубликовать на страницах вашего журнала новый роман, вами самим написанный. Позвольте шепнуть вам на ушко словечко совета. Я старик, сэр, и приобрел кое-какой опыт. Не ставьте на титульном листе вашей собственной фамилии - это будет безумием и самоубийством. Любой ценой выторгуйте у Генерала Тома-с-Ноготок право воспользоваться его именем. Если же доблестный генерал откажет вам, договоритесь с мистером Барнумом, чья фамилия котируется лишь чуть ниже генеральской *. А когда благодаря этому хитрому маневру вы получите в подарок из Букингемского дворца усыпанную бриллиантами записную книжку, а из Мальборо-Хаус - часы с цепочкой и брелоками и когда эти бесценные безделки будут выставлены под стеклом у вашего издателя для всеобщего обозрения, тогда, сэр, надеюсь, вы с благодарностью вспомните об этом моем письме.

После того как вы ознакомитесь с ним, мне незачем добавлять, что я, сэр,

остаюсь, как всегда,

вашим постоянным нечитателем.

Вторник 23 апреля 1844 года.

Внушите вашим сотрудникам, что им следует стать покороче, а если это не получится, то одичать или хотя бы быть не совсем уж ручными.

Май 1844 г.

О СМЕРТНОЙ КАЗНИ

Перевод И. Гуровой

Господа,

В этом письме я рассмотрю, как влияет смертная казнь на преступность, а точнее говоря - на убийства, так как за одним очень редким исключением только преступления Этого рода караются сейчас смертной казнью. В следующем письме я коснусь ее влияния на предотвращение преступлений, а в последнем приведу еще некоторые наиболее яркие примеры, иллюстрирующие обе стороны вопроса.

ВЛИЯНИЕ СМЕРТНОЙ КАЗНИ НА УБИЙСТВА

I

Некоторые убийства совершаются в припадке исступления, некоторые - с заранее обдуманным намерением, некоторые - в муках отчаяния, некоторые (таких немного) - из корысти, некоторые - из желания убрать человека, угрожающего душевному покою или доброму имени убийцы, а некоторые - из чудовищного стремления любой ценой добиться известности.

Когда человека толкают на убийство исступление, отчаяние истинной любви (так отец или мать убивают умирающего от голода ребенка) или корысть, смертная казнь, но моему мнению, не оказывает на преступления такого рода ни малейшего влияния, В первых двух случаях побуждение убить слепо и настолько сильно, что заглушает всякую мысль о возмездии. В последнем - жажда денег заслоняет все остальное. Например, если бы Курвуазье * только ограбил своего хозяина, а не убил его, преступление это скорее могло бы остаться нераскрытым. Но он думал только о деньгах и был не в состоянии трезво взвесить последствия своего поступка. И для женщины, которую недавно повесили за убийство в Вестминстере, было бы благоразумнее и безопаснее просто ограбить старуху, когда та, скажем, заснула бы. Но она думала только о наживе, о том, что между ней и бумажкой, которую она приняла за банковский билет, стоит жизнь бедной старухи, - и она убила ее.

Можно ли считать, что смертная казнь оказывает прямое влияние на убийства, совершаемые из мести, для того чтобы убрать помеху с пути или из желания любой ценой добиться известности, можно ли считать, что она служит для них дополнительным побуждением?

Убийство совершено из мести. Убийца и не думает заметать следы, не пытается спастись бегством; он спокойно и хладнокровно, даже с некоторым удовлетворением отдается в руки полиции и не только не отрицает своей вины, а наоборот, открыто заявляет: "Я убил его и рад этому. Убил сознательно. Я готов умереть". Подобный случай произошел на этих днях. Другой имел место совсем недавно. Такие случаи не редкость. Когда арестуют убийцу, именно такие восклицания раздаются чаще всего. А что же это, собственно, как не ошибочное рассуждение, исходящее из априорного вывода, прямо ведущее к преступлению и непосредственно порождаемое смертной казнью? "Я взял его жизнь. В уплату я отдаю свою. Жизнь за жизнь, кровь за кровь. Я совершил преступление и готов искупить его. Мне все ясно: это честная сделка между мной и законом. Я готов выполнить свою часть обязательств, так к чему лишние слова?" Самая суть смертной казни как кары за убийство состоит именно в том, что жизнь противопоставляется жизни. Уж таково свойство тупого, слабого или извращенного интеллекта (интеллекта убийцы, короче говоря), что подобное противопоставление делает убийство менее отвратительным и гнусным поступком. В драке я, простолюдин, могу убить врага, но и он может убить меня; на дуэли аристократ может послать пулю в лоб своему противнику, но и тот может застрелить его - значит, тут все честно. Отлично. Я убью этого человека, потому что у меня есть (или я считаю, что у меня есть) на то причины, а закон убьет меня. И закон и священник говорят: кровь за кровь, жизнь за жизнь. Вот моя жизнь. Я расплачиваюсь честно и сполна.

Неспособный к логическим рассуждениям или извращенный интеллект (а только о таком интеллекте может идти речь, иначе не было бы убийства) легко выведет из подобной предпосылки идею строгой справедливости и честного воздания, а также сурового, стойкого мужества и прозрения, черпая в этом глубочайшее удовлетворение. Незачем доказывать, что дело обстоит именно так - достаточно сослаться на число тех убийств из мести, когда отношение преступника к содеянному бесспорно было именно таким, когда он исходил именно из этих нелепых рассуждений и произносил именно эти слова. Звонкие фразы законодателей вроде "кровь за кровь" и "жизнь за жизнь" без конца твердились всеми, пока не выродились в присловье "зуб за зуб" и не стали претворяться в действительность.