Монах и дочь палача. Паутина на пустом черепе - Амброз Бирс Страница 6

Я узнал название тех цветов: из-за их оттенка и потому, что они прекраснее всех иных, их называют эдельвейсами – «благородно-белыми». Они очень редки в этой горной стране и встречаются только очень высоко в горах, чаще всего на недоступных вершинах, по краям страшных пропастей в сотни метров глубиной – там, где любой неверный шаг отважившегося собирать их может стать последним.

Эти прекрасные цветы – настоящая дьявольская напасть горной страны: много страшных смертей на их счету. Здешняя братия рассказывала мне, что не бывает года, когда бы не погиб какой-нибудь пастух или охотник, или просто дерзкий юноша, соблазнившись редкой красотой этих цветов и пытаясь собрать букет для своей любимой.

Господи! Будь милостив к ним и упокой их души!

X

Я, должно быть, побледнел, когда во время ужина один из братьев сказал, что на стене храма, рядом с изображением святого Франциска, он обнаружил венок из эдельвейсов такой редкостной красоты, что сорваны они были не иначе, как на склоне огромного утеса, что нависает на высоте тысячи футов над Мертвым озером – все знают, что только там растут такие цветы. Надо сказать, в трапезной часто возникали разговоры о Мертвом озере, и монахи часто рассказывали о нем страшные истории: о том, насколько сумрачны и глубоки его воды, и о том, сколь уродливые существа населяют берега и глубины его.

Посему эдельвейсы Бенедикты вызвали среди монахов много толков и пересудов – всем им было хорошо известно, что лишь самые отчаянные из охотников отваживаются посещать берега таинственного озера. О, Бенедикта – нежное дитя, превзошедшее храбростью многих! Она блуждала там совершенно одна, в страшной дикой местности, она преодолела чудовищную отвесную стену, чтобы добраться до того места, где растут цветы, которые она собрала в благодарность мне. Я ни минуты не сомневался, что это сам Господь Бог хранил ее от опасностей для того, чтобы я, ничтожный слуга Его, смог углядеть в том верный знак, что я должен трудиться не щадя живота своего и спасти ее грешную душу для вечного блаженства.

Стало известно мне и иное: в этой стране прекрасные цветы еще и знак глубокой и искренней любви – юноши дарят их своим избранницам, а девушки украшают ими шляпы своих возлюбленных. И мне стало ясно, что, даря цветы мне, скромному служителю Божьему, Бенедикта, может быть, сама о том не догадываясь, дарила их Церкви, движимая любовью к Богу.

Постепенно я привыкал к этой горной стране. Дни проходили за днями, и я уже без труда находил тропинки в лесах, темных ущельях и на склонах гор, когда бродил по окрестностям.

Меня часто посылали в дома крестьян, хижины охотников и пастухов, и я нес – кому лекарство от недуга, а кому и последнее утешение для души. Отец-настоятель говорил мне, что видит большой смысл и пользу в том, что я делаю, к тому же я был самым молодым и сильным из монахов и мне было легче, чем другим братьям, добираться в самые отдаленные уголки страны. Здесь, в этой горной местности, нередко случалось, что охотник или пастух срывался со скалы, и находили его не сразу – днями позже, едва живого. Медицина была бессильна, тут я и приходил на помощь: если нельзя врачевать тело, то надо подготовить душу и проводить ее в последний путь.

Это высокая честь, и если я ее достоин, то пусть Всевышний очистит мое сердце и оградит душу от всех земных страстей и соблазнов.

XI

Монастырь отмечал большой церковный праздник, и я хочу рассказать о событиях, которым был свидетелем.

За много дней до праздника начались приготовления. Все братья очень старались, и всем нашлось дело. Одни украшали храм сосновыми и еловыми ветвями. Другие собирали цветы. Особенно замечательны были альпийские розы – стояла середина лета, и по склонам гор они цвели в изобилии. Из них вили гирлянды, которыми украшались здания монастыря. За всеми приготовлениями неустанно наблюдал сам отец-настоятель.

Утром праздничного дня был крестный ход. К вящей славе Святой Церкви это было прекрасное и грандиозное зрелище. Отец-настоятель важно выступал впереди, а над ним колыхались пурпурные шелка балдахина. Рядом с ним шли и другие отцы церкви, а он сжимал в руке святое распятие. Я и вся братия двигалась следом, неся зажженные свечи и распевая псалмы. А за нами и миряне, огромной толпой, одетые в свои лучшие одежды.

Однако наиболее живописную часть процессии составляли горцы и рабочие соляных копей. Во главе их, на прекрасной лошади, в роскошных одеяниях двигался сам Соляной мастер. Он выглядел величественно: с саблей на боку, в шляпе, украшенной перьями, над высоким благородным лбом. Следом за ним, тоже верхом, двигался Рохус – его сын. Когда мы остановились у входа в монастырь, я попытался повнимательнее рассмотреть юношу, и тот показался мне пустым и самовлюбленным человеком. Даже здесь он вел себя легкомысленно: сбив шляпу набекрень, с вожделением разглядывал девушек и женщин. На нас, монахов, он глядел презрительно. Боюсь, он не был добрым христианином, но более красивого существа мужского пола я никогда не встречал: высокий и стройный, как молодая ель, с золотистого цвета локонами и светло-карими глазами.

Управляющий соляными копями был очень важным лицом в этом краю. Властью он обладал не меньшей, нежели наш настоятель. По закону он назначался самим герцогом и к тому же обладал всей полнотой судебной власти. Он мог даже осудить человека на смерть, если тот обвинялся в убийстве или в другом не менее тяжком преступлении. Но, к слову сказать, Всевышний поступил справедливо, наделив огромной властью именно этого человека, – он сочетал в себе твердость с мудростью и рассудительностью.

Миновав деревню, процессия спустилась в долину, а оттуда к соляным копям. У входа в главную шахту все остановились. Здесь был сооружен алтарь, и наш отец-настоятель начал службу. Все преклонили колени. Оглянувшись, я увидел, что и управляющий, и его сын также опустились на колени, обнажили и склонили головы, но сделали это с таким очевидным неудовольствием, что сердце мое преисполнилось печалью.

После мессы процессия двинулась дальше – к огромной скале, которая стояла даже выше той горы, где располагался монастырь, и оттуда открывался великолепный вид этого горного края. Достигнув вершины, наш настоятель вознес распятие, чтобы разрушить власть дьявольских чар, окутавших эти вершины. Затем он сотворил молитву и провозгласил анафему нечистой силе, кишащей в долине. И следом зазвонили колокола во славу Господа нашего. И это было так возвышенно и прекрасно, словно ангельские голоса достигли наших диких мест.

Я снова оглянулся, пытаясь разглядеть в толпе прекрасную дочь палача, но тщетно. Я не знал – радоваться мне, что ее нет здесь и что ее не коснется презрение этих людей – или печалиться, лишенному ее небесной красоты,