Аскольд Мельничук - Посол мертвых Страница 8

- Как тебя зовут?

- Алекс Крук. - Ответил мой друг. Маленький, худой и бледный, он, несмотря на всю свою живость, все еще был похож на болезненного ребенка и некоторых учителей раздражал.

- Круг, - поправила его учительница.

- Нет, Крук. - Он покраснел.

Что такого особенного в его фамилии? Алекс уже чувствовал, как ученики замерли в предвкушении его ежегодного унижения: разумеется, к тому времени вся школа знала, кто он и откуда, но каждый год ему приходилось проходить через мучительную процедуру представления новым учителям.

- Что это еще за фамилия?

Он объяснил. Учительница была озадачена.

- Ну-ка, покажи на карте, где это находится.

Он вышел к доске. Одноклассники хихикали, глядя на его короткие брюки и спустившиеся носки. Туфли были ему тесны, а из-под куртки цвета хаки - как у сборщиков моллюсков - висел хвост выбившейся рубашки. Переминаясь с ноги на ногу, он уставился на карту, которая была совсем не похожа на ту, что имелась у них дома. Страны, откуда приехали его родители, на ней не было. Алекс страшно разволновался: что сказать учительнице? Она подумает, что он враль, и, вероятно, будет не так уж неправа. Ему хотелось провалиться сквозь землю или чтобы его опять поразила болезнь исчезновения.

- Такой страны больше нет, - доверительно сообщила учительница. Теперь это Россия.

Когда он рассказал об этом дома, Адриана высмеяла его за то, что он позволил водить себя за нос людям, не давшим себе труда хоть чуть-чуть разобраться в истории.

- Ты принадлежишь не к какому-то там меньшинству. Ты - полноценный человек. - И она снова стала рассказывать ему о доме у моря и о его дедушке, который был судьей. Она сказала, что, если он забудет о своих предках, их призраки будут являться ему по ночам и стоять у его изголовья. - Наш народ ведет свою историю от двенадцатого века, - напомнила она. - Не забывай, кто ты есть.

Тем не менее она и сама была обескуражена. Ведь собственный сын не верил ее рассказам о прошлом, как же могли поверить им другие? К тому же она сама не ведала многого о своих родителях, поскольку они умерли сравнительно молодыми, и, ощущая пробелы в знании, многое придумывала.

Мальчишки, подстерегая Алекса в туалете или в каком-нибудь пустынном месте вдали от школы, обожали дразнить его. Однажды Майк Брайерс и компания окружили его и стали выкрикивать: "Плут, плут1! Лови плута!" По счастью, Пол оказался поблизости и поспешил на помощь брату. Хулиганы разбежались.

Пол чувствительно тряхнул Алекса и сказал:

- Эй, парень, пора бы тебе уметь самому за себя постоять. Не научишься - пропадешь. Понял?

Единственной брешью в стене, коей Круки оградили себя от соплеменников, был спорт, но если Пол прорвался через эту брешь, то Алекс так и остался по другую сторону преграды, копя в душе злость и презрение к учителям.

- Послушай, - учил его Пол. - Некоторые рождаются слепыми. Некоторые становятся сиротами. Есть такие, которые не понимают, в каком веке живут. Надо как-то справляться с этим.

- Прежде всего тебе следует научиться играть в бейсбол, - назидательно заметил как-то Виктор, качая головой, и, отпив из стакана, добавил, обращаясь к Адриане: - Если он этого не сделает, его возненавидят. Он должен это понимать, и ты тоже. Есть вещи, без которых не обойтись, если хочешь приспособиться. Это касается не только детей. Со взрослыми дело обстоит еще хуже.

Виктор утвердительно кивнул, отвечая на какие-то свои мысли, закурил и окутал себя облаком дыма. Слава Богу, для него все это уже позади. На старой родине школа была ничуть не лучше. Там приходилось учить большевистскую историю, которую преподавали такие же маринованные клячи, как здешние. Плевать ему теперь на всех этих ублюдков.

- Знаешь, ведь Сталин учился в семинарии, - сказал он. - Русский ректор шпионил за мальчиками. Взламывал личные шкафчики и, если находил там запрещенные книги, сажал семинаристов в карцер. Там тоже царила паранойя. Среди книг, которые на него повлияли, были романы Виктора Гюго и "Происхождение видов" Дарвина. В двадцатилетнем возрасте он не явился на экзамены и был исключен, после чего безраздельно посвятил себя революционной деятельности.

По обыкновению тут же переключаясь на Трумэна, он поведал:

- Этот был равнодушен к религии. Он обожал Марка Твена и смотрел на политику как на грязное занятие, но все же более интересное, чем погоня за богатством. Какой прок человеку от того, что он заграбастает все, что сможет? Понимаешь, сынок, что я хочу сказать?

Шли годы, Алекс переходил из класса в класс, но ему не давали забывать о его происхождении. И позднее, слыша, как люди презрительно отзывались о "некоренных" американцах, он лишь снисходительно улыбался - кто же в первую очередь виноват в том, что они не смогли укорениться? Кто постоянно заставлял их помнить свое место?

Как большинство молодых людей, Алекс чувствовал себя гонимым лишь за то, что он такой, какой есть: в жестоком подростковом мире каждый - одинок.

С самого начала он ощущал, что его неотвратимо подталкивают к тому, чтобы стать неудачником.

Однако в конце концов, вдохновленный советами Виктора и Пола и уставший от пренебрежительного к себе отношения, Алекс открыл для себя типично американ-скую тактику, помогавшую аннулировать или хотя бы нейтрализовать прошлое. Когда очередная классная руководительница спросила, как его фамилия, он ответил:

- Круко. Крук-О!

- Простите? - Учительница, новенькая в этой школе, еще надеялась снискать доверие учеников.

- К-Р-У-К-О. Это итальянская фамилия, - сказал Алекс, небрежно пожав плечами в ответ на смешки одноклассников.

Учительница заглянула в классный журнал, покачала головой, взяла ручку и исправила фамилию. Так он стал Алексом Круко, антиспортсменом, американцем итальянского происхождения, коим и оставался до конца учебы.

- Антиспортсменом? - переспросил я, когда он рассказал мне эту историю.

- Ну да. Я - противник спорта. Посмотри, что он сделал с моим братом. Алекс покрутил пальцем возле виска. - Знаешь, тут нельзя зевать и отсиживаться в кустах. Это Америка, приятель.

Его спонтанное решение переменить национальность породило удивительные побочные эффекты. Он постепенно сам начал верить в то, что он итальянец, и, например, просил Аду кормить его только пастой, что ей было совсем не трудно, поскольку она работала в итальянском ресторане, горячо гордился победами Юлия Цезаря и путешествиями Христофора Колумба, как если бы они действительно были его соотечественниками.

Некоторое время казалось, что его ассимиляция протекает вполне благополучно, но потом что-то случилось.

Я сидел за столом, тоскливо взирая на тосты, сыр, бруски масла и коробку с кукурузными хлопьями, которые мама выставила передо мной. Что касалось еды, то она исповедовала принцип изобилия: в нашей кладовке всякого рода провианта всегда имелось не менее шести сортов и еще батарея бутылок с имбирным элем. Со своими запасами мама вполне могла открыть магазин оптовой торговли.

Когда Рэгз, наш кот, заскребся в окно, мама выжимала апельсиновый сок. Прежде чем приступить к трапезе, состоявшей из рыбьих голов, оставшихся от вчерашнего ужина, кот потерся о мои, потом о мамины ноги.

В дверь постучали.

- Это Алекс, - недовольно крикнула мама.

Радуясь предлогу избежать плотного завтрака, я помчался к выходу, на бегу сообщив:

- Мне нужно идти.

- Куда это?

- За лягушкой для Пьетро.

- Что?!

- Ну, для его опытов.

Кубарем скатившись по лестнице, мы выскочили на улицу, в ослепительное раннее летнее утро. Накануне Пьетро, облачившийся в лабораторный халат, действительно попросил нас - весьма неприветливо - поймать ему лягушку. Уж не знаю, что за роль он в тот момент исполнял.

Увертываясь от машин, я пробежал несколько кварталов, отсалютовал мистеру Пилсудскому, стоявшему за мутной витриной своей таверны, открывавшейся ровно в восемь, чтобы направлявшиеся на фабрику рабочие имели возможность перекусить, получил в ответ приветственный взмах руки с зажатой между пальцами сигарой и только тогда наконец оглянулся. Алекс едва волочил ноги.

- В чем дело? Что ты плетешься? - спросил я, дождавшись, когда он поравняется со мной.

Он театрально оглянулся через одно плечо, потом через другое, после чего протянул мне пачку "Кэмела". Обозленный его медлительностью, я оттолкнул его руку и снова помчался вперед.

Мы бежали по Брод-стрит.

Знай Марко Поло, что в Рузвельте сосредоточены сокровища, не уступающие по своей ценности китайским, он непременно заглянул бы сюда, а его король не пожалел бы никаких денег, чтобы снарядить его в путешествие: магазин для служащих армии и флота предлагал покупателям всевозможное походное снаряжение, комплекты столовых принадлежностей, карманные ножи. В витрине под стеклом рядом с обычными швейцарскими ножами красовались серьезные "перья". Мне припомнилось, как однажды после урока закона Божьего Билли Ти1, окрысившись на меня, повалил на пол, выхватил из кармана финку, щелкнул ею и прижал лезвие мне к горлу. Не думаю, что я тогда испугался: знал, что он не порежет, его целью было лишь утвердить собственное превосходство, унизить, но я напустил в штаны, и меня несколько лет все дразнили "ссыкуном".